К устам моим устами
Прильни, подруга, тесней!
Меня руками, ногами
И телом гибким обвей.
Так с силою неземною
Охвачен, обвит, пленен
Прекраснейшей в мире змеею
Блаженнейший Лаокоон.
Лгут уста, но ложь понятна,
И лобзанья как дурман!
Ах, обманывать приятно,
Слаще — веровать в обман!
Пусть ты в руки не даешься,
Знаю я, чего добьюсь;
Верю, если ты клянешься,
Сам, поверив, поклянусь.
На бледном лице ты моем
Читаешь страданья любви,
Но нищенских слов и признаний
Из уст моих гордых не жди.
Уста мои горды безмерно; оне
Одно лишь умеют: шутить, целовать,
И часто смеются и дерзко и зло,
Когда я от горя готов умирать.
На бледном ты лице моем,
Знать, не прочла ни слова
И слышать жалкий мой упрек
Из уст моих готова?
О, для надменных этих уст
Все б шутки да лобзанья:
Мне могут быть смешны мои
Предсмертные страданья.
Ужели в моих побледневших чертах
Прочесть не могла ты страданья?
Ты хочешь, чтоб гордыя эти уста
Унизило слово признанья.
Нет, горды уста эти, могут они
Шутить лишь, лобзать и смеяться;
Насмешлива речь их — а сердце в груди
Готово от мук разорваться.
Дева с свежими устами,
С тихой ясностью очей,
Ты, младенец мой прелестный,
Ты живешь в мечте моей.
Длинен этот зимний вечер,
Быть хотел бы я с тобой
И болтать весь длинный вечер
В тихой комнатке с тобой.
Я к устам моим прижал бы
Ручку белую твою
Несчастна ты — и ропот мой молчит.
Любовь моя, несчастны оба мы!
Пока нам смерть сердец не сокрушит,
Любовь моя, несчастны оба мы!
Как ни играй насмешка на устах,
Как гордо ни вздымайся грудь твоя,
Как ни гори упорный блеск в глазах,
Несчастна ты, — несчастна, как и я.
Твои глаза — сафиры; взгляд
Их ясен безмятежно…
О, трижды счастлив тот, кого
Они встречают нежно.
Но сердце у тебя — алмаз,
Который ярко блещет…
О, трижды счастлив тот, пред кем
Оно в груди трепещет.
Скажи, кто времени придумал разделенья,
Кто выдумал часы и мерныя мгновенья?
Угрюмый человек. —Безмолвьем окружен,
В ночь длинную один сидел и думал он;
Писк мыши под полом он слушал, иль, на смену,
Стук мерный червяка, который точит стену.
Кто создал поцелуй? —Румяных уст чета:
То были свежия, счастливыя уста!
Они, не мудрствуя о многом, целовали…
Да, ты страдалица, и не сержуся я…
Нам суждено страдать, прекрасная моя.
Пока не розобьет в нас смерть души больной,
Мы все должны страдать, мой милый, друг, с тобой.
Я видел у тебя презренье на устах,
И видел я, как гнев сверкал в твоих глазах,
И гордо, как волна, вздымалась грудь твоя;
Но все страдаешь ты, страдаешь так, каке я.
Король Гаральд на дне морском
Сидит под синим сводом
С прекрасной феею своей…
А год идет за годом.
Не разорвать могучих чар:
Ни смерти нет, ни жизни!
Минуло двести зим и лет
Его последней тризне.
Король Гаральд на дне морском
Сидит уж век, сидит другой,
С своей возлюбленной вдвоем,
С своей царевною морской.
Сидит он, чарой обойден,
Не умирая, не живя;
В блаженстве тихо замер он;
Лишь сердце жжет любви змея.
Все тихо, все спит; с неба месяц глядит,
Песчаная отмель сияет,
На береге рыцарь прелестный лежит,
Лежит он исладко мечтает.
Блестящи, воздушны, одна за другой
Из моря русалки выходят,
Несутся все к юноше резвой толпой
И глаз с него светлых не сводят.
Снова я в сказочном старом лесу:
Липы осыпаны цветом;
Месяц, чаруя мне душу, глядит
С неба таинственным светом.
Лесом иду я. Из чащи ветвей
Слышатся чудные звуки:
Это поет соловей про любовь
И про любовныя муки.
Кто те двое у собора,
Оба в красном одеянье?
То король, что хмурит брови;
С ним палач его покорный.
Палачу он молвит: «Слышу
По словам церковных песен,
Что обряд венчанья кончен…
Свой топор держи поближе!»
Ульрих лесом зеленым спешит на коне,
Лес зеленый так шепчется сладко;
Вдруг он видит… девица стоит в стороне
И глядит из-за ветви украдкой.
Говорит он: «Да, знаю, друг нежный ты мой,
Я твой образ прекрасный, цветущий;
Он всегда увлекает меня за собой
И в толпу, и в пустынныя кущи!..
Над самым обрывом обитель стоит;
Рейн мимо несется, как птица;
И сквозь монастырской решетки глядит
На Рейн молодая белица.
На Рейне, вечерней зарей облита,
Колышется шлюпка; цветами
Пестреет на парусе гордом тафта;
Обвешана мачта венками.
Глубоко вздыхает вальтамский аббат;
Дошли к нему горькие вести:
Проигран при Гастингсе бой — и король,
Убитый, остался на месте.
Зовет он монахов и им говорит:
«Ты, Асгод, ты, Эльрик, — вы двое —
Идите, сыщите вы труп короля
Гарольда меж жертвами боя!»
Бог сна меня унес в далекий край,
Где ивы так приветно мне кивали
Зелеными и длинными руками;
Где на меня цветы смотрели нежно
И ласково, как любящие сестры;
Где родственно звучал мне голос птиц;
Где даже самый лай собак казался
Давно знакомым; где все голоса,
Все образы здоровались со мной,
Как с другом старым; но где все при этом