Та святая красота
Нам являлась по равнинам,
Нам смеялась по долинам.
Та святая красота,
Тайнозвучная мечта,
Нам казала путь к вершинам.
Та святая красота
Нам являлась по равнинам.
Дивлюсь всему тому, что вижу,
Уродство-ль это, красота-ль.
За далью раскрываю даль,
Дивлюсь всему тому, что вижу,
И землю вкруг себя я движу,
Как движу радость и печаль.
Дивлюсь всему тому, что вижу,
Уродство-ль это, красота-ль.
Мгновенное явленье красоты,
Взволнован я тобою, —
Чуть различимые черты,
Уже похищенные тьмою.
Прошла перед моим окном,
И на меня не поглядела, —
За скучным я сидел трудом,
И я уйти не смел от дела.
И как уйти, куда идти?
Нигде нельзя найти
Руководительные знаки, —
Бесчисленны пути,
Следы повсюду одинаки.
Я любуюсь людской красотою,
Но не знаю, что стало бы с ней,
Вдохновенной и нежной такою,
Без дыхания жизни моей?
Обращаю к природе я взоры,
И склоняю внимательный слух, —
Только мой вопрошающий дух
Оживляет немые просторы, —
И, всемирною жизнью дыша,
Я не знаю конца и предела:
Для природы моей я — душа,
И она мне — послушное тело.
На свете много благоуханной и озаренной красоты.
Забава девам, отрада женам — весенне-белые цветы.
Цветов весенних милее жены, желанней девы, — о них мечты.
Но кто изведал уклоны жизни до вечно темной, ночной черты,
Кто видел руку над колыбелью у надмогильной немой плиты,
Тому понятно, что в бедном сердце печаль и радость навек слиты.
Ликуй и смейся над вещей бездной, всходи беспечно на все мосты,
А эти стоны: «Дышать мне нечем, я умираю!» — поймешь ли ты?
Радостно-чистый
Образ простой красоты,
Милый, как ландыш душистый, —
Это, смиренная, ты.
Вечно в загоне,
Вечно в тяжёлых трудах.
Сестры — ленивые сони,
Дом у тебя на руках.
Чем тебе плотят?
Брань да попреки всегда,
А иногда поколотят!
Ты говоришь: «Не беда!»
Только немного,
Если уж станет невмочь,
Плачешь, таясь у порога,
О, нелюбимая дочь.
Ясные глазки,
Золушка, вытри скорей,
Верь в исполнение сказки,
Жди утешительных дней.
Скоро хрустальный
Будет готов башмачок,
И повезут тебя в дальний,
Раззолочённый чертог.
Радостно-чистый
Образ простой красоты,
Милый, как ландыш душистый, —
Это, смиренная, ты.
Судьба безжалостная лепит
Земные суетные сны,
Зарю надежд, желаний лепет,
Очарования весны,
Цветы, и песни, и лобзанья, —
Всё, чем земная жизнь мила, —
Чтоб кинуть в пламя умиранья
Людей, и вещи, и дела.
Зачем же блещет перед нами
Ничтожной жизни красота,
Недостижимыми струями
Маня молящие уста?
Безумен ропот мой надменный, —
Мне тайный голос говорит,
Что в красоте, земной и тленной,
Высокий символ нам открыт.
И вот над мутным колыханьем
Порабощенной суеты
Встаёт могучим обаяньем
Святыня новой красоты.
Освобожденья призрак дальний
Горит над девственным челом,
И час творенья, час печальный
Сияет кротким торжеством,
Врачует сердцу злые раны,
Покровы Майи зыблет он,
И близкой тишиной Нирваны
Колеблет жизни мрачный сон.
В недосягаемом чертоге
Жила Царица красоты,
И с нею были только боги
И легкокрылые мечты.
Озарена святым блаженством,
И безмятежна, и ясна,
Невозмутимым совершенством
Сияла радостно она.
Легко сотканные одежды
Едва касались нежных плеч.
Отрадным веяньем надежды
Приветная звучала речь,
И только лёгкие мечтанья
К ней возносились от земли,
А люди, бренные созданья,
Её достигнуть не могли.
Катилось кроткое светило
Над тихим плеском горних рек,
Дневное ж солнце не всходило
Над миром радостным вовек.
Но злой Дракон, кующий стрелы,
Свою и здесь насытил злость.
Однажды в дивные пределы
Вступил нежданный, странный гость.
Смотрел он дико и сурово,
Одежда вся была в пыли.
Он произнёс земное слово,
Повеял запахом земли,
И пред Царицею смущённой,
Охвачен вихрем злых тревог,
Мольбами страсти исступлённой
Он огласил её чертог.
Смутились радостные боги,
Померкли светлые мечты,
Всё стало призрачно в чертоге
Царицы дивной красоты, —
И в тяжкой муке отвращенья
Вкусила смерть Царица грёз,
И Змей в безумстве злого мщенья
Свой лик пылающий вознёс.
Залиха лежала, стеная, на пышной постели,
И жёны вельмож Фараона пред нею сидели.
«Залиха, скажи нам, какой ты болезнью страдаешь?
Печально ты смотришь, горишь ты, — как свечка, ты таешь».—
«Подруги, я стражду, больная мятежною страстью,
Желание жгучее пало на сердце напастью». —
«Высокая доля уносит в поток наслаждений, —
Тебе ли знакомы несытые вздохи томлений!» —
«О, если б имела, подруги, я всё, что б хотела!
О, если бы воля моя не знавала предела!» —
«Но что невозможно, о том бесполезны и грёзы
Безумны желанья, безумны горючие слёзы!» —
«Для вас, о подруги, мои непонятны мученья,
Но вам покажу я предмет моего вожделенья.
Вы сами желанья почуете лютое жало».
Залиха за чем-то рабыню тихонько послала,
И снова к подругам: «Покушайте, вот апельсины.
Ах, если бы в сладостях было забвенье кручины!»
Едва апельсинов коснулись ножи золотые,
У входа зазыблились быстро завесы цветные.
Тяжёлые складки рукою проворной отбросив,
Вошёл и склонился смиренно красавец Иосиф,
И по полу твёрдо ступая босыми ногами,
Приблизился к гостьям и скромно поник он очами.
Горячая кровь на ланитах его пламенела,
Смуглело загаром прекрасное, стройное тело.
И вскрикнули жёны, с Иосифа глаз не спускают,
Как руки ножами порезали, сами не знают.
Плоды окровавлены, — гостьям как будто не больно.
И рада Залиха, на них улыбнулась невольно.
«Вы полны восторгом, едва вы его увидали.
Судите же сами, какие терплю я печали!
Он — раб мой! Его каждый день, как рабыня, прошу я,
Никак не могу допроситься его поцелуя!» —
«Теперь, о подруга, твои нам понятны мученья,
Мы видели сами предмет твоего вожделенья!»