Лес и в наши дни, как прежде,
Тайны вещи хранить.
Та же песня в глубине
Летом солнечным поется.
Леший кружит и обходит
Там и нынче, как и встарь.
Лес не все, что знает, скажет,
Тайну вещую храня.
Темнеет лес вокруг, угрюмо-безответный.
Печальный голос мой молчаньем заглушён.
Бреду лесной тропой, едва-едва заметной,
И мрак ползёт ко мне, ползёт со всех сторон.
Тихонько я бреду, — моей мечте заветной
Ещё я верен всё, ещё гоню я сон,
Мечтою сладостной и, верю я, не тщетной
И очарован я, и сладко опьянён.
Дыши тоской и злом, и чудища седые
Суровый, злобный лес, воздвигни на меня,
Лживые двери твои безучастны,
Окна глухие в твоём терему,
Внешние шумы и песни напрасны, —
Им и к порогу не стать к твоему.
Как же ты там, за стеною ревнивой?
Кто же беседу с тобою ведёт?
Или с улыбкою робкой и лживой
Призрак бессильный тебя стережёт?
Либава, Либава, товарная душа!
Воздвигла ты стены пленительных вилл,
Но дух твой, Либава, товар задавил.
Либава, Либава, товарная душа!
Живешь ты тревожно, разбогатеть спеша,
Но кислый дух скуки гнездо в тебе свил.
Либава, Либава, товарная душа!
Зачем тебе стены пленительных вилл?
Ликуй, звени, блести, мой лёгкий, тонкий стих,
Ликуй, мой звонкий стих, о радостях моих.
Я кроткою мечтой тоску преодолел,
И сладко полюбил, и нежно пожалел.
И так люблю, губя, — и так, любя, гублю,
И, погубив, опять прильну, — и оживлю.
Лиловый очерк снежных гор
В тумане тонет на закате.
Душа тоскует об утрате.
Лиловый очерк снежных гор
Замкнул пленительный простор
Стеной в мечтательной палате.
Лиловый очерк снежных гор
В тумане тонет на закате.
Томителен жар лихорадки.
В окопах по горло вода.
Под пологом серой палатки
Приляжешь, — иная беда.
Предстанет вечерняя нежить
И станет обманчиво жить,
То сладкою негою нежить,
То горькой истомой томить.
Нет, лучше скорее в штыки бы,
Прогнать бы подальше врагов,
Лукавый хохот гнусных баб
Меня зарею ранней встретил.
Смеются: — Что же ты не светел? —
Лукавый хохот гнусных баб
Напомнил мне, что, снова раб,
Я непомерный путь наметил.
Лукавый хохот гнусных баб
Меня зарею ранней встретил.
Луна взошла, и дол вздохнул
Молитвой рос в шатре тяжелом.
Моя любовь в краю веселом.
Луна взошла, и дол вздохнул.
Лугам приснится грозный гул,
Хорям — луна над тихим долом.
Луна взошла, и дол вздохнул
Молитвой рос в шатре тяжелом.
Любви томительную сладость неутолимо я люблю.
Благоухающую прелесть слов поцелуйных я люблю.
Лилею соловей прославить, — в прохладе влажной льется трель.
А я прославлю тех, кто любит, кто любит так, как я люблю.
Об утолении печалей взыграла легкая свирель.
Легко, легко тому, кто любит, кто любит так, как я люблю.
Плясуньи на лугу зеленом, сплетаясь, пляски завели.
Гирлянды трель, влекомых пляской к лесным прогалинам, люблю.
Улыбки, ласки и лобзанья в лесу и в поле расцвели.
Земля светла любовью, — землю в весельи милом я люблю.
Любит ночь моя туманы,
Любит бледный свет луны,
И гаданья, и обманы,
И таинственные сны.
Любит девушек весёлых
Вдруг влюбить в свою луну,
И русалок любит голых,
Поднимающих волну.
И меня немножко любит, —
Зазовёт меня к луне,
Любите, люди, землю, — землю
В зеленой тайне влажных трав.
Веленью тайному я внемлю:
— Любите, люди, землю, — землю
И сладость всех ее отрав! —
Земной и темный, все приемлю.
Любите, люди, землю — землю
В зеленой тайне влажных трав.
Люблю большие города
С неумолкающим их гулом
И с их пленительным разгулом.
Люблю большие города,
И пусть таится в них беда
С холодным револьверным дулом, —
Люблю большие города
С неумолкающим их гулом.
Люблю тебя, твой милый смех люблю,
Люблю твой плач, и быстрых слёз потоки,
И нежные, краснеющие щёки, —
Но у тебя любви я не молю,
И, может быть, я даже удивлю
Тебя, когда прочтёшь ты эти строки.
Мои мечты безумны и жестоки,
И каждый раз, как взор я устремлю
В твои глаза, отравленное жало
Моей тоски в тебя вливает яд.
Люблю я грусть твоих просторов,
Мой милый край, святая Русь.
Судьбы унылых приговоров
Я не боюсь и не стыжусь.
И все твои пути мне милы,
И пусть грозит безумный путь
И тьмой, и холодом могилы,
Я не хочу с него свернуть.
Люди вежливы и кротки,
Но у всех рассудок туп,
В голове не мозг, а суп.
Да, и вежливы, и кротки,
Но найдите в околотке
Одного хоть, кто не глуп.
Что же в том, что люди кротки,
Если весь народ здесь туп!
Людская душа — могила,
Где сотворивший мирно спит.
Жизнь живую земля покрыла,
Травами, цветами она говорит.
Приходи помечтать над могилой,
Если сам не умер давно.
Проснется с несказанною силой
Всё, что казалось темно,
И травы приклонятся к травам,
Цветы улыбнутся цветам,
Малыш, Отцу послушный,
Зеленый шар несет, —
На нитке равнодушной
Порывный газолет.
Шалун, махнувши ручкой,
Пускает красный шар,
Чтоб скрылся он за тучкой,
На тусклом небе яр.
А девочка на синий
Уставила глаза, —
Мальчик спал, и ангел наклонился
Над его лицом,
Осенил его крылом, и скрылся
В небе голубом.
И проснулся мальчик. Было ясно
В чувствах у него.
Сходит к нам порою не напрасно
С неба Божество.
Буйный демон мальчика смущает,
Распаляя кровь, —
Барабаны, не бейте слишком громко, —
Громки будут отважные дела.
О них отдалённые вспомнят потомки
В те дни, когда жизнь засияет, светла.
Вспомнят угрозы нового Атиллы
И дикую злобу прусских юнкеров,
Вспомнят, как Россия дружно отразила
Движущийся лес стальных штыков.
Вспомнят, как после славной победы
Нация стала союзом племён
Матово-нагие плечи
У девицы кремных лент
Пахнут, точно пепермент.
На ее нагие плечи
Сыплет ласковые речи
Удивительный студент.
Девственно-нагие плечи
Оттолкнули плены лент.
Мгновенное явленье красоты,
Взволнован я тобою, —
Чуть различимые черты,
Уже похищенные тьмою.
Прошла перед моим окном,
И на меня не поглядела, —
За скучным я сидел трудом,
И я уйти не смел от дела.
И как уйти, куда идти?
Нигде нельзя найти
Медленный обычай
Жизни бледной да скупой,
Груз обрядов да приличий,
Разделяемый с толпой.
Роковое угнетенье
Творческой мечты,
Есть в тебе и утешенье, —
Усыпляешь ты.
В этот час, когда грохочет в темном небе грозный гром,
В этот час, когда в основах сотрясается наш дом,
В этот час, когда в тревоге вся надежда, вся любовь,
И когда сильнейший духом беспокойно хмурит бровь,
В этот час стремите выше, выше гордые сердца, —
Наслаждается победой только верный до конца,
Только тот, кто слепо верит, хоть судьбе наперекор,
Только тот, кто в мать не бросит камнем тягостный укор.
В ясном небе — светлый Бог Отец,
Здесь со мной — Земля, святая Мать.
Аполлон скует для них венец,
Вакх их станет хмелем осыпать.
Вечная качается качель,
То светло мне, то опять темно.
Что сильнее, Вакхов темный хмель,
Или Аполлоново вино?
Или тот, кто сеет алый мак,
Правду вечную один хранит?
Васильки на полях ослезились росой, —
Васильки твоих глаз оросились слезой.
Пробежал ветерок по румяным цветам,
Пробежала улыбка по алым губам.
И улыбка, и слезы, — и смех, и печаль,
Миновавшей весны благодатная даль!
Вдали от скованных дорог,
В сиянии заката,
Прикосновеньем нежным ног
Трава едва примята.
Прохлада веет от реки
На знойные ланиты, —
И обе стройные руки
Бестрепетно открыты.
И разве есть в полях цветы,
И на небе сиянье?
Веет ветер мне навстречу,
Вещий, вечный чародей.
Он быстроте лошадей
Веет, светлый, мне навстречу.
Что ж ему противоречу
Тусклой жизнью площадей?
Веет ветер мне навстречу,
Вековечный чародей.
Мерцает запах розы Жакмино,
Который любит Михаил Кузмин.
Огнем углей приветен мой камин.
Благоухает роза Жакмино.
В углах уютных тихо и темно.
На россыпь роз ковра пролит кармин.
Как томен запах розы Жакмино,
Который любит Михаил Кузмин!
Мечи отчаянья свергаются с небес,
Наряжены чарующим сияньем,
И говорят, что древний Змий воскрес,
Что он царит и жжёт своим дыханьем.
Он сотворил, чтоб поглотить,
Он равнодушно беспощаден, —
Равно любить, равно губить
Превозносящихся и гадин.
Мечи отчаянья! Стремительное зло!
Весь свет похитивши от мира,
Мечта далёких вдохновений,
Любовь к иному бытию,
Стреми вдали от воплощений
Твою эфирную ладью.
С моим болезненным томленьем
Святой тоски не сочетай,
Обрадуй призрачным явленьем
И, невозвратная, растай.
Мечта души моей, полночная луна,
Скользишь ты в облаках, ясна и холодна.
Я душу для тебя свирельную настроил,
И войны шумные мечтами успокоил.
Но мне ты не внимай, спеши стезёй своей,
И радостных часов над морем не жалей.
Твоя минует ночь, поникнет лик усталый, —
Я море подыму грозою небывалой.
Забудет океан о медленной луне,
И сниться будет мне погибель в глубине,
Мечта любви неодолима.
Не жизнью мой навеян сон, —
С лазурной ризы серафима
Он горним ветром занесён.
Прикосновенье райской пыли
Глаза отрадою живит, —
Забыты низменные были,
И рай доступен и открыт.
Мечтаю небом и землёй,
Восходом, полднем и закатом,
Огнём, грозой и тишиной,
И вешним сладким ароматом,
И промечтаю до конца,
И, мирно улыбаясь жизни,
Уйду к неведомой отчизне,
В чертоги мудрого Отца.
Милая прохлада, — мгла среди полей.
За оградой сада сладостный покой.
Что-ж еще нам надо в тишине такой!
Подышать ты радо, небо, мглой полей,
Но в мою прохладу молний не пролей,
Не нарушь услады, — грезы над рекой.
Так мила прохлада мглы среди полей!
Так в ограде сада сладостен покой!