Мне нежных слов любви не говори:
моя душа, что одуванчик нежный,
дитя больное гаснущей зари,
случайный вздох иль поцелуй небрежный,
шутя развеет венчик белоснежный
и разнесет… Потом его сбери!
Мне нежных слов любви не говори!
Стремясь беспечно ввысь, в прохладу рощи темной,
К вершинам зеленеющих холмов,
Я вижу, ищете вы уголок укромный,
Где чище ручеек, где гуще леса кров…
О вы, любовники-счастливцы! перед вами
Я на пути безмолвно слезы лью,
О, сжальтесь в час любви над горькими слезами,
Поймите их… Один я не люблю!..
О, возлюби меня — всемирное лобзанье,
Я — твой смущенный взор и гордые уста,
Твоя больная плоть, твоей души страданье,
Я вечный Бог, дерзай и возлюби Христа!
Как серны робкий бег — твоей души исканье,
Моей любви тебе доступна ль высота,
Она умчит твой дух в те горние места,
Где золотит хребты небесное сиянье…
Безоблачная ночь!.. дрожащих звезд мирьяды
И кроткий лик луны, то — свет моих очей,
Там ложе светлое полно моей отрады
Среди дымящихся туманами полей…
Я свой завет любви пред вами возвещаю,
Я, всемогущий бог, твоей любви алкаю!
Пусть ветер парус шевелит,
плыви, фрегат, плыви!
Пусть сердце верное таит
слова моей любви!
Фрегат роняет два крыла,
вот стал он недвижим,
и лишь играют вымпела
по-прежнему над ним.
Покрепче парус привязать,
и милый взор лови!
Но как же на земле сказать
слова моей любви?
Мне нужны волны, ветерок,
жемчужный след ладьи,
чтоб ей без слов я молвить мог
слова моей любви;
им нужен трепет парусов
и блеск и плеск струи,
чтоб мог я ей сказать без слов
слова моей любви.
И вот я с ней, я ей твержу:
«Плыви со мной, плыви!
О там, на море я скажу
тебе слова любви!»
Ей страшен дождь соленых брызг
и трепет парусов,
руля нетерпеливый визг;
ей не расслышать слов.
Пусть парус ветер шевелит,
плыви, фрегат, плыви!
Пусть сердце верное хранит
слова моей любви!
Когда б лишь небеса да море голубели,
Желтела б только рожь, и только б купы роз
Бездушной красотой наш взор ласкать умели,—
Я знаю, наш восторг не знал бы горьких слез!..
Но есть иная жизнь, есть Красота — иная,—
Улыбка горькая, в слезах поникший взор,
Милей, чем синева морей, небес простор
Нам образ женщины… Любя и обожая,
Мы обрекаем дух на вечные страданья,
Но между песнями под говор струн живой
Любви отвергнутой пленяют нас рыданья!..
Спаси ж, искусство, нас, как панцирь боевой,
Чтоб милый образ мы любили без страданья,
Как синеву небес, цветов благоуханье!
Любить Меня — твоя обязанность святая!
Я — новый твой Адам, преображу тебя…
Твой Рим, Париж, Содом и Спарта вся твоя —
Среди немых громад развалина простая!..
Плоть похотливую сожжет любовь Моя.
Как пламя чистое и вкруг, благоухая,
Развеет прах, Моя любовь — вода живая.
Что чистою струей омоет вновь тебя…
Моя любовь — свята, и вновь чудесной силой
Она воздвигнет крест, где прежде Я страдал,
И обратится вновь ко Мне душа больная!..
О возлюби Меня, чтоб мрак ночной пропал,
Пусть вспыхнет грешный дух любовию святою,
Ты одинок, но Я всегда, везде с тобою!
И таинство любви всем сердцем обожая.
Познай, чрез нее вновь становлюся Я
Тобою, бедный сын, Я — разум, плоть твоя!..
Вернись, вернись в Мой дом и, жажду утоляя,
Вкушай Мое вино и, хлеб Мой преломляя,
Познай, что без него в сем мире жить нельзя,
Прости, чтоб Мой Отец благой и Мать Моя,
Когда средь зол мирских падешь, изнемогая,
Дух укрепили твой, чтоб отдал ты врагам,
Как агнец, шерсть свою, и, как младенец нежный,
Облекся в чистый лен и стал подобен сам
Тому, кто в век Петра, в век Ирода мятежный,
Как ты страдал, как ты избит, истерзан был
И смерть позорную преступника вкусил!
Увы, исполненный тревожного сомненья,
Напрасно я ищу Тебя, о Мой Господь,
Бессильно пред Тобой моя простерта плоть…
О, Ты, огонь любви, залог успокоенья!
Склонись к моей мольбе, в порывах исступленья
Мой дух ползет, как червь, не в силах побороть
Тревоги тайные, позорные сомненья,
Чтоб пасть с молитвою пред Тобой, Господь!
Давно, давно Тебя повсюду ищет взор,
Молю, да тень твоя прикроет мой позор,
А Ты горишь лучом любви преображенным,
Ты — гармонический и сладостный каскад,
Ты страшен нам. в свои проклятия влюбленным,
В ком грешный поцелуй туманит ясный взгляд.
Каждый миг отдавая себя,
как струна отдается смычку,
милый друг, я любил не тебя,
а свою молодую тоску!
И рассудок и сердце губя,
в светлых снах неразлучен с тобой,
милый друг, я любил не тебя,
а венок на тебе голубой!
Я любил в тебе вешний апрель,
тишину необсохших полей,
на закате пастушью свирель,
дымку дня и прозрачность ночей.
Я любил в тебе радостный май,
что на легкой спине облаков
прилетает напомнить нам Рай
бесконечным узором цветов.
В мгле осенней твой горестный взгляд
я любил, как старинный портрет,
и с портрета столетья глядят.
в нем раздумий означился след.
Я в тебе полюбил первый снег
и пушистых снежинок игру,
и на льду обжигающий бег,
и морозный узор поутру.
Я в тебе полюбил первый бал,
тихой люстры торжественный свет,
и в кругах убегающий зал,
и на всем бледно-розовый цвет.
Кто же отнял у сердца тебя,
кто насмешливо тайну раскрыл,
что, в тебе целый мир полюбя,
я тебя никогда не любил?
Как милых вестников Надежды и Любви,
Как чистых ангелов, мне двух малюток нежных
Любовь послала в дни страстей и мук мятежных.
То голос неба был: «Надейся и живи!»
И я отшельником провел всю жизнь свою,
И я в тиши ночей рыдаю над могилой,
И я работаю, страдаю и люблю,
И дорог мне родной очаг с подругой милой!..
За что ж, скажите мне, средь вечных покаяний
Смешав с поэтами апостолов святых,
Вы так позорите меня, детей моих,
Что нет пригодных слов для всех негодований?!.
Уж не за то ль. что я, алтарь укрывши свой,
Не стану петь псалмов пред хладною толпой?!.
И молвил мне Господь: «Ты зришь перед собой
Кровь на груди Моей и сталью бок пронзенный,
И длани, вашими грехами отягченны,
И ноги, чистою омытые слезой…
Вот гвозди, вот сосуд: вот крест перед тобой,
Все говорит тебе, чтоб сердцем сокрушенный
Мою святую плоть и кровь из всей вселенной,
Мой глас и Мой закон ты возлюбил душой.
О брат возлюбленный и сын, не Я ль сгорал
К твоим страданиям любовью бесконечной,
Не Я ль твою тоску и слезы разделял,
Не для тебя ль свершил Я подвиг Свой предвечный?!.
Зачем же ищешь ты Меня с тревогой вновь,
Приди, Я здесь с тобой, прощенье и любовь!»
В этих звуках встают предо мной
Дорогих голосов очертанья.
И любовь в переливах рыданья
Снова светит мне бледной зарей.
Снова сердце волнуют мечтанья,
Словно очи — мерцающий свет;
Отовсюду, полны замиранья,
Шлют мне лиры стозвучный привет…
Я хочу умереть одиноким,
Но с любовью в душе умереть!
С этим взмахом качелей высоким
От земли далеко улететь!
День угасал в лучах пурпурных трепетаний,
Пианино нежные персты лобзало ей,
И, полный горестных, последних замираний,
Кружился сладостный напев старинных дней
И плакал и дрожал, и все нежней, нежней
Его лелеяла волна благоуханий…
Я узнавал тебя, родная колыбель,
Скажи, мой дух больной медлительно качая,
Ты к неизвестному его влечешь?.. Ужель?!.
Куда, куда напев унылый, как свирель.
Меня зовет, манит и льется, замирая,
В окно, где садик мой поблекнул, увядая!
В день Марии, в час рассвета
рыцарь молодой
шепчет строгих три обета
Матери святой.
Послушаньем, чистотою
Матери служить,
со святою Нищетою
в браке дружно жить.
Полон рыцарского жара,
и не встав с колен,
для себя три чудных дара
просит он взамен:
слава подвигов святая,
вечная любовь,
третий дар: «Мне пальму Рая.
Матерь, уготовь!»
Вдруг у Девы еле зримо
дрогнули уста,
словно песня серафима
с неба излита.
«Три обета Я приемлю,
и воздам стократ,—
ты идешь в Святую Землю,
не придешь назад.
Слава мира мимолетней
этих облаков;
что неверней, беззаботней
менестреля слов?
Дама сердца перескажет
всем дела твои
и другому перевяжет
перевязь любви.
Ты от вражьего удара
примешь смерть в бою.—
от меня три чудных дара
обретешь в Раю.
Совершая три обета.
презрен, нищ и наг,
верный Сыну в Царство света
возойдешь сквозь мрак!»
Под строгим куполом, обнявшись, облака
легли задумчивой, готическою аркой,
как красный взгляд лампад, застенчиво-неяркий
дрожит вечерний луч, лиясь издалека.
Тогда в священные вступаю я века;
как мрамор строгих плит, кропя слезою жаркой
страницы белые, я плачу над Петраркой,
и в целом мире мне лишь ты одна близка!
Как гордо высятся божественные строки,
где буква каждая безгрешна и стройна.
Проносятся в душе блаженно-одинокой
два белых Ангела: Любовь и Тишина;
и милый образ твой, и близкий и далекий;
мне улыбается с узорного окна.
Но жизни шум, как режущий свисток,
как в улье гул жужжаний перекрестный,
бессмысленный, глухой, разноголосный
смывает все, уносит, как поток.
Раздроблены ступени строгих строк,
и вновь кругом воздвигнут мир несносный
громадою незыблемой и косной,
уныло-скуп, бессмысленно-жесток.
Разорваны видений вереницы,
вот закачался и распался храм;
но сердцу верится, что где-то там,
где спят веков священные гробницы,
еще плывет и тает фимиам,
и шелестят безгрешные страницы.
Как цепкий плющ церковную ограду,
моя душа, обвив мечту свою,
не отдает ее небытию,
хоть рвется тщетно превозмочь преграду.
Нельзя продлить небесную отраду,
прильнуть насильно к райскому ручью…
мятежный дух я смерти предаю,
вторгаясь в Рай, я стану ближе к Аду!
Вот из-под ног уходит мрамор плит,
и за колонной рушится колонна,
и свод разят… Лишь образ Твой, Мадонна,
немеркнущим сиянием залит,
лишь перед Ним сквозь мрак и клубы дыма
Любовь и Смерть горят неугасимо!
Ты помнишь ли те золотые годы,
О Сильвия, когда среди утех
К пределам юности ты шла, полна свободы,
Когда так радостно звучал твой звонкий смех!..
Ты помнишь ли, как песнь твоя звенела,
И как окрестность вся, ей отвечая, пела!
При светлом празднике сияющей весны
В грядущую судьбу с надеждой взор вперяя,
Вся в благовониях чарующего мая
Ты забывала мир… тебя ласкали сны;
Проворною иглой работу пробегая,
Ты песней радостной встречала светлый день
И пламенный закат и тихой ночи тень…
Заслышав песнь твою и я бросал работу,
Бумаги, кипы книг, куда я воплотил
Пыл сердца, разума тревожную заботу,
Куда я часть души чудесно перелил;
Я слушал песнь твою с высокого балкона,
Следя, как гаснет свет в лазури небосклона!..
Еще дрожащий луч дороги золотил,
Росистые сады и моря переливы,
И дальних гор хребты, ласкаясь, серебрил,
Как грудь безжалостно сжимал порыв тоскливый,
И слов в тот чудный миг язык не находил,
Но сердце пело мне, что я тебя любил!..
Ты помнишь, Сильвия, ту пору золотую,
Надежды светлые и чистую любовь,
Зачем? Когда мой дух переживет их вновь,
В моей душе печаль, я плачу, я тоскую,
Я говорю, зачем судьба нам улыбалась
И обманула нас, и прочь любовь умчалась!..
И прежде, чем зима ковер цветов измяла,
Недугом ледяным измята, не цветя,
Сошла в могилу ты, о нежное дитя,
Тебе любовь хвалы еще не расточала!..
С тобой погибло все навек в душе моей,—
Надежда робкая и радость юных дней.
Таков весь этот мир!.. Восторги и страданья
И громкие дела, и даже ты, любовь,—
Ничто, коль пало ты, прекрасное созданье,
Лишь холод Истины на нас повеял вновь!..
Ты пала и рукой холодной и бессильной
Мне указать могла один лишь холм могильный!..
Ослеплена сияньем нестерпимым,
я прошептала робкие слова,
пред Женихом единственно любимым,
от ужаса и счастья нежива:
«Господь, умерь твоих лучей потоки,
не сжегшие моих очей едва!..
Как лезвие меча, они жестоки,
иль дай невесте ангельскую плоть!..»
Но замерли безумные упреки,
иные очи мне отверз Господь,
свевая с вежд моих туман печальный,
Он дал мне ужас света побороть.
Диск солнечный мерцал свечой венчальной;
все пламенным венцом окружено,
сияло Сердце, как сосуд хрустальный,
прозрачней, чем священное вино;
кровавая на нем зияла рана,
увито было тернием оно,
но, как светило блещет из тумана
над Ним, приосенив святую кровь.
Креста пылала вечная Hosanna.
И стал мне внятен глас: «Не прекословь!..
Прими свои последние стигматы,
да будет миру явлена любовь
невестою с Распятым сораспятой,
стань ученицей Сердца Моего,
и станешь вновь рожденной и Веаt'ой!..
Святой любви свершится торжество:
погаснет Солнце, мы пребудем вместе…
Лия лучи блаженства своего,
Святой Жених грядет к своей невесте!..»
Упала я пред Ним без сил вздохнуть
и, плача, улыбалась доброй вести,
и вдруг лучи мою рассекли грудь,
и сердцу моему так сладко было
к сосуду Сердца Божьего прильнуть,
и нас одно сиянье окружило.
Волны газа и шелка шуршанье,
Блеск паркета… и мчатся кругом
Молчаливые пар очертанья,
Бродят взоры их… люстры сиянье
Обливает их жарким лучом…
Сердце горы далекой Бретани опять вспоминает,
Там высокие волны качаются вдоль берегов,
Вечно те же высокие волны, и вечно рыдает
Тот же рев!..
Нежный вальс в ней опять пробуждает
Быть любимой желанье, и вновь
Крылья в сердце ее расправляет
Как и прежде, любовь…
Это вечное к свету стремленье,
Это вечное к тьме возвращенье!..
Сердце горы далекой Бретани опять вспоминает,
Там высокие волны качаются вдоль берегов,
Вечно те же высокие волны, и вечно рыдает
Тот же рев!..
В сердце юноши снова проснулась
Грез, мечтаний былых череда…
Я люблю, я любила всегда!..
Но лобзанье его не коснулось,
Не коснется ее никогда…
Сердце горы далекой Бретани опять вспоминает,
Там высокие волны качаются вдоль берегов,
Вечно те же высокие волны, и вечно рыдает
Тот же рев!..
Вот печально оркестр замолкает,
Гаснет люстр, всюду сумрак ночной,
Зеркала оросились слезой,
Вот и пары, кружась, исчезают,
Исчезают одна за другой…
Сердце горы далекой Бретани опять вспоминает,
Там высокие волны качаются вдоль берегов,
Вечно те же высокие волны, и вечно рыдает
Тот же рев…
«Зови меня не жизнью, но душой,
Душа бессмертна, жизнь, как миг, крылата!..»
Зачем в вечерний час горящего заката
Два нежные стиха вдруг встали предо мной?!.
О, если б ты была моей невестой милой,
Я б повторял тебе два нежные стиха,
Чтоб ты прониклась вся возвышенной их силой,
И стала, как они, печальна и тиха!..
«Зови меня не жизнью, но душой!..» —
Неуловимо сладостным названьем
В тот час. когда, волнуемый признаньем.
У ног твоих склонюся я с мольбой!..
О, верь мне, верь, названия милее
Я никогда доселе не слыхал!..
Когда блеснут вдали и злато, и опал,
И солнце скроется, шепни его нежнее!
«Зови меня душой!..» — пусть грустно, грустно
Язык любви в душе моей звучит!..
Кто разум мой в бессмертьи убедит,
Но кто дерзнет назвать мой стон лишь ложью гнусной?!.
Когда в часы безумного сомненья
Скажу себе, — Бессмертье звук пустой,
Земли бесчувственной холодное забвенье!
Я все ж скажу тебе, «зови меня душой!»
Твоя душа… в ней искра неземная,
Печаль земли ее не осквернит,
Душа твоя живет, не умирая,
И в ней любовь бессмертная горит.
Все, чем я жил в дни детства золотого,
Когда орган, чаруя, в сердце мне
Вливал струи восторга неземного,
Проснулось вновь в сердечной глубине!..
«Зови меня душой!» — когда я в миг признанья,
Держа тебя в обятиях своих,
Как чародей лепечет заклинанья,
Шепну тебе заветный, нежный стих!..
И, весь горя в порывах упоенья,
Следя с тоской минут последних лет.
Восторженный и чуждый всех забот,
Скажу тебе: «Да, жизнь одно мгновенье!»
Впивая жизни яд и горькое томленье
И видя радостно, как прочь летит она,
Душа зажжется вновь, желания полна,
Вознаградит себя в последнее мгновенье…
И обоймемся мы нежнее вновь и вновь,
И небеса продлят восторги тех лобзаний,
Чтоб, слившись с красотой вечерних трепетаний,
Потоки чистых слез исторгнула любовь!..
Тебе, о Дева-Мать, Дщерь Сына Твоего,
молюсь! Ты вознеслась превыше всех смиреньем,
для Вышней Воли цель творения всего!..
Ты нас прославила, сроднила с искупленьем.
Ты просветила плоть, и Сам Творец Благой
не убоялся стать меж нас Своим твореньем.
Как солнечным лучом, лучом любви святой
взрастила Розу Ты; здесь, мир вкушая вечный,
Ты Солнце благости полуденной порой,
Живой надежды там источник бесконечный!..
Кто ищет благодать без помощи Твоей,
в том крыл не развернет, увы! порыв сердечный!..
Ты нам прибежище; Ты в благости Своей
всем, кто Тебя зовет, щедроты рассыпаешь,
спешишь навстречу просьб, молений и скорбей
и милосердие на падших изливаешь…
Ты — сострадание, Ты милость без конца,
непостижимо Ты — в Себе соединяешь
Все, что есть высшего в творении Отца!..
Сей муж чьи взоры вглубь вселенной проникали
и все создания Премудрого творца
от страшных, адских бездн до Рая созерцали.
перед Тобою днесь с мольбой покорной пал,
чтоб силу дивную Твои щедроты дали,
чтоб ныне высшее блаженство он познал…
О никогда, клянусь, восторгов созерцанья
себе столь дерзостно молить я не дерзал,
как для него молю… Услышь мои воззванья,
я ныне все мольбы в одну мольбу солью, —
пусть тучи смертности единый луч сиянья
рассеет без следа. Да перед ним, молю,
блаженство высшее предстанет… О Царица,
Ты можешь все свершить… Пускай любовь свою
он чистой сохранит, пускай в груди смирится
порыв земных страстей пред властью Твоея!..
Днесь Беатриче ниц, молясь, спешит склониться
и длани вознести; весь Рай вокруг Нея
с моей молитвою напев соединяет;
и то, о чем молю, о чем взываю я,
собор блаженных душ Марию умоляет!..
«Учитель, — я сказал, — мой дух горит желаньем
Вступить в беседу с той воздушною четой,
Что легкий ветерок несет своим дыханьем!..»
Вергилий мне в ответ: «Помедли, и с тобой
Их сблизит ветра вздох… любовью заклиная,
Тогда зови, они на зов ответят твой!..»
И ветер их прибил, и, голос возвышая,
Я крикнул: «Если вам не положен запрет,
Приблизьтесь к нам, о, вы, чья доля — скорбь немая!..»
Тогда, как горлинки неслышный свой полет
К родимому гнезду любовно устремляют,
Они порхнули к нам на ласковый привет,
Дидону с сонмищем видений покидают
И держат робкий путь сквозь адский мрак и смрад,
Как будто их мои призывы окрыляют,—
«Созданья нежные, кому не страшен ад,
Вы к нашим бедствиям прониклись сожаленьем,
Прощая грешников, что кровью мир багрят ,
Наказаны за то навеки отверженьем!..
О, если б к нам Творец стал милостив опять,
Мы б пали перед ним, как некогда, с моленьем,
Да пролиет на вас святую благодать!..
Вы к нашим бедствиям явили состраданье,
На все вопросы мы готовы отвечать,
Покуда ветерка затихнуло дыханье…
Я родилась в стране, где По, стремясь вперед,
В безбрежный океан ввергается в журчанье,
Чтоб скучных спутников забыть в пучине вод…
В его душе любовь зажглась порывом страстным
(То сердце нежное без всяких слов поймет),
Но был похищен он вдруг замыслом ужасным,
Что до сих пор еще терзает разум мой
И грудь сжигает мне порывом гнева властным!..
Увы, любовь — закон, чтоб полюбил другой,—
И тотчас мной любовь так овладела жадно,
Что оба в бездне мы погибли роковой…
Того, кто угасил две жизни беспощадно,
Уже Каина ждет, ему — прощенья нет!..»
Внимая речь ее, с тоскою безотрадной
Поникнул я главой, и мне сказал поэт:
«О чем ты в этот миг задумался смущенно?»
«Учитель. — молвил я, — увы, не ведал свет
Желаний пламенных и страсти затаенной,
Что души нежные к пороку привели!»
И снова обратил слова к чете влюбленной.—
«Франческа, — я сказал, — страдания твои
Поток горячих слез из сердца исторгают;
Зачем ты предалась волнениям любви,
Ты знала, что они лишь горе предвещают?»
Франческа мне в ответ: «О, знай, всего страшней
В несчастье вспоминать (твой доктор это знает):
О счастии былом; но если знать скорей
Ты хочешь ныне все: и страсти пробужденье,
И муки адские, и скорбь души моей,
Я все поведаю тебе без замедленья,
Исторгнув из очей горячих слез струи…
Читали как-то раз мы с ним для развлеченья,
Как Ланчелотто был зажжен огнем любви,
И были мы одни, запретное желанье
В тот миг в его очах прочли глаза мои,—
И побледнели мы, и замерло дыханье…
Когда ж поведал он, как страстная чета
Слила уста свои в согласное лобзанье
(Как Галеотто, будь та книга проклята!),
Тот, с кем навеки я неразлучима боле,
Поцеловал мои дрожащие уста,
И сладостно его я отдалася воле…
Увы, в тот день читать уж не пришлося нам!..»
Пока она вела рассказ о страшной доле,
Безмолвно дух другой рыдал, и вот я сам,
К чете отверженной исполнен состраданья.
Нежданно волю дал непрошеным слезам
И, словно труп, упал на землю без дыханья…
Уже бледнеет мгла… встает заря, сияя,
Опять забытая надежда с вышины
Порхнула, робкому призыву отвечая,
И снова ожили все радужные сны…
Забыто все теперь, — раздумье и тревога,
Кошмары страшные и черные мечты!..
Где взор насмешливый, уста, что сжаты строго,
Где мудрость — спутница сердечной пустоты?!.
Опять остыл мой гнев, повисла длань без бою,
В душе — прощение злодеям и глупцам,
Я не тревожу грудь отмщеньем и враждою,
Я не ищу в вине забвения мечтам!..
Зову тебя, явись в отрадное мгновенье,
Бездонной ночи тьму любовью освети,
С небесной ласкою, с улыбкой всепрощенья
Вновь о бессмертии и счастьи возвести!
Пусть свет очей твоих волшебно вновь заблещет
И вдаль меня влечет, пусть вновь рука с рукой
Мы вместе шествуем, пусть дух не затрепещет,
Что прегражден наш путь скалистою грядой!
Прямой дорогою спокойно и свободно
Мы устремимся в путь, и всемогущий Рок
Мне силу ниспошлет, чтоб в битве благородной
Я, полный радости, принять участье мог!..
А если нам долга покажется дорога,
Я песней нежною усталость разгоню,
И вновь развеется душевная тревога.
И вновь очнемся мы в безоблачном раю!
Трем забытым, святым обетам
нас отверженных научи;
по рыцарским, старым заветам
благослови мечи!
Не ты ли сразил Дракона
на лебеде, белом коне?
Не тебе ли, стеня, Аркона
сдалась вся в огне?
Не ты ли страсть и злато
отвергнул, презрел страх
и замок святой Монсальвата
вознес на горах?
Над святым Иерусалимом
не ты ли вознес Дары,
и паладином незримым
опрокинул врагов шатры?
Баллады в честь Ланцелота
не ты ли пропел,
и слезы дон Кихота
не твой ли удел?
В века, как минула вера
и вражда сердца сожгла,
ты один пред венцом Люцифера
не склонил чела.
Вдали от дня и света
ты ждешь свой день и час;
три святые обета
храни для нас!
Смиренный и непорочный.
любовник святой нищеты,
ты слышишь, бьет час урочный,
и к нам приходишь ты!
Прииди же в солнечной славе.
в ночи нищ, наг и сир,
чтобы не смолкло Avе,
не кончился мир!
Люблю тебя, отверженный народ,
зову тебя, жестокий и лукавый!
Отмети врагам изменою за гнет…
В столетиях влачишь ты след кровавый.
На грани меж разверстых двух миров,
то Дьяволом, то Богом искушаем,
ты жил в аду, лишь разлучился с раем,
ты ведал пытки, ужасы костров.
Ты избран был велением Ягве,
ты созерцал полет тысячелетий,
венец созвездий на твоей главе,
перед тобой не боле мы, как дети…
Проклятия ты небу воссылал,
перед тобой склонялись все народы,
столп пламени перед тобой пылал
и расступались вспененные воды.
Твой страшный лик постигнул до конца
сверхчеловек— и в ужасе, бледнея.
ударами всевластного резца
вдруг изваял рогатым Моисея.
В твоих сынах не умер Соломон,
пусть на тебе столетий паутина,
тебя зовет бессмертный твой Сион,
забытых дней волшебная картина!
Еще живут в устах твоих сынов
горячие, гортанные напевы,
и, опаленные пустыней, девы
еще полны роскошных, знойных снов.
В обятиях любви сжигать умея,
они живут и царствуют в мечтах;
лобзание язвительного змея
еще горит на пурпурных устах!
На их кудрях гремящие монеты
прекрасней всех созвездий и луны;
как гром тимпанов, песни старины,
пусть в наши дни прославят их сонеты.
Пусть блещет ад в сверканье их зрачков!..
Их взор. что звал к полуденной истоме,
угас во тьме, под тяжестью оков,
на торжище, в тюрьме, в публичном доме!
Израиль жив! — Бродя в песках пустыни,
ты изнывал, сгорал, но не угас,
и кажется, что, словно тень, доныне
твой Агасфер блуждает между нас!
Былых веков безжизненные груды
не погребли твоих счастливых дней…
Еще ты жив, тысячелетий змей,
дари же нам лобзание Иуды.
Мятежник, богоборец дерзновенный,
предав, ты бога лобызал в уста,
мы все Христом торгуем ежедневно,
мы распинаем каждый миг Христа!
Словам любви ты, мудрый, не поверил
и яростно кричал: — «Распни, распни!..»
Но ты, молясь, кляня, не лицемерил,
как лицемерим все мы в наши дни!
Истерзанный, осмеянный врагами,
ты, отданный и пыткам и бичам,
в стране теней, засыпанной снегами,
свободу дашь своим же палачам!..
Один закон безмерного возмездья
о, начертай на знамени своем,
еще ты жив… святой вражды лучом
воспламени угасшие созвездья!
Из мертвых скал неистовым ударом
вновь источай в пустыне пенье вод,
и столп, что вел к свободе твой народ,
пусть вспыхнет в сердце мировым пожаром.
Как свора псов, греховные деянья
рычат, струя голодную слюну,
но светлые покровы одеянья
мне в душу излучают белизну;
их лобызая, я рыдаю глухо,
простертый ниц. взираю в вышину.
Взор полувидит, полуслышит ухо,
вкруг сон теней и тени полусна…
Где власть Отца? Где утешенье Духа?
Где Сына крест?.. Вкруг тьма и тишина!..
Лишь Ты сошла без плача и без зова
и Ты неопорочена Одна!
Постигнув все и все простив без слова,
ты бдишь над трупом, преклоненным ниц,
мне в грудь вдохнуть дыхание готова
движеньем легким девственных ресниц.
Ты — верный страж, наставница благая,
Ты вождь крылатых, райских верениц,
путеводительница дорогая,
разгадчица моих заветных снов,
там — вечно та же, здесь — всегда другая,
прибежище, порука и покров!
Мой падший дух, свершая дань обета,
как ржавый меч, вдруг вырви из оков,
восхить, как факел, в мир, где нет запрета,
где пламенеют и сжигают сны,
до площадей торжественного света
иль до безгласных пажитей луны!
Я знаю все: здесь так же безнадежно,
здесь даже слезы наши сочтены,
здесь плачет свет, а тьма всегда безбрежна,
под каждою плитой гнездясь, змея
свистит беспечно и следит прилежно,
все гибнет здесь, и гибну, гибну я;
нас давит Враг железною перчаткой,
поднять забрало каждый миг грозя,
и каждый лик очерчен здесь загадкой.
Мы день и ночь вращаем жернова,
но, как волы, не вкусим пищи сладкой.
Я знаю, здесь земля давно мертва,
а вечны здесь блужданья без предела.
бесплодно-сиротливые слова,
соль слез и зной в крови, и холод тела.
Но Ты неопорочена одна,
и Ты одна без зова низлетела,
улыбчива и без конца грустна,
задумчива и, как дитя, безгневна,
во всем и непостижна, и ясна,
и каждым мановением напевна.
Где звуки, чтоб Тебя именовать?..
Ты — пальма осужденных, Ты — царевна,
моя сестра, дитя мое и мать!..
Ты создана блаженной и прекрасной,
чтоб вечный свет крылами обнимать.
Всегда незрима и всегда безгласна,
цветок, где луч росы не смел стряхнуть,
Ты снизошла, дыша печалью ясной…
Безгрешна эта девственная грудь,
и непорочны худенькие плечи,
как грудка ласточки, как млечный путь.
Ты внемлешь и не внемлешь скудной речи,
Ты, не нарушив кроткий мир чела,
безгласно руки, бледные, как свечи,
вдруг надо мной, поникшим, подняла,
и возле, словно белых агнцев стадо,
мои толпятся добрые дела.
Вот белизны чистейшая услада
все облекла в серебряный покров,
и сердце чуть трепещет, как лампада;
легко струится покрывало снов,
Твоих огней влекомо колыханьем,
и млечный серп в венце из облаков.
К Твоим стопам приникнул с обожаньем.
Ты дышишь все нежнее и грустней
неиссякаемым благоуханьем.
И все благоухает, скорбь огней,
печаль к Тебе склоняющихся сводов,
восторг к Тебе бегущих ступеней
и тихий ужас дальних переходов…
Вот, трепетом переполняя грудь,
как славословья звездных хороводов,
благоволила Дама разомкнуть
свои уста, исполнена покоя:
«Я — совершенство и единый путь!..
Предайся мне, приложится другое,
как духу, что парит в свободном сне,
тебе подвластно станет все земное,—
ты станешь улыбаться на огне!..
Мои благоухающие слезы
не иссякают вечно, и на мне
благоволенья Matеr Doloros'bи.
Люби, и станет пламя вкруг цвести
под знаменьем Креста и Белой Розы.
Но все другие гибельны пути!..
Покинув Рай, к тебе я низлетела,
чтоб ты дерзал за мною возойти,
бесстрашно свергнув грубый саван тела!
Да будет кровь до капли пролита,
и дух сожжен любовью без предела!..»
Замолкнула… Но даль и высота
поколебались от небесных кличей,
и я не смел пошевелить уста,
но сердце мне сказало: «Беатриче!»