Земля!
Дай исцелую твою лысеющую голову
лохмотьями губ моих в пятнах чужих позолот.
Дымом волос над пожарами глаз из олова
дай обовью я впалые груди болот.
Ты! Нас — двое,
ораненных, загнанных ланями,
вздыбилось ржанье оседланных смертью коней,
Дым из-за дома догонит нас длинными дланями,
мутью озлобив глаза догнивающих в ливнях огней.
Сестра моя!
В богадельнях идущих веков,
может быть, мать мне сыщется;
бросил я ей окровавленный песнями рог.
Квакая, скачет по полю
канава, зеленая сыщица,
нас заневолить
веревками грязных дорог.
Еще старухи молятся,
в богомольном изгорбясь иге,
гремят о новой религии.
а, взгудев электромоторы,
дебоширить ведьмы и Вии —
на учете тяжелой индустрии.
в Главсиликат.
Вырывай у бога вожжи!
Что морочить мир чудесами!
будем кукситься в праздники наши.
и распразднуем в грозном марше.
Не святить нам столы усеянные.
Не творить жратвы обряд.
Коммунистов воскресенье —
25-е октября.
раб рабочий воскрес,
всех религий развея ига.
Только вьется красный шелк,
бьют церквами поклон старухи.
чтоб у неба звенело в ухе!
Девушка пугливо куталась в болото,
ширились зловеще лягушечьи мотивы,
в рельсах колебался рыжеватый кто-то,
и упорно в буклях проходили локомотивы.
В облачные пары сквозь солнечный угар
врезалось бешенство ветряной мазурки,
и вот я-озноенный июльский тротуар,
а женщина поцелуи бросает — окурки!
Бросьте города, глупые люди!
Идите голые лить на солнцепеке
пьяные вина в меха-груди,
дождь-поцелуи в угли-щеки.
Уверяла дурой дура:
нам не дело-де до Рура.
лбам-де русским не ломаться.
от нее нам мало горя!
беспокоиться не стану.
Если где елозит Юз,
намотай себе на ус,
а повел Керзон рукой,
намотай на ус другой.
намотай о Польше весть.
но глядим врагу за спину.
Не таится ль за спиной
сыт не будешь немцем голым.
все берите на учет!
все страницы проглазейте.
Разгремим на сто ладов:
стой на страже —
будь готов!
Тихон патриарх,
прикрывши пузо рясой,
звонил в колокола по сытым городам,
ростовщиком над золотыми трясся:
Чесала языком их патриаршья милость,
и под его христолюбивый звон
из помутившихся
на паперть и амвон.
Осиротевшие в голодных битвах ярых!
Родных погибших вспоминая лица,
благословлял убийцу.
За это
власть Советов,
вами избранные люди, —
господина Тихона судят.
Добьемся урожая мы —
товарищ урожай!
Чтоб даром не потели мы
обединись, братва.
Земля у нас хорошая,
землица неплоха,
заранее вспахать.
Чем жить, зубами щелкая
в голодные года,
покончим навсегда.
готовим карачун.
Разроем складов завали.
впустую под дождем.
под ветром-игруном…
товарищ агроном!
в передовой поход.
иди, СССР!
Добьемся урожая мы —
товарищ урожай!
забыли за 5 лет.
Россия вздрогнула от гнева злобного,
донесся расстрела гул.
глядели Сибири снега:
топтала жандарма нога.
Но напрасно старался Терещенко
Разгуделась весть о расстреле,
по российскому небу растре́лясь,
Октябрем разгорелась заря.
Быстра шагов краснофлагих гряда.
Никакой не посмеет ротмистр
сыпать пули по нашим рядам.
вам, Ленцы!
Раскрыл я
Раскрыл я с тихим шорохом
глаза страниц…
И потянуло
И потянуло порохом
от всех границ.
Не вновь,
Не вновь, которым за́ двадцать,
в грозе расти.
Нам не с чего
Нам не с чего радоваться,
но нечего
но нечего грустить.
Бурна вода истории.
Угрозы
Угрозы и войну
мы взрежем
мы взрежем на просторе,
как режет
как режет киль волну.
1927
и пресную воду пил.
океан.
«Мне бы, братцы,
к Сахаре подобраться…
Развернись и плюнь —
пароход внизу.
Хочу топлю,
хочу везу.
Выходи сухой —
сварю ухой.
Людей не надо нам —
малы к обеду.
пускай едут…»
голос милой.
порфиру пены в клочки изодрав.
Советов-капель бескрайняя власть.
Последних волн небольшие митинги
при океанском предприятии
Добро пожаловать, скворцы! —
В самом лучшем месте
самой лучшей рощи
готова жилплощадь.
И маленькая птица
с большим аппетитцем.
на березины бока.
с приветственною речью. —
Одна заминка:
без крылышек спинка.
от барабана шалого.
Бьют барабаны бешеней.
заждались за лесами, —
и в жданьи безутешном
расположились сами.
над прочими кличами:
Вошел к парикмахеру, сказал — спокойный:
«Будьте добры, причешите мне уши».
Гладкий парикмахер сразу стал хвойный,
лицо вытянулось как у груши.
«Сумасшедший!
Рыжий!» —
запрыгали слова.
Ругань металась от писка до писка,
и до-о-о-о-лго
хихикала чья-то голова,
выдергиваясь из толпы, как старая редиска.
<1913>
Марш греми наш!
Пусть их скулит дядье! —
Наши ряды ю́ны.
в самый полдень коммуны.
Мысли удар дай!
Врежься в толщь книг.
Со старым не кончен спор.
Тело к борьбе крепи.
плавай рыбой в воде.
После дел всех
шаг прогулкой грохайте.
Так заливай, смех,
Готов взамен бойцу?
Что глядишь вниз —
Марш греми наш!
Лезем земле под ресницами вылезших пальм
выколоть бельма пустынь,
на ссохшихся губах каналов —
дредноутов улыбки поймать.
Стынь, злоба!
На костер разожженных созвездий
взвесть не позволю мою одичавшую дряхлую мать.
Дорога — рог ада — пьяни грузовозов храпы!
Дымящиеся ноздри вулканов хмелем расширь!
«Которые с трахомой?»
с кокетством себя волоча,
улыбавшегося врача.
Остановить велите!"
черный от негритья.
оспа не привита. —
от черненького мясца̀.
в голодные месяца.
и верности тяжеловес.
подгнивший мистер Свифт.
и что не будет оспы.
узор непонятный впеплен.
года календарные вылистаны,
За море синеволное,
разлейся, песня-молния,
про пионерский слет.
Китайские акулы,
республика моя.
Растем от года к году мы,
сменили пустыри.
куда ни бросишь глаз.
У нас большой папаша —
стальной рабочий класс.
безграмотная старь.
садиться за букварь.
по ленинской тропе!
товарищ ВКП.
Страшное у меня горе.
А ведь откровенно говоря —
совершенно не из-за чего беспокоиться.
А если и животное интересуется улицей,
что ж теперь, собственно говоря, делать?!
Ну нет совершенно никаких слов.
Надо принять какие-то меры.
Ну, не знаю что, —
неучащаяся детвора
площади,
«ЛЕОПОЛЬДО ПАРДО».
Из прилипших к скалам сел
опустясь с опаской,
чистокровнейший осел
шпарит по-испански.
Все плебейство выбив вон,
в шляпы влезла по́ нос.
Щеки в шаль орамив,
машет веерами.
Кастаньеты гонят сонь.
А на что мне это все?
Как собаке — здрасите!
[Неоконченное]
Неоконченное. И. «Любит? не любит? Я руки ломаю…»
Неоконченное. ИИ. «Уже второй…»
Неоконченное. ИИИ. «море уходит вспять…»
Неоконченное. ИV. «Уже второй должно быть ты легла…»
Неоконченное. V. «Я знаю силу слов я знаю слов набат…»
у «Энри Клей энд Бок, лимитед».
Мал его радостей тусклый спектр:
шесть часов поспать на боку,
От этой грязи скроешься разве?
трехверстный джаз.
Мало вопросов Вилли сверлили.
величественнейший из сахарных королей.
"Ай бэг ер па́рдон, мистер Брэгг!
ЦАРСТВОВАНИЕ
НИКОЛАЯ ПОСЛЕДНЕГО
«Радуйся, Саша!
Теперь водка наша».
«Как же, знаю, Коля, я:
теперь монополия».
ЗАБЫВЧИВЫЙ НИКОЛАЙ
«Уж сгною, скручу их уж я!»-
думал царь, раздавши ружья.
Да забыл он, между прочим,
что солдат рожден рабочим.