Мы волны морские, мы дышим луной,
Но утром не скажем о тайне ночной,
И день не узнает, как трепетный сон
Полночным призывом, заклятьем смущен.
И, вздрогнув, встаем мы в венце из огней,
И бьемся и рвемся из мира теней,
И к небу взлетаем, мятежно сплетясь,
И жаждем порвать беспредельную связь, —
Но, берег найдя, у его рубежа
Мы вдруг умираем, в истоме дрожа,
Без сил угасаем и дышим луной…
Нет! солнце не знает о тайне ночной.
Желтым шелком, желтым шелком
По атласу голубому
Шьют невидимые руки.
К горизонту золотому
Ярко-пламенным осколком
Сходит солнце в час разлуки.
Тканью празднично-пурпурной
Убирает кто-то дали,
Расстилая багряницы,
И в воде желто-лазурной
Заметались, заблистали
Красно-огненные птицы.
Но серебряные змеи,
Извивая под лучами
Спин лучистые зигзаги,
Беспощадными губами
Ловят, ловят все смелее
Птиц, мелькающих во влаге!
1905
Rauha
Дрожащей проволоки альт
Звенит так нежно;
Заполнен сумрачный асфальт
Толпой мятежной.
Свистки авто и трамов звон
Поют так нежно;
Вечерний город полонен
Толпой мятежной.
Свет электрических шаров
Дрожит так нежно;
Ты слышишь ли немолчный зов
Толпы мятежной?
Вот девушки случайный взор
Блеснул так нежно;
О, кто его так быстро стер
Толпой мятежной?
Тень синеватая легла
Вокруг так нежно,
И проститутки без числа
В толпе мятежной.
Меня, искавшего безумий,
Меня, просившего тревог,
Меня, вверявшегося думе
Под гул колес, в столичном шуме,
На тихий берег бросил Рок.
И зыби синяя безбрежность,
Меня прохладой осеня,
Смирила буйную мятежность,
Мне даровала мир и нежность
И вкрадчиво влилась в меня.
И между сосен тонкоствольных,
На фоне тайны голубой,
Как зов от всех томлений дольных,
Залог признаний безглагольных, —
Возник твой облик надо мной!
1905
Rauha
Я — мотылёк ночной. Послушно
Кружусь над яркостью свечи.
Сияет пламя равнодушно,
Но так ласкательны лучи.Я этой лаской не обманут,
Я знаю гибель наизусть, —
Но крылья биться не устанут,
С усладой повторяю: пусть! Вот всё невыносимей жгучесть,
Тесней и опьяненней круг,
Так явно неизбежна участь,
Но в паданьи захвачен дух.Хочу упиться смертью знойной,
Изведать сладости огня.
Еще один полет нестройный —
И пламя обовьет меня.
Над морем из серого крепа,
На призрачно-розовом шелке,
Труп солнца положен; у склепа
Стоят паруса — богомолки,
Пред ними умерший владыка
Недавно горевшего дня…
Ложатся от алого лика
По водам зигзаги огня.
Вот справа маяк полусонный
Взглянул циклопическим взором;
Весь в пурпуре, диск удлиненный
Совпал с водяным кругозором;
И волн, набегающих с силой,
Угрюмей звучат голоса…
Уже над закрытой могилой;
Померкнув, стоят паруса.
На середине жизненной дороги
Ты встретишь мост, свободно изогнутый,
Его столбы властительны и строги,
Его черты в самих себе замкнуты.
Но не прельстись их торжеством над бездной.
Не восходи на лестницы крутые:
Там путь проложен — каменный, железный,
И он уводит в области пустые.
Нет! Не пленись безжизненным покоем,
Останься верен избранной дороге.
И будешь счастлив ты дождем, и зноем,
И вечной близостью к земной тревоге.
Строгий, холодный и властный
Свет невосшедшего дня.
Улицы мертво-бесстрастны,
Путь убегает, маня.
В светлом безмолвии утра
Двое нас в мире живых!
В облаках игра перламутра.
Румянец затепленный тих.
В ущельи безжизненных зданий
Мы дышим неземной тишиной,
В этот час не хотим ожиданий…
Довольно, что ты — со мной.
Настало что-то… Как дети,
Сознаем мы исполненный миг.
Утро в холодном свете,
Ты. лучше песен и книг!
Апрель 1900
Мой плющ расцветает; живые побеги
Любовно обвили суровые нити.
Садитесь на лавочку, дети, смотрите
И думайте вместе со мною о снеге.
Когда разбегутся веселые санки
И воздух дрожит от бубенчиков ясных,
Невольно припомнишь о маковках красных,
Горящих, как угли, на нашей полянке.
Чему ж вы смеетесь? Ах, глупые дети!
Так вам никогда ничего не расскажешь!
Вяжи, Маргарита! — ты к осени свяжешь
Красивые, длинные, прочные сети.
Маниту! Маниту! Маниту!
Ты благ, ты мудр, ты велик!
Маниту! Маниту!
Услышь мой крик!
В небесах, в облаках, я вижу,
То заря, то полдень, то тень.
В небесах, я вижу,
Ночь и день.
В лесах, в равнинах, я слышу,
Свист, пенье, рычанье, зов.
По долинам я слышу
Вой волков.
В битвах стучат — дело смелых! —
Томагавки, копья, щиты.
В битве смелых
Любишь ты.
Маниту! Маниту! Маниту!
Я храбр, но кругом враги.
Маниту! Маниту!
Помоги!
— Кто ты? — «Я — чувство, я — любовь.
Ты видишь: я в короне звездной».
— Зачем же ты приходишь вновь
Тревожить мукой бесполезной?
«Вернулась я из дальних стран;
Прими беглянку, как подругу».
— Твои обеты — лишь обман.
Твои пути — пути по кругу.
«Я — тайна духа». — Ты — мечта.
«Я — дрожь». — Ты только манишь дрожью.
«Я — неизбежна!» — Есть черта,
За ней я властвую над ложью.
«Ты — снова мой!» — Свободен я!
Сентябрь 1900
(Александрийский стих)
Заслушались тебя безмолвные наяды,
О муза юная, влюбленная в каскады,
У входа в темный грот, что нимфам посвящен,
Плющом, шиповником, акантом оплетен.
Амур внимал тебе в тени листвы укромной;
Потом приветствовал сирену рощи темной
И, золото волос твоих сдавив рукой,
Сплел гиацинт и мирт с душистою косой.
«Твой голос для меня, — сказал он, — был утешней,
Чем для медовых пчел сок медуницы вешней!»
Маленькая девочка
На песке, на лесенке
Камешки бросала.
Дети пели песенки,
Их семья играла.
Маленькая девочка
Камешки бросала.
Бросит вверх — смеется,
Хлопает в ладошки…
Девочкам поется.
Где-то там в окошке
Пели, пели гаммы.
Маленькая девочка
Камешки бросала,
Маленькая девочка
Наконец устала,
На песке, на лесенке
Прилегла близ мамы.
Дети пели песенки;
В домике налево
Изучали гаммы…
Я слагал напевы.
30 мая 1902
Венеция
Во мгле ночной
Горят огни,
А надо мной
Глаза твои.
Зачем же ты,
Улыбка дня,
У темноты
Нашла меня?
Здесь мой приют,
Молчанье снов,
Здесь смерть минут
И жизнь цветов.
Зачем в мой сад,
В немой цветник,
Твой дерзкий взгляд,
Как луч, проник?
В нем свет и ложь,
Ложь красоты, —
И ты сожжешь
Мои цветы.
Смотри, смотри,
Они горят —
В лучах зари,
Как прах, лежат,
И пепел их
Несется вдаль,
Закрыв эмаль
Очей твоих.
25 декабря 1895
Четыре девочки по четырнадцати лет
На песчаной площадке играют в крокет.
Молоточек поставят между ног, и ― стук!
Шар чужой далеко отлетает вдруг.
А солнце, лучи посылая вкось,
Белые платьица пронзает насквозь,
Чтобы каждый мечтатель видеть мог
Детские формы худощавых ног.
Девочки смеются, ― что щебет птиц! ―
И черны узоры длинных ресниц,
Но пятна волос еще черней
В слепительном блеске закатных огней.
16 июня 1915
Черный и упрямый локон вьется нежно близ меня,
Но упорно в рамы окон льется снежный отблеск дня.
Тайны ночи побледнели, дали грубы, груб их свет…
Не случайно очи млели! ждали губы губ в ответ!
Ты невольно грудь склонила… Как тревожно дышишь ты!..
О, как больно! Будь, что было! Можно все, — услышь мечты!
Внемлешь? нет? Упрямый локон с плеч скатился, соскользнул…
Иль ты дремлешь? В рамы окон, словно меч, вонзился гул.
(Газелла)
Пылают летом розы, как жгучий костер.
Пылает летней ночью жесточе твой взор.
Пьянит весенним утром расцветший миндаль.
Пьянит сильней, вонзаясь в темь ночи, твой взор.
Звезда ведет дорогу в небесную даль.
Дорогу знает к сердцу короче твой взор.
Певец веселой песней смягчает печаль.
Я весел, если смотрит мне в очи твой взор.
Забыть я все согласен, чем жил до сих пор.
Из памяти исторгнуть нет мочи твой взор.
Влачась по дням, при новой встрече
Твержу с усталостью «люблю»,
Но эти взоры, миги, речи
Запоминаю и ловлю.
От ночи дню передаваем,
Куда-то на волнах влеком,
То из-за стен дышу я раем,
То за окном я внемлю гром.
Не увлечен и не печален,
Но, любопытствуя везде, —
В бреду пиров, в молчаньи спален,
Я рад бегущей череде.
Уходят шумные мгновенья,
И я дивиться вновь готов
На самоцветные каменья
Случайно сложенных стихов.
На людной улице, безумной и мятежной,
Мы встретились на миг.
Знакомый взор с какой-то грустью нежной
В меня проник.
И мы вдвоем над зеркалом покатым
Дрожали не дыша.
В нем отражалась призраком крылатым
Твоя душа.
А я бескрылой, падающей тенью
Был рядом повторен.
Как будто звал к последнему паденью
Отвесный склон.
И я ступил ногой за край открытый…
Но мимо ты прошла,
И встретил шаг лишь каменные плиты
Взамен стекла.
Как в полдень колесница Феба
Стоит на ясной высоте,
По крутизне земного неба
И я взнесен к своей мете.
Я вижу с вечного зенита
Со всех сторон отвесный скат,
И мне одна стезя открыта:
Дуга крутая на закат!
Быть может, коней не сдержу я,
Как древле оный Фаэтон,
И звери кинутся, ликуя,
Браздить горящий небосклон.
Тогда, Кронион, суд исполни
И гибелью покрой мой стыд:
Пусть, опален зубцами молний,
Паду к ногам Океанид.