Был вечер чудесный,
И солнце садилось,
А в узкой и тесной
Ложбине катилась
Река. Все спокойно,
Торжественно было:
Шум смолкнул нестройный –
С полей, как с кадила,
Неслись ароматы
От свежих покосов.
Вот сельские хаты...
– Не нужно льяносов,
Пампасов всех разных,
Заморских степей! —
Воскликнул приказный
Рязанский Сергей. —
К реке подойду я
И сяду над кручей,
И разом серну я
С натугой могучей,
Чтоб треснула жопа
В честь летних красот.
Пусть знает Европа, –
Как любит народ
Россию родную всей силой души!
– А ты этот подвиг, поэт, запиши!
Элегия
В теплой комнате сижу я,
Ветер воет на дворе,
И мятель сильней бушует
О полуночной поре.
Тихо в комнате; докучно
Только маятник стучит...
На душе тоски тяжелой
Бремя тяжкое лежит.
Длится ночь как бесконечность.
Легкий сон ко мне слетел...
Вдруг среди полночной бури
Грохот громко прогремел:
То из заднего прохода
У старушки сорвалось,
Что уснула на лежанке,
Табаком набивши нос.
Тихо снова: тяжелее
Грусть томит... Ах! скоро ль день?
Озарит он скоро ль светом
И души, и ночи тень?
Жопа — барыня большая,
Жопа — птица, не простая,
Жопа — шельма, жопа — блядь,
Жопа любит щеголять!
Жопу рядит вся Европа,
В кринолинах ходит жопа,
Жопой барышни вертят,
Жопы дуются, пыхтят,
Жопа чванится не в меру,
Приближаясь к кавалеру,
Нужно жопу почитать
И не сметь руками брать —
Впрочем, это и не диво,
Жопа слишком щекотлива,
Много смыслу в жопе есть.
Жопе — слава, жопе — честь,
Жопе дал почет обычай,
Вовсе б не было приличий,
Обратились мы в ничто б,
Если б вдруг не стало жоп.
элегия
Что б это значило? Ночью по городу
Поздно я ехал домой:
Вдруг повстречал я какую-то бороду,
Может быть, сам домовой.
Сбоку тележка какая-то катится,
Кляча в нее впряжена,
Вспомнишь — теперь еще страшно как гадится,
Так уж смердела она.
Прежде хоть ночью по городу пыльному
Воздух на диво был чист;
Видно, причиной зловонию сильному
Стал мужичок-говночист.
Едет — кругом на пространство далекое
Тучею носится смрад.
В городе ж тихо, молчанье глубокое.
Выехал я невпопад...
На дворе метель и вьюга:
Под застрехой за лубьем
Принахохлились два друга,
Воробьиха с воробьем.
«Видно, плохо греет шубка;
Поплотней, что ль, рядом сесть?
Кабы нам теперь, голубка,
Да горячего поесть!..»
Только вымолвил мужчина,
Как от них невдалеке
Покатил в санях купчина
На орловском рысаке.
Самка мигом увидала:
У гнедого на бегу
Что-то мягкое упало
И дымится на снегу.
Вот, слетели быстрым махом,
Стали весело клевать...
Ах, и к самым малым птахам.
Как добра природа-мать!
Я видел ужасные муки:
Черты исказились лица,
Страдалец, опершись на руки,
Похож был на труп мертвеца.
И хриплые звуки нередко
Неслись из отворенных уст,
Забился он, будто наседка,
В сирени развесистый куст.
На ближнего страшные муки
Не могши спокойно взирать,
К нему простираю я руки,
Чтоб помощь в беде оказать;
И только увидел тогда я,
Но все ж с удивленьем узнал:
Была эта мука простая,
Что этот страдалец лишь срал.
Ночевала кучка под забором,
Что насрал я с вечера в охоту,
И никто не удостоил взором
Эту кучку: ну, ее, мол, к чорту!
Только месяц кроткими лучами
Грел ее, да звезд мигали глазки,
Трепеща немолчными листами,
Ей осина сказывала сказки, —
Да поутру свинка, шедши в поле,
На заре, когда еще все спали,
Забрела на двор — и тут на воле
Села кучку. Поминай как звали!
новелла
Батрак жену попову еб
И на духу ему признался.
Обидясь, рассерженный поп
Едва-едва не обругался.
– Ах, нечестивец! — он сказал. —
Грешнее нет на свете дела.
И чорт обоих вас не взял?
Земля под вами не горела?
– Горела, батюшка! — батрак
Тогда с смиреньем отозвался. —
Она вертела жопой так,
Что я на ней едва держался.
Какой я, Машенька, поэт?
Я нечто вроде певчей птицы.
Поэта мир — весь божий свет;
А русской музе тракту нет,
Везде заставы да границы.
И птице волю дал творец
Свободно петь на каждой ветке;
Я ж, верноподданный певец,
Свищу, как твой ручной скворец,
Народный гимн в цензурной клетке.
В минуту жизни трудную,
Когда стеснится грудь,
Храни ухватку чудную
И постарайся бзднуть:
Есть что-то столь приятное,
Как облегчишь живот,
Что радость непонятная
Вдруг на сердце найдет.
С души как бремя скатится,
Томленье далеко,
Хохочется, и плачется,
И так легко, легко...
Если кто желает срать,
Должен вот что предпринять:
Аккуратно и без лени
Ты согни свои колени,
Локти ты на них уставь,
Руки же к щекам приставь;
И ручаюсь, что тогда
Будешь срать ты без труда.
аполог
Тетрадку эту я бздуну давал для чтенья,
Он возвратил ее почти что через час,
И что же? От нее смердит, что нет терпенья:
Дурное завсегда знакомство губит нас.
аполог
Однажды поутру я срать пошел к сараю
И вздумал: ну-ка пердну позвончей,
Надулся — и белье в минуту обсераю.
Кто это испытал — тот сделался умней.
Когда в тебе горит огонь в крови
И хочешь ты, чтоб страсть твоя погасла,
Чтоб лютый жар остыл в твоей крови, —
Прими, мой друг, касторового масла.