На дачной скрипучей веранде
Весь вечер царит оживленье.
К глазастой художнице Ванде
Случайно сползлись в воскресенье
Провизор, курсистка, певица,
Писатель, дантист и певица.«Хотите вина иль печенья?»
Спросила писателя Ванда,
Подумав в жестоком смущенье:
«Налезла огромная банда!
Пожалуй, на столько баранов
Профиль тоньше камеи,
Глаза как спелые сливы,
Шея белее лилеи
И стан как у леди Годивы.Деву с душою бездонной,
Как первая скрипка оркестра,
Недаром прозвали мадонной
Медички шестого семестра.Пришел к мадонне филолог,
Фаддей Симеонович Смяткин.
Рассказ мой будет недолог:
Филолог влюбился по пятки.Влюбился жестоко и сразу
Пришла блондинка-девушка в военный лазарет,
Спросила у привратника: «Где здесь Петров, корнет?»Взбежал солдат по лестнице, оправивши шинель:
«Их благородье требует какая-то мамзель».Корнет уводит девушку в пустынный коридор;
Не видя глаз, на грудь ее уставился в упор.Краснея, гладит девушка смешной его халат,
Зловонье, гам и шарканье несется из палат.«Прошел ли скверный кашель твой? Гуляешь или нет?
Я, видишь, принесла тебе малиновый шербет…» — «Merci. Пустяк, покашляю недельки три еще».
И больно щиплет девушку за нежное плечо.Невольно отодвинулась и, словно в первый раз,
Глядит до боли ласково в зрачки красивых глаз.Корнет свистит и сердится. И скучно, и смешно!
По коридору шляются — и не совсем темно… Сказал блондинке-девушке, что ужинать пора,
И проводил смущенную в молчаньи до двора… В палате венерической бушует зычный смех,
Старый селезень, выгнувши шею,
Все шипит да шипит…
Всех, кто по двору мимо проходит,
Ущипнуть норовит.
Даже кошку за хвост он цапнул,
Так и взвилась бомбой на стол!
И решили все люди хором:
Он ужасно, ужасно зол…
Уток всех нещадно колотит,
Все герани обгрыз до корней…
Мы играем в пароход…
Полный ход!
Гришка Бондарев — машина,
Потому что он мужчина…
Он залез под папин стол
И топочет гулко в пол
Каблуками —
И обеими руками
Уголь сам в себя сует…
Полный ход! Я, конечно, капитан.
По моей мансардной крыше
Запузыривает дождь.
Я лежу за шкафом в нише,
Плед сползает, в пятках дрожь.
Пусть сползает… Я не Гриша, —
Я ковбойский храбрый вождь! Шляпа-облако из фетра,
Имя: «Томсон — Дикий Гусь»,
Вмиг — прыжком в четыре метра —
На мустанга я сажусь
И лечу быстрее ветра…
Середина мая и деревья голы…
Словно Третья Дума делала весну!
В зеркало смотрю я, злой и невеселый,
Смазывая йодом щеку и десну.Кожа облупилась, складочки и складки,
Из зрачков сочится скука многих лет.
Кто ты, худосочный, жиденький и гадкий?
Я?! О нет, не надо, ради бога, нет! Злобно содрогаюсь в спазме эстетизма
И иду к корзинке складывать багаж:
Белая жилетка, Бальмонт, шипр и клизма,
Желтые ботинки, Брюсов и бандаж.Пусть мои враги томятся в Петербурге!
Кот в углу глядит понуро
На каминное ребро…
На столе под лампой Юра
Разложил свое добро.
Девятьсот сто двадцать марок!
Восемнадцать сам купил,
Остальные все в подарок
От знакомых получил.
Польша — белая пичужка,
На литовских — конный шах,
Под липой пение ос.
Юная мать, пышная мать
В короне из желтых волос,
С глазами святой,
Пришла в тени почитать —
Но книжка в крапиве густой: Трехлетняя дочь
Упрямо
Тянет чужого верзилу: Прочь!
Не смей целовать мою маму!
Семиклассник не слышит,
Трепов — мягче сатаны,
Дурново — с талантом,
Нам свободы не нужны,
А рейтузы с кантом.Сослан Нейдгарт в рудники,
С ним Курлов туда же,
И за старые грехи —
Алексеев даже… Монастырь наш подарил
Нищему копейку,
Крушеван усыновил
Старую еврейку… Взял Линевич в плен спьяна
В коридоре длинный хвост носилок…
Все глаза слились в тревожно-скорбный
взгляд, —
Там, за белой дверью, красный ад:
Нож визжит по кости, как напилок, —
Острый, жалкий и звериный крик
В сердце вдруг вонзается, как штык…
За окном играет майский день.
Хорошо б пожить на белом свете!
Дома — поле, мать, жена и дети, —
За тяжелым гусем старшим
Вперевалку, тихим маршем
Гуси шли, как полк солдат.Овцы густо напылили,
И сквозь клубы серой пыли
Пламенел густой закат.А за овцами коровы,
Тучногруды и суровы,
Шли, мыча, плечо с плечом.На веселой лошаденке
Башкиренок щелкал звонко
Здоровеннейшим бичом.Козы мекали трусливо
И щипали торопливо
Каждый день одно и то же:
Влезешь в море, фыркнешь вбок…
Дно, как шелковое ложе,
За утесом — островок.
Милый берег вьется с краю,
Чайки мчатся к кораблю…
Никому я не мешаю,
Никого я не топлю.Как поджаренная пышка,
Я качаюсь на спине…
Но из дюн летит мальчишка, —
На миг забыть — и вновь ты дома:
До неба — тучные скирды,
У риги — пыльная солома,
Дымятся дальние пруды;
Снижаясь, аист тянет к лугу,
Мужик коленом вздел подпругу, -
Все до пастушьей бороды,
Увы, так горестно знакомо!
И бор, замкнувший круг небес,
И за болотцем плеск речонки,
Квартирант сидит на чемодане
И задумчиво рассматривает пол:
Те же стулья, и кровать, и стол,
И такая же обивка на диване,
И такой же «бигус» на обед, -
Но на всем какой-то новый свет.Блещут икры полной прачки Феклы.
Перегнулся сильный стан во двор.
Как нестройный, шаловливый хор,
Верещат намыленные стекла,
И заплаты голубых небес
Вдоль набережной Сены
Есть ряд забавных лавок,
У всех дверей снаружи
Красуется прилавок…
А на прилавке — видишь? —
Аквариумы, банки:
К стеклу прильнули рыбки,
Червонные смуглянки.
Ужи в клубочек жмутся, —
Так тесно им и зябко…
Опять опадают кусты и деревья,
Бронхитное небо слезится опять,
И дачники, бросив сырые кочевья,
Бегут, ошалевшие, вспять.Опять перестроив и душу и тело
(цветочки и в летнее солнце — увы!)
Творим городское, ненужное дело
До новой весенней травы.Начало сезона. Ни света, ни красок,
Как призраки, носятся тени людей…
Опять одинаковость сереньких масок
От гения до лошадей.По улицам шляется смерть.
В третий раз сегодня будем
Перечитывать «Каштанку», —
То, что любишь, то и тешит,
Можно много раз читать.
А потом под одеяльце
Заберешься ты, как мышка,
Я заставлю лампу книгой
И подсяду на кровать.И меня ты спросишь тихо:
«Почему же вы сегодня
Не сдержали обещанья,
(Полька)Левой, правой, кучерявый,
Что ты ёрзаешь, как чёрт?
Угощение на славу,
Музыканты — первый сорт.
Вот смотри:
Раз, два, три.
Прыгай, дрыгай до зари.Ай, трещат мои мозоли
И на юбке позумент!
Руки держит, как франзоли,
А ещё интеллигент.
Мой приятель, мальчик Вова,
Ходит-бродит у дверей…
«Что вы пишете?» — «Балладу».
«Так кончайте ж поскорей!»Кончил. Тиснул промокашкой.
Перевел блаженно дух…
Вова в дверь. Стал лихо в позу, —
Не мальчишка, а петух.Я сижу спокойно в кресле,
А взбесившийся боксер
Лупит в бок меня и в локоть, —
Сбросил книжку на ковер… Только мне ничуть не больно.
Повернувшись спиной к обманувшей надежде
И беспомощно свесив усталый язык,
Не раздевшись, он спит в европейской одежде
И храпит, как больной паровик.Истомила Идея бесплодьем интрижек,
По углам паутина ленивой тоски,
На полу вороха неразрезанных книжек
И разбитых скрижалей куски.За окном непогода лютеет и злится…
Стены прочны, и мягок пружинный диван.
Под осеннюю бурю так сладостно спится
Всем, кто бледной усталостью пьян.Дорогой мой, шепни мне сквозь сон по секрету,
1Он сидит среди реторт
И ругается, как черт:
«Грымзы! Кильки! Бабы! Совы!
Безголовы, бестолковы —
Йодом залили сюртук,
Не закрыли кран… Без рук!
Бьют стекло, жужжат, как осы…
А дурацкие вопросы?
А погибший матерьял?
О, как страшно я устал!»Лаборант встает со стула.
Плик-плик!
Облака висят, как тряпки…
Ветер бросил нас охапкой
На проезжий грузовик…
Мокры крыши, стены, стекла,
Даль промокла,
На платанах, на каштанах
Листья в ржавых пестрых ранах…
Стонет мокрый паровик,
Под ногами ноет слякоть,
Сон сел у подушки,
Склонясь в тишине…
Толстушке-Верушке
Приснилось во сне:
Сидит она в сквере
С подругою Мэри,
Надела очки
И вяжет чулки…
Зеленые ивы
Развесили гривы,
Кто пришел? — Трубочист.
Для чего? — Чистить трубы.
Чернощекий, белозубый,
А в руке — огромный хлыст.
Сбоку ложка, как для супа…
Кто наврал, что он, злодей,
В свой мешок кладет детей?
Это очень даже глупо!