Ты мне была сестрой, то нежною, то страстной,
И я тебя любил, и я тебя люблю.
Ты призрак дорогой… бледнеющий… неясный…
О, в этот лунный час я о тебе скорблю!
Мне хочется, чтоб ночь, раскинувшая крылья,
Воздушной тишиной соединила нас.
Мне хочется, чтоб я, исполненный бессилья,
В твои глаза струил огонь влюбленных глаз.
Мне хочется, чтоб ты, вся бледная от муки,
Под лаской замерла, и целовал бы я
Твое лицо, глаза и маленькие руки,
И ты шепнула б мне: «Смотри, я вся — твоя!»
Я знаю, все цветы для нас могли возникнуть,
Во мне дрожит любовь, как лунный луч в волне.
И я хочу стонать, безумствовать, воскликнуть:
«Ты будешь навсегда любовной пыткой мне!»
При начале весны пробужденный Перун
Вылетает на пламени синем,
И под громы своих вулканических струн
Он несется по вышним пустыням.
Он безумно летит в урагане огней,
И хохочет, ликуя без меры,
Вылетая из склепа оконченных дней
Семимесячной зимней пещеры.
Перед ним Океан, и, его бороздя,
И громами овеяв стремленье,
Ослепительный бог, в ожерельях дождя,
Самоцветные сеет каменья.
Разрываются стены сомкнувшихся гор,
Что зовутся меж смертными тучи,
И уносится он, возлюбивший простор,
Огневзорный, веселый, певучий.
Вот уж он обогнул весь размах высоты,
И пропал, утонул, как мечтанье, —
Только там, где он был, засветились цветы,
Да разбитое молнией зданье.
Что ты плачешь, печальный прозрачный ручей?
Пусть ты скован цепями суровой зимы,
Скоро вспыхнет весна, запоешь ты звончей,
На заре, под покровом немой полутьмы.
И свободный от мертвых бездушных оков,
Ты блеснешь и плеснешь изумрудной волной,
И на твой жизнерадостный сладостный зов
Вольный отклик послышится в чаще лесной.
И, под шелест листка, ветерка поцелуй
Заволнует твою белоснежную грудь,
И застенчивым лилиям в зеркало струй
На себя будет любо украдкой взглянуть.
Вся земля оживится под лаской лучей,
И бесследно растают оковы зимы.
Что ж ты плачешь, скорбящий звенящий ручей,
Что ж ты рвешься так страстно из темной тюрьмы? Год написания: без даты
Отчего так бесплодно в душе у тебя
Замолкают созвучья миров?
Отчего, не любя ни других, ни себя,
Ты печален, как песня без слов?
Ты мечтой полусонной уходишь за грань
Отдаленных небесных глубин.
Пробудись и восстань, и воздушную ткань,
Развернув, созерцай не один.
О, раскрой перед нами узоры мечты,
Загоревшейся в сердце твоем!
Покажи нам черты сверхземной красоты,
Мы полюбим ее и поймем!
Те же мысли у каждого дремлют в тиши,
И мгновенья заветного ждут.
О, приди, поспеши, и для каждой души,
От созвучья, цветы расцветут.
Мы ответим как Море на ласку Луны,
А не вражеским криком врагу: —
Мы как брызги волны из одной глубины,
Мы умрем на одном берегу!
Как же должны быть наивно-надменны
Эти плененные верой своей!
Помнишь, они говорят: «Неизменны
Наши пути за пределами дней!»Помнишь, они говорят: «До свиданья,
Брат во Христе! До свиданья — в раю!»
Я только знаю бездонность страданья,
Ждущего темную душу мою.Помнишь? Луга, невысокие горы,
Низко над ними висят небеса,
Чистеньких рощиц мелькают узоры, —
Это, конечно, не наши леса.Видишь тот край, где отсутствуют грозы?
Здесь пребывает святой Иероним, —
Льва исцелил он от острой занозы,
Сделал служителем верным своим.Львы к ним являлись просить врачеванья!
Брат мой, как я, истомленный во мгле,
Где же достать нам с тобой упованья
На измененной земле?
Мои проклятия — обратный лик любви,
В них тайно слышится восторг благословенья,
И ненависть моя спешит, чрез утоленье,
Опять, приняв любовь, зажечь пожар в крови.
Я прокляну тебя за низость обмеленья,
Но радостно мне знать, что мелкая река,
Приняв мой снег и лед, вновь будет глубока,
Когда огонь весны создаст лучи и пенье.
Когда душа в цепях, в душе кричит тоска,
И сердцу хочется к безбрежному приволью.
Чтоб разбудить раба, его я раню болью,
Хоть я душой нежней речного тростника.
Чу, песня пронеслась по вольному раздолью,
Безумный блеск волны, исполненной любви,
Как будто слышен зов: «Живи! Живи! Живи!»
То льды светло звенят, отдавшись водополью.
Мы раздробленные скрижали.
Случевский
Как же Мир не распадется,
Если он возник случайно?
Как же он не содрогнется,
Если в нем начало — тайна?
Если где-нибудь, за Миром,
Кто-то мудрый Миром правит,
Отчего ж мой дух, вампиром,
Сатану поет и славит?
Смерть свою живым питает,
Любит шабаш преступленья,
И кошмары созидает
В ликованьи исступленья.
А едва изведав низость,
И насытившись позором,
Снова верит в чью-то близость,
Ищет света тусклым взором.
Так мы все идем к чему-то,
Что для нас непостижимо.
Дверь заветная замкнута,
Мы скользим, как тень от дыма.
Мы от всех путей далеки,
Мы везде найдем печали.
Мы — запутанные строки,
Раздробленные скрижали.
Мне кажется, что я не покидал России,
И что не может быть в России перемен.
И голуби в ней есть. И мудрые есть змии.
И множество волков. И ряд тюремных стен.
Грязь «Ревизора» в ней. Весь гоголевский ужас.
И Глеб Успенский жив. И всюду жив Щедрин.
Порой сверкнет пожар, внезапно обнаружась,
И снова пал к земле земли убогий сын.
Там за окном стоят. Подайте. Погорели.
У вас нежданный гость. То — голубой мундир.
Учтивый человек. Любезный в самом деле.
Из ваших дневников себе устроил пир.
И на сто верст идут неправда, тяжба, споры,
На тысячу — пошла обида и беда.
Жужжат напрасные, как мухи. разговоры.
И кровь течет не в счет. И слезы — как вода.
Там, где гор сложились груды,
В крепость-дом Громовника,
Диво-гусли-самогуды
В замке спрятаны века.
Много сильных восходило
До скалистой высоты,
Но всегда слабела сила
Ровно-ровно у черты.
Много избранных хотело
Самогуды-гусли взять,
Ровно-ровно у предела
Стыла их живая рать.
Превращаясь в изваянья,
Их застывшие тела
Увеличивали зданье,
Дом, где музыка была.
Так узорно каменели
Ровно-ровно у черты.
И растут из камня ели,
В царстве гордой высоты.
Резким возгласом промчится
В свисте бури крик орла,
Стонут гусли, песня длится,
Сказка музыки светла.
Много тел сложилось в груды,
Грозен дом Громовника,
Входят души в самогуды,
Песня воздуха звонка.
В моем саду мерцают розы белые,
Мерцают розы белые и красные,
В моей душе дрожат мечты несмелые,
Стыдливые, но страстные.
Тебя я видел только раз, любимая,
Но только раз мечта с мечтой встречается,
В моей душе любовь непобедимая
Горит и не кончается.
Лицо твое я вижу побледневшее,
Волну волос, как пряди снов согласные,
В глазах твоих признанье потемневшее,
И губы, губы красные.
С тобой познал я только раз, любимая,
То яркое, что счастьем называется,
О, тень моя, бесплотная, но зримая,
Любовь не забывается.
Моя любовь — пьяна, как гроздья спелые,
В моей душе — звучат призывы страстные,
В моем саду — сверкают розы белые
И ярко, ярко — красные.
Замкнуться, как в тюрьму, в одну идею,
Я знаю этот сон, мой дальний брат,
Я медленно, но верно холодею,
И, раз уйдя, я не приду назад.
Ты отошел в страну без перемены,
Оставивши безвольно мир земной,
А я себе свободно создал стены,
И упоен тюремной тишиной.
Есть в жизни смерть, спокойная, как травы,
Хранимые, на память, за стеклом,
Иссохший знак утраченной забавы,
Пройденная эпоха, перелом.
Седые тесно сжатые виденья
До времени с землей разлучены,
Они забыть не могут наслажденье,
И тайно дышут запахом весны.
Их кто-то чуждый взял своей рукою,
И все ж они блаженствуют года.
Так как же счастлив я с моей тоскою,
Полюбленной свободно — навсегда!
Тот, кто хочет, чтобы тени, ускользая, пропадали,
Кто не хочет повторений, и бесцельностей печали,
Должен властною рукою бесполезность бросить прочь,
Должен сбросить то, что давит, должен сам себе помочь.
Мир — бездонность, ты — бездонность, в этом свойстве вы едины,
Только глянь орлиным оком, — ты достигнешь до вершины.
Мир есть пропасть, ты есть пропасть, в этом свойстве вы сошлись,
Только вздумай подчиниться, — упадёшь глубоко вниз.
О, глубоко видит око! О, высоко ходят тучи!
Выше туч и глубже взоров свет сознания могучий.
Лишь пойми, скажи — и будет. Захоти сейчас, сейчас, —
Будешь светлым, будешь сильным, будешь утром, в первый раз!
Все то, что существует во вселенной, —
Окутано в воздушную одежду,
Окружено Создателем всего.
Среди теней, в движении сплетенных,
Недвижное есть Существо одно,
В недвижности — быстрей, чем пламя мысли,
Над чувствами оно царит высоко,
Хотя они, как боги, в высь парят,
Стремясь достичь того, что непостижно;
Оно глядит на быстрый ток видений,
Как воздух — обнимая все крутом,
И жизненную силу разливая.
Недвижно движет всем; далеко — близко;
Оно внутри вселенной навсегда.
И кто проникновенным взором взглянет
На существа как дышащие в нем,
И на него как Гения Вселенной,
Тогда, поняв, что слитна эта ткань,
Ни на кого не взглянет он с презреньем.
Мы унижаемся и спорим
С своею собственной душой.
Я на год надышался Морем,
И на год я для всех чужой.
Своих я бросил в чуждых странах,
Ушел туда, где гул волны,
Тонул в серебряных туманах,
И видел царственные сны.
В прозрачном взоре отражая
Всю безграничность бледных вод,
Моя душа, для всех чужая,
Непостижимостью живет.
Поняв подвижность легкой пены,
Я создаю дрожащий стих,
И так люблю свои измены,
Как неизменность всех своих.
Недели странствий миновали,
Я к ним вернусь для тишины,
Для нерассказанной печали,
И для сверкания струны.
В тот час, когда погаснет Солнце,
Она забьется, запоет,
Светлее звонкого червонца,
И полнозвучней синих вод.
Птица Сирии на Море живет,
На утесе цветном,
На скалистом уступе,
над вечной изменностью вод,
Начинающих с шепота волю свою,
и ее возносящих как гром.
Птица Сирин на Море живет,
Над глубокой водой,
Птица Сирин так сладко поет,
Чуть завидит корабль, зачарует мечтой золотой,
На плывущих наводит забвенье и сон,
Распинает корабль на подводных камнях,
Утопают пловцы в расцвеченных волнах,
Услаждается музыкой весь небосклон,
Звуки смеха со всех возрастают сторон.
Беспощадна Любовь с Красотой,
Кто-то властный о Жизни и Смерти поет,
Над пустыней седой кто-то есть молодой,
Кто струну озарит — и порвет.
Птица Сирин на Море живет,
Над глубокой водой
Не буди воспоминаний. Не волнуй меня.
Мне отраден мрак полночный. Страшен светоч дня.
Был и я когда-то счастлив. Верил и любил.
Но когда и где, не помню. Все теперь забыл.
С кем я жизнь свою размыкал? И зачем, зачем?
Сам не знаю. В сердце пусто. Ум бессильный нем.
Дождь струится беспощадный. Ветер бьет в окно.
Смех беспечный стих и замер — далеко, давно.
Для чего ж ты вновь со мною, позабытый друг?
Точно тень, встаешь и манишь. Но темно вокруг.
Мне не нужен запоздалый, горький твой привет.
Не хочу из тьмы могильной выходить на свет.
Нет в душе ни дум, ни звуков. Нет в глазах огня.
Тише, тише. Засыпаю. Не буди меня.Год написания: без даты
Шиповник алый,
Шиповник белый.
Один — усталый,
И онемелый,
Другой — влюбленный,
Лениво-страстный,
Душистый, сонный,
И красный, красный.
Едва вздыхая,
И цепенея,
В дыханьи мая
Влюбляясь, млея,
Они мечтают
О невозможном,
И доцветают
Во сне тревожном.
И близко, близко
Один к другому,
В корнях, так низко,
Хранят истому,
В листах, в вершинах,
В цветах, повсюду,
И в снах единых
Открылись чуду.
О, чудо мая
Неотвратимо!
Но время, тая,
Проходит мимо,
Но май устанет,
И онемеет,
И ветер встанет,
Цветы развеет.
Их рок — быть рядом
И жаждать слиться,
Их рок — лишь взглядом
Соединиться.
О, сон усталый,
О, вздох несмелый!
Шиповник алый,
Шиповник белый!
Ещё необходимо любить и убивать,
Еще необходимо накладывать печать,
Быть внешним и жестоким, быть нежным без конца
И всех манить волненьем красивого лица.Еще необходимо. Ты видишь, почему:
Мы все стремимся к богу, мы тянемся к нему,
Но бог всегда уходит, всегда к себе маня,
И хочет тьмы — за светом, и после ночи — дня.Всегда разнообразных, он хочет новых снов,
Хотя бы безобразных, мучительных миров,
Но только полных жизни, бросающих свой крик,
И гаснущих покорно, создавши новый миг.И маятник всемирный, незримый для очей,
Ведет по лабиринту рассветов и ночей.
И сонмы звезд несутся по страшному пути.
И бог всегда уходит. И мы должны идти.
Я люблю тебя, Дьявол, я люблю Тебя, Бог,
Одному — мои стоны, и другому — мой вздох,
Одному — мои крики, а другому мечты,
Но вы оба велики, вы восторг Красоты.
Я как туча блуждаю, много красок вокруг,
То на Север иду я, то откинусь на Юг,
То далёко, с Востока, поплыву на Закат,
И пылают рубины, и чернеет агат.
О, как радостно жить мне, я лелею поля,
Под дождём моим свежим зеленеет Земля,
И змеиностью молний и раскатом громо́в
Много снов я разрушил, много сжёг я домов.
В доме тесно и душно, и минутны все сны,
Но свободно-воздушна эта ширь вышины,
После долгих мучений как пленителен вздох,
О, таинственный Дьявол, о, единственный Бог!
В замке был веселый бал,
Музыканты пели.
Ветерок в саду качал
Легкие качели.В замке, в сладостном бреду,
Пела, пела скрипка.
А в саду была в пруду
Золотая рыбка.И кружились под луной,
Точно вырезные,
Опьяненные весной,
Бабочки ночные.Пруд качал в себе звезду,
Гнулись травы гибко,
И мелькала там в пруду
Золотая рыбка.Хоть не видели ее
Музыканты бала,
Но от рыбки, от нее,
Музыка звучала.Чуть настанет тишина,
Золотая рыбка
Промелькнет, и вновь видна
Меж гостей улыбка.Снова скрипка зазвучит,
Песня раздается.
И в сердцах любовь журчит,
И весна смеется.Взор ко взору шепчет: «Жду!»
Так светло и зыбко,
Оттого что там в пруду —
Золотая рыбка.