(Из Малороссии)
А я ужель забыт тобою,
Мой брат по музе, мой Орест?
Или нельзя снестись мечтою
До тех обетованных мест,
Где я зовуся чернобривым,
Где девы, климатом счастливым
Воспитанные в простоте
(Посмейся мне!), не уступают
Столичным дамам в красоте,
Где взоры их мне обещают
Одну веселую любовь,
Где для того лишь изменяют,
Чтобы пленить собою вновь? —
Как их винить? — Сама природа
Их баловница на лугах;
Беспечных мотыльков свобода,
Разнообразие в цветах
И прелесть голубого свода,
В спокойных влитого водах,
Лежащих в шумных камышах,
И яблонь тихая прохлада,
И лунных таинство ночей,
Когда любовник в мраке сада
Ждет умирание огней,
Когда душа его томится
И ожиданьем и тоской,
И даже ветерка страшится
И свиста иволги лесной —
Все манит здесь к изменам, к неге,
Все здесь твердит: «Чета любви!
Любовь летит — лови, лови!»
Но в тряской, скачущей телеге,
Мой друг, приятно ли мечтать?
И только мысль: тебя обнять,
С тобой делить вино, мечтанья
И о былом воспоминанья —
Меня в ней может утешать.
За то ль, Евгений, я Гораций,
Что пьяный, в миртовом венке,
Пою вино, любовь и граций,
Как он, от шума вдалеке,
И что друзей люблю — старинных,
А жриц Венеры — молодых.
Нет, лиру высоко настроя,
Не в силах с музою моей
Я славить бранный лавр героя
Иль мирные дела судей —
Мне крыльев не дано орлиных
С отверстым поприщем для них.
К тому ж напрасно муза ищет
Теперь героев и судей!
Дамон бичом отважно хлыщет
По стройному хребту коней,
А Клит в обятиях Цирцеи
Завялою душою спит.
Кого ж мне до вершин Парнаса,
Возвыся громкий глас, вознесть?
Иль за ухо втащить Мидаса
И смех в бессмертных произвесть?
Вернее в храме Цитереи,
Где сын ее нам всем грозит,
Благоуханной головою
Поникнув, Лидии младой
Приятно нежить слух игрою,
Воспеть беспечность и покой,
И сладострастия томленье,
И пламенный восторг любви,
Покинуть гордые желанья,
В венок свой лавров не вплетать
И в час веселого мечтанья
Тихонько Флакку подражать
В науке дивной, в наслажденьи,
И с ним забавы петь свои.
Блажен, о юноша! кто, подражая мне,
Не любит рассылать себя по всем журналам,
Кто час любовников пропустит в сладком сне
И круг простых друзей предпочитает балам.
Когда неистовый влетит к нему Свистов,
Он часто по делам из комнаты выходит;
Ему ж нет времени писать дурных стихов,
Когда за книгой день, с супругой ночь проводит.
Зато, взгляните, он как дуб высок и прям.
Что вялый перед ним угодник дам и моды?
Цвет полных яблоков разлился по щекам,
Благоразумен, свеж он и в преклонны годы.
А ты, слепой глупец, иль новый философ!
О, верь мне, и в очках повеса все ж повеса.
Что будет из тебя под сединой власов,
Когда устанешь ты скакать средь экосеса?
Скажи, куда уйдешь от скуки и жены,
Жены, которая за всякую морщину
Ее румяных щек бранится на тебя? —
Пример достойнейший и дочери и сыну!
Что усладит, скажи, без веры старика?
Что память доброго в прошедшем сохранила?
Что совесть… ты молчишь! беднее червяка,
Тебе постыла жизнь, тебя страшит могила!
«Сегодня я с вами пирую, друзья,
Веселье нам песни заводит,
А завтра, быть может, там буду и я,
Откуда никто не приходит!» —
Я так беззаботным друзьям говорил
Давно, — но от самого детства
Печаль в беспокойном я сердце таил
Предвестьем грядущего бедства.
Друзья мне смеялись и, свежий венец
На кудри мои надевая,
«Стыдись, — восклицали, — мечтатель-певец!
Изменит ли жизнь молодая!»
Война запылала, к родным знаменам
Друзья, как на пир, полетели;
Я с ними — но жребьи, враждебные нам,
Мне с ними расстаться велели.
В бездействии тяжком я думой следил
Их битвы, предтечи победы;
Их славою часто я первый живил
Родителей грустных беседы.
Года пролетали, я часто в слезах
Был черной повязкой украшен…
Брань стихла, где ж други? лежат на полях,
Близ ими разрушенных башен.
С тех пор я печально сижу на пирах,
Где все мне твердит про былое;
Дрожит моя чаша в ослабших руках:
Мне тяжко веселье чужое.
«Сегодни я с вами пирую, друзья,
Мой голос ваш хор оглашает!
А завтра, быть может, там буду и я,
Где древний Адам обитает!» —
Я так беззаботным друзьям говорил,
Беспечности баловень юный,
(Но рано я сердцем печали вкусил,
И грусть мои строила струны).
Друзья мне смеялись, и, свежий венец
На кудри мои надевая,
«Стыдись, — восклицали, — мечтатель-певец!
Изменит ли жизнь молодая!»
Война запылала, все други мои
К знаменам родным полетели —
Но к матери дряхлой законы любви
Мне с ними расстаться велели.
В бездействии тяжком я думой следил
Их битвы — предтечи победы;
Их славою часто я первый живил
Родителей грустных беседы.
Года пролетали, я часто в слезах
Был черной повязкой украшен…
Брань стихла, где ж други? лежат на полях
У рушенных силой их башен.
С тех пор я чуждаюсь бывать на пирах,
Где все мне твердит про былое,
Фиал в престарелых трепещет руках,
Мне страшно веселье чужое!
За ваше нежное участье
Больной певец благодарит:
Оно его животворит;
Он молит: «Боже, дай ей счастье
В сопутники грядущих дней,
Болезни мне, здоровье ей!
Пусть я по жизненной дороге
Пройду и в муках, и в тревоге;
Ее ж пускай ведут с собой
Довольство, радость и покой».
Вчера я был в дверях могилы;
Я таял в медленном огне;
Я видел: жизнь, поднявши крылы,
Прощальный взор бросала мне;
О жизни сладостного чувства
В недужном сердце не храня,
Терял невольно веру я
Врачей в печальные искусства;
Свой одр в мечтах я окружал
Судьбой отнятыми друзьями,
В последний раз им руки жал,
Молил последними словами
Мой бедный гроб не провожать,
Не орошать его слезами,
Но чаще с лучшими мечтами
Мечту о друге сединять.
И весть об вас, как весть спасенья,
Надежду в сердце пролила;
В душе проснулися волненья;
И в вашем образе пришла
Ко мне порою усыпленья
Игея с чашей исцеленья.
Ни рыжая брада, ни радость старых лет,
Ни дряхлая твоя супруга,
Ни кони не спасли от тяжкого недуга…
И Агафона нет!
Потух, как от копыт огонь во мраке ночи,
Как ржанье звучное усталого коня!..
О, небо! со слезой к тебе подемлю очи
И, бренный, не могу не вопросить тебя:
Ужель не вечно нам вожжами править можно
И счастие в вине напрасно находить?
Иль лучшим кучерам жить в мире лучшем должно.
А нам с худыми быть!..
Увы! не будешь ты потряхивать вожжею;
Не будешь лошадей бить плетию своею;
И, усом шевеля, по-русски их бранить;
Уже не станешь ты и по воду ходить!
Глас молодецкий не прольется,
И путник от тебя уж не зажмет ушей,
И при сияньи фонарей
Уж глас форейтора тебе не отзовется,
И ах! Кузьминишна сквозь слез не улыбнется!
Умолкло все с тобой! Кухарки слезы льют,
Супруга, конюхи венки из сена вьют,
Глася отшедшему к покою:
«Когда ты умер — черт с тобою!»
Когда я в хижине моей
Согрет под стеганым халатом,
Не только графов и князей —
Султана не признаю братом!
Гляжу с улыбкою в окно:
Вот мой ручей, мои посевы,
Из гроздий брызжет тут вино,
Там птиц домашных полны хлевы,
В воде глядится тучный вол,
Подруг протяжно призывая, —
Все это в праздничный мой стол
Жена украсит молодая.
А вы, моих беспечных лет
Товарищи в веселье, в горе,
Когда я просто был поэт
И света не пускался в море —
Хоть на груди теперь иной
Считает ордена от скуки,
Усядьтесь без чинов со мной,
К бокалам, протяните руки,
Старинны песни запоем,
Украдем крылья у веселья,
Поговорим о том о сем,
Красноречивые с похмелья!
Признайтесь, что блажен поэт
В своем родительском владенье!
Хоть на ландкарте не найдет
Под градусами в протяженье
Там свой овин, здесь огород,
В ряду с Афинами иль Спартой;
Зато никто их не возьмет
Счастливо выдернутой картой.
Ночь, ниспустися на дол, на лес, на высокие горы!
Ветер осенний, бушуй вкруг хаты прекрасной Лилеты!
Месяц, мне путь не свети, когда заблудится любовник,
Счастье вкусить идучи!
Тише, дверь, отворись! о Лилета, твой милый с тобою!
Белой, лилейной рукой уж к сердцу его прижимаешь.
Что же робкий твой взор со трепетом бродит во мраке,
Или твой Аргус не спит?
Бог сновиденья, Морфей, будь защитою нежной подруги!
Сны, готовые нас разлучить до прекрасного утра,
Соединяся в толпу, окружите вы жесткое ложе
Аргуса милой моей.
Если же боги мольбу отринете друга Лилеты,
Сердцем и небом клянусь врага поразить перед нею!
И на бессмертных пойду! Их громы любви не ужасны:
Взоры Лилеты мой щит.
Розовой цепью веди, о юность, два нежные сердца!
Пусть унывает богач, не зная с прелестными счастья;
Мы не в палатах златых, но в хате соломой укрытой —
Будем счастливей его.
(Сельская элегия)
Я знал ее: она была душою
Прелестней своего прекрасного лица.
Умом живым, мечтательной тоскою,
Как бы предчувствием столь раннего конца,
Любовию к родным и к нам желаньем счастья,
Всем милая, она несчастлива была,
И, как весенний цвет, расцветший в дни ненастья,
Она внезапно отцвела.
И кто ж? любовь ей сердце отравила!
Она неверного пришельца полюбила:
На миг ее пленяся красотой,
Он кинулся в обятия другой
И навсегда ушел из нашего селенья.
Что, что ужаснее любви без разделенья,
Простой, доверчивой любви!
Несчастная в душе страдания свои
Сокрыла, их самой сестре не поверяла,
И грусть безмолвная и жаждущая слез,
Как червь цветочный, поедала
Ее красу и цвет ланитных роз!
Как часто гроб она отцовский посещала!
Как часто, видел я, она сидела там
С улыбкой, без слезы роптанья на реснице,
Как восседит Терпенье на гробнице
И улыбается бедам.
От вод холмистых, средиземных
Дождливый ветер полетел,
Помчался в дол, и тучи темны
На небо синее навел.
Столетние дубы ломает и гнет
И гонит со треском по озеру лед.
На Альпах снег звездчатый тая
По ребрам гор гремя летит,
Река, пределы расширяя,
Как море, по лугу бежит.
Высокие волны с громадами льда
Одна за другою несутся шумя.
На каменных столбах широкий
Чрез быстру реку мост лежит,
И на средине — одинокий
Дом бедного пловца стоит.
Живет он с детями и с верной женой,
Страшися, пловец, быть так <близко> с волной.
Волна волну предупреждая
Кругом уж хижины шумит,
И руки кверху поднимая
Семья, рыдая, вдаль глядит.
О небо! ужели назначено нам
Быть лютою жертвой свирепым волнам.
Ревели волны, завывали,
И по обоим берегам
Столбы и своды отрывали
И с шумом ластились к стенам,
Волны заглушая и бурь грозных вой,
Рыдает пловец и с детьми, и с женой.
Настанет час ужасной брани,
И заструится кровь рекой,
Когда порок среди стенаний
Восторжествует над землей.
Брат кровью брата обагрится,
Исчезнет с дружеством любовь,
И жизни огнь в отце затмится
Рукой неистовой сынов.
Вослед, метелями повита,
Зима с бореями придет
Из мрачных пропастей Коцита
И на вселенную падет.
Три лета не увидит смертный
В полях ни роз, ни васильков,
И тихий ветерок вечерний
Не будет колебать кустов.
Чудовища с цепей сорвутся
И полетят на мир толпой.
Моря драконом потрясутся,
Земля покроется водой.
Дуб твердый и ветвисты ивы
Со треском на луга падут.
Утесы мшисты, горделивы
Друг друга в океан сотрут.
Свои разрушит Фенрис цепи
И до небес разверзнет пасть,
И вой поднимется свирепый,
И огнь посыпется из глаз.
Светильник дня животворящий,
Который обтекает свет,
Во всем величии горящий,
В его ужасный зев падет.
«Проснися, рыцарь, путь далек
До царского турнира,
Луч солнца жарок, взнуздан конь,
Нас ждет владыка мира!»
— «Оставь меня! Пусть долог путь
До царского турнира,
Пусть солнце жжет, пусть ждет иных
К себе владыка мира!»
— «Проснися, рыцарь, пробудись!
Сон по трудам — услада;
Спеши к столице! Царска дочь
Храбрейшему награда!»
— «Что мне до дочери царя?
Мне почестей не надо!
Пусть их лишусь, оставь мне сон,
Мне только в нем отрада!
Имел я друга — друга нет,
Имел супругу — тоже!
Их взял Создатель! Я ж молюсь:
К ним и меня, мой Боже!
Ложусь в молитве, сон едва
Глаза покроет — что же?
Они со мной, всю ночь мое
Не покидают ложе.
Меня ласкают, говорят
О царстве Божьем, нежно
Мне улыбаются, манят
Меня рукою снежной!
Куда? За ними! Но привстать
Нет сил! Что сплю я, знаю!
Но с ними жить и в сне я рад
И в сне их зреть желаю!»
Скучно, девушки, весною жить одной:
Не с кем сладко побеседовать младой.
Сиротинушка, на всей земле одна,
Подгорюнясь ли присядешь у окна —
Под окошком все так весело глядит,
И мне душу то веселие томит.
То веселье — не веселье, а любовь,
От любви той замирает в сердце кровь.
И я выду во широкие поля —
С них ли негой так и веет на тебя;
Свежий запах каждой травки полевой
Вреден девице весеннею порой,
Хочешь с кем-то этим запахом дышать
И другим устам его передавать;
Белой груди чем-то сладким тяжело,
Голубым очам при солнце не светло.
Больно, больно безнадежной тосковать!
И я кинусь на тесовую кровать,
К изголовью правой щечкою прижмусь
И горючими слезами обольюсь.
Как при солнце летом дождик пошумит,
Травку вспрыснет, но ее не освежит,
Так и слезы не свежат меня, младой;
Скучно, девушки, весною жить одной!
Из Колиновой трагедии
«Поликсена»
Ге́лиос, Ге́лиос!
Там, с беспредельности моря
Снова подемлешь главу
В блеске лучей.
Горе мне, горе!
Снова я плачу
В сретенье бога!
Через пучину —
С тяжкими вздохами
Слышишь мои ты стенания!
Смолкните, смолкните
Вы, растерзанной груди
Муки жестокие!
Пленнице мне
Горе, горе!
Скоро укажет мне
Грозной рукою грек,
Скоро сокроется
Берег священный отечества!
Троя! Троя!
Ты не эллинами
Ринута в прах,
«Гибель, гибель!» —
Было грозных бессмертных
Вечное слово.
Пала — отгрянул Восток,
Запад содро́гнулся,
Троя! Троя!
Феба любимица,
Матерь воителей,
Жизнью кипевшая!
Ныне — пустыня, уголь, прах,
Ныне — гроб!
Плачьте, о пленницы!
Ваших супругов гроб,
Ваших детей!
Выплачьте горькую,
Выплачьте жизнь вы слезами!
Рок ваш: плакать, плакать,
К долу прилечь,
Умереть!
Что, красотка молодая,
Что ты, светик, плачешь?
Что головушку, вздыхая,
К белой ручке клонишь?
Или словом, или взором
Я тебя обидел?
Иль нескромным разговором
Ввел при людях в краску?
Нет, лежит тоска иная
У тебя на сердце!
Нет, кручинушку другую
Ты вложила в мысли!
Ты не хочешь, не желаешь
Молодцу открыться,
Ты боишься милу другу
Заповедать тайну!
Не слыхали ль злые люди
Наших разговоров?
Не спросили ль злые люди
У отца родного;
Не спросили ль сопостаты
У твоей родимой:
«Чей у ней на ручке перстень?
Чья в повязке лента,
Лента, ленточка цветная,
С золотой каймою;
Перстень с чернью расписною,
С чистым изумрудом?»
Не томи, открой причину
Слез твоих горючих!
Перелей в мое ты сердце
Всю тоску-кручину,
Перелей тоску-кручину
Сладким поцелуем:
Мы вдвоем тоску-кручину
Легче растоскуем.
Кто, как лебедь цветущей Авзонии,
Осененный и миртом, и лаврами,
Майской ночью при хоре порхающих,
В сладких грезах отбился от матери, —
Тот в советах не мудрствует; на стены
Побежденных знамена не вешает;
Столб кормами судов неприятельских
Он не красит пред храмом Ареевым.
Флот, с несчетным богатством Америки,
С тяжким золотом, купленным кровию,
Не взмущает двукраты экватора
Для него кораблями бегущими.
Но с младенчества он обучается
Воспевать красоты поднебесные,
И ланиты его от приветствия,
Удивленной толпы горят пламенем.
И Паллада туманное облако
Рассевает от взоров — и в юности
Он уж видит священную истину
И порок, исподлобья взирающий!
Пушкин! Он и в лесах не укроется:
Лира выдаст его громким пением,
И от смертных восхитит бессмертного
Аполлон на Олимп торжествующий.
Здравия полный фиал Игея сокрыла в тумане,
Резвый Эрот и хариты с тоскою бегут от тебя:
Бледная тихо болезнь на ложе твое наклонилась,
Сон сменяется стоном, моленьем друзей — тишина.
Тщетно ты слабую длань к богине младой простираешь,
Тщетно! — не внемлет Игея, молчит, свой целительный взор
Облаком мрачным затмила, и Скорбь на тебя изливает
С колкой улыбкою злобы болезни и скуки сосуд.
Юноша! что не сзовешь веселий и острого Мома?
С ними Эрот и хариты к тебе возвратятся толпой;
Лирой, звенящею радость, отгонят болезни и скуки
И опрокинут со смехом целебный фиал на тебя.
Дружба даст помощи руку; Вакх оживит твои силы;
Лила невольно промолвится, скажет, краснея, «люблю»,
С трепетом тайным к тебе прижимаясь невинною грудью,
И поцелуй увенчает блаженное время любви.
Голова ль моя, головушка,
Голова ли молодецкая,
Что болишь ты, что ты клонишься
Ко груди, к плечу могучему?
Ты не то была, удалая,
В прежни годы, в дни разгульные,
В русых кудрях, в красоте твоей,
В той ли шапке, шапке бархатной,
Соболями отороченной.
Днем ли в те поры я выеду,
В очи солнце — ты не хмуришься;
В темном лесе в ночь ненастную
Ты найдешь тропу заглохшую;
Красна ль девица приглянется —
И без слов ей все повыскажешь;
Повстречаются ль недобрые —
Только взглянут и вспокаются.
Что ж теперь ты думу думаешь,
Думу крепкую, тяжелую?
Иль ты с сердцем перемолвилась,
Иль одно вы с ним задумали?
Иль прилука молодецкая
Ни из сердца, ни с ума нейдет?
Уж не вырваться из клеточки
Певчей птичке конопляночке:
Знать, и вам не видеть более
Прежней воли с прежней радостью.
Тасс
Удались, ты так же все сияешь
И в стране призраков и теней,
Ты и здесь, царица, всех пленяешь
Красотой могущею своей,
Ты опять в Торквате разжигаешь
Страшный огнь, всю ревность прежних дней!
Удались, хотя из состраданья,
Мне страдать нет силы, ни желанья!
Елеонора
Бедный друг, божественный Торквато!
Прежним я и здесь тебя нашла.
Так, была царицей я когда-то,
Но венец как бремя я несла,
И в душе, любовию обятой,
Мысль одна отрадная жила,
Чтоб тобой, певец Ерусалима,
Я славна и пламенно любима.
Тасс
Замолчи, молю, Елеонора!
Здесь, как там, мы будем розно жить.
Но сей скиптр, венец и блеск убора
Там должны ль нас были разлучить!
Устыдись сердечного укора:
Никогда не знала ты любить.
Ах, любовь все с верой переносит,
Терпит все, одной любви лишь просит.