Живописец знаменитый!
Нарисуй мою подругу,
Нет ее теперь со мною,
Нарисуй ее, художник,
Как тебе я опишу.
Прежде дай ты волосам
Нежный глянец, темный блеск,
И, когда позволит воск,
Пусть они благоухают.
И от розовых ланит
Пусть, белей слоновой кости,
Отделяется чело
Под косой пурпурно-темной.
Дуги черныя бровей
Не своди, не разделяй:
Дай сойтись им неприметно.
Сделай очи из огня.
Синий блеск очей Афины
И очей Киферы влажность
Вместе в них соедини.
Розы с молоком смешав,
Нарисуй ланиты, носик...
Чтоб уста красноречиво
Призывали к поцелую,
Чтоб играли все Хариты
На прелестном подбородке
И вокруг лилейной шеи.
Всю ее потом одень
В темно-пурпурное платье,
Но оставь немного тела,
Чтоб красы его не скрыть.
Кончен труд. Ее я живо
Пред собою вижу — скоро,
Воск, ты будешь говорить.
О счастливец, о кузнечик,
На деревьях на высоких
Каплею росы напьешься
И как царь ты распеваешь.
Все твое, на что ни взглянешь,
Что в полях цветет широких,
Что в лесах растет зеленых.
Друг смиренный земледельцев,
Ты ничем их не обидишь;
Ты приятен человекам,
Лета сладостный предвестник;
Музам чистым ты любезен,
Ты любезен Аполлону:
Дар его — твой звонкий голос.
Ты и старости не знаешь,
О мудрец, всегда поющий,
Сын, жилец земли невинный,
Безболезненный, бескровный,
Ты почти богам подобен!
Раз юноша какой-то
Отлитого из воска
Эрота продавал.
«Что просишь за работу?» —
Спросил я, подошедши,
А он мне отвечал
Дорическою речью:
«Купи за сколько хочешь,
Но должен ты узнать,
Что я не восколивец,
А только не желаю
С Эротом алчным спать».
— «Отдай же мне за драхму
Соложника-красавца,
А ты, Эрот, во мне
Зажги любовный пламень,
Иль будешь сам тотчас же
Растоплен на огне».
Молодая кобылица,
Знойной Фракии дитя!
Полно бешено коситься,
Полно рваться, полно биться,
Полно бегать от меня;
Захочу: узда крутая
Кровью рот твой обагрит,—
Кобылица удалая,
Робко голову склоняя,
Мерным шагом побежит;
Не скакать тогда ретивой
На раздолье луговом,
Не махать густою гривой,
Выступая терпеливо
Под искусным седоком.
(Из Анакреона)
Поредели, побелели
Кудри, честь главы моей,
Зубы в деснах ослабели,
И потух огонь очей.
Сладкой жизни мне не много
Провожать осталось дней:
Парка счет ведет им строго,
Тартар тени ждет моей.
Не воскреснем из-под спуда,
Всяк навеки там забыт:
Вход туда для всех открыт —
Нет исхода уж оттуда.
Сединой виски покрылись, голова белеет снегом,
И в зубах я чую старость, — молодые годы, где вы?
Не надолго пить осталось из отрадной чаши жизни;
Из очей росятся слезы: не дает покоя Тартар,
Ах, ужасен мрак Аида, многотруден спуск подземный;
А кто раз туда спустился — на возврат оставь надежды!
Кобылица-фракиянка,
Что так косо ты глядишь?
Для чего, как от невежды,
От меня ты прочь бежишь?
Знай: легко тебе накину
Я узду и удила,
Чтоб меня по гипподрому
Ты послушно пронесла.
Ты теперь на пастве злачной
Скачешь — вольная, пока
Не нашлось тебе, дикарке,
Заклято́го ездока.
О, Дионис, повелитель вселенной!
Нимф чернооких и розоланитной Киприды
В плясках по горным вершинам любимый участник!
Я пред тобой преклоняю колена:
Будь благосклонен к сердечной мольбе —
Дай достодолжный совет Клеобулу,
Чтоб не отверг моей страсти красавец.
Мне девы говорят:
«Анакреон, ты стар!
Вот зеркало — взгляни:
Волос почти совсем
Уж нет на голове,
И лоб твой полысел».
О волосах скажу:
Не знаю — есть иль нет?
Но знаю, что старик
Еще резвиться больше
И наслаждаться должен,
Чем ближе к гробу он!
Мне говорят девицы:
«Ты стар, Анакреон!
На́ — зеркало: ты видишь —
Волос уж не осталось,
И лоб твой обнажен».
Есть волосы, иль нет их —
Не знаю; знаю только,
Что старцу и певцу
Тем более приличны
Веселье и забавы,
Чем ближе он к концу.
Что, ласточка-болтунья,
Теперь с тобой мне сделать?
Ну, хочешь — я обрежу
Тебе сейчас же крылья?
Или ты лучше хочешь,
Чтоб я язык твой вырвал,
Как то Терей раз сделал?
Зачем ты ранней песней
Сон прервала прекрасный
И унесла Вафилла?
Дайте лиру мне Гомера
Без воинственной струны:
Я не чествую войны.
Из обрядного потира
Я желаю мирно пить
И водой напиток сладкий,
По закону, разводить.
Я напьюся в честь Лиэя,
Запляшу и запою,
Но рассудком я умерю
Песню буйную мою.
Ляжем здесь, Вафилл, под тенью
Под густыми деревами:
Посмотри — как с нежных веток
Листья свесились кудрями!
Ключ журчит и убеждает
Насладиться мягким ложем...
Как такой приют прохладный
Миновать с тобой мы можем?
Здесь под деревом прекрасным
Мы в тени, Вафилл, возляжем!
Здесь так нежными кудрями
Шелестят привольно ветви,
Здесь ручей бежит и манит
Убедительным журчаньем.
Кто, приют такой роскошный
Увидав, прошел бы мимо?
Сядь, Ваѳилл, в тени отрадной
Здесь, под деревом красивым!
Посмотри: до тонкой ветки
Каждый нежный лист трепещет;
Мимо с сладостным журчаньем
Пробирается источник;
Кто такое ложе лени,
Увидавши, проминует?
(Из Анакреона)
Что же сухо в чаше дно?
Наливай мне, мальчик резвый,
Только пьяное вино
Раствори водою трезвой.
Мы не скифы, не люблю,
Други, пьянствовать бесчинно:
Нет, за чашей я пою
Иль беседую невинно.
(отрывок)
Узнают коней ретивых
По их выжженным таврам,
Узнают парфян кичливых:
По высоким клобукам;
Я любовников счастливых
Узнаю по их глазам:
[В них сияет пламень томный —
Наслаждений знак нескромный.]
Сядь, Вафилл, о! сядь под тенью,
Под прекрасным древом сим,
Что по нежным ветвям стелет
Кудри мягкие свои.
Близ его ручей текущий
Убеждением журчит.
Льзя ли место для покоя
Толь прохладное пройтить?
Дайте пить вы мне, девицы,
Дайте вдоволь мне вина;
Я от жару умираю.
Дайте Вакховых цветов...
На челе моем горящем
Вянут, сохнут все венки;
Но любовный жар я крою
С неким мужеством в себе.
Не беги моих волос,
Убеленных сединою,
И затем, что ярче роз
Расцвела своей весною,
Не отвергни в старике
Пламень страсти: не сама ли
Ты видала, как в венке
К розам лилии пристали?