Туманом окутано темное море…
Туман этот с солнцем на небо взовьется,
И в ливнях и в росах на землю прольется,
Откроет путь свету… А ты, мое горе?..
Тихо море голубое!
Если б вихрь не налетал,
Не шумело б, не кидало б
В берега за валом вал!
Тихо б грудь моя дышала,
Если б вдруг, в душе моей,
Образ твой не проносился
Вихря буйного быстрей!
Перед тобой синеет море,
Заря играет по горам,
Но как тоскующая лебедь
Блуждаешь ты по берегам;
За убегающей волною,
Сжимая руки, ты следишь,
И «где он? где? скажи, о море!»
В пустыню с воплем говоришь!
Меж тремя морями башня,
В башне красная девица
Нижет звонкие червонцы
На серебряные нити.
Вышло всех двенадцать ниток.
Повязавши все двенадцать —
Шесть на грудь и шесть на косы, —
Вызывает дева солнце:
«Солнце, выдь! — я тоже выйду!
Солнце, глянь! — я тоже гляну!
От тебя — луга повянут,
От меня — сердца посохнут!»
Межь тремя морями башня,
В башне красная девица
Нижет звонкие червонцы
На серебряныя нити.
Вышло всех двенадцать ниток.
Повязавши все двенадцать —
Шесть на грудь и шесть на косы,
Вызывает дева солнце:
«Солнце, выдь! — я тоже выйду!
Солнце, глянь! — я тоже гляну!
От тебя — луга повянут,
От меня — сердца посохнут!»
Словно ангел белый, у окна над морем,
Пела песню дева, злым убита горем,
Ветру говорила, волны заклинала,
Милому поклоны с ними посылала.
Пробегал кораблик мимо под скалою;
Слышат мореходы голос над собою,
Видят деву-чудо, парус оставляют,
Бросили работу, руль позабывают.
«Проходите мимо, мореходы, смело!
Ах! не белокрылым кораблям я пела!
Я взывала к ветру, волны заклинала,
Милому поклоны с ними посылала».
Срезал себе я тростник у прибережья шумного моря.
Нем, он забытый лежал в моей хижине бедной.
Раз увидал его старец прохожий, к ночлегу
В хижину к нам завернувший. (Он был непонятен,
Чуден на нашей глухой стороне.) Он обрезал
Ствол и отверстий наделал, к устам приложил их,
И оживленный тростник вдруг исполнился звуком
Чудным, каким оживлялся порою у моря,
Если внезапно зефир, зарябив его воды,
Трости коснется и звуком наполнит поморье.
Море и земли чужие,
Облик народов земных —
Все предо мной, как живые,
В чудных рассказах твоих.
Север наш бледный, но милый,
Милый затем, что родной,
Ныне опять мне унылой
Вдруг показался тюрьмой.
В сердце судьбы оскорбленья
Злее, что раны, горят,
И золотые виденья
В даль голубую манят…
Так, над рекою ширяя,
В город, где пыль и гранит,
Белая чайка морская
В солнечный день залетит;
Жадно следим мы очами
Гостьи нежданной полет —
Точно в тот миг перед нами
Воздухом с моря пахнет.
Инеем снежным, как ризой, покрыт,
Кедр одинокий в пустыне стоит.
Дремлет, могучий, под песнями вьюги,
Дремлет и видит — на пламенном юге
Стройная пальма растет и, с тоской,
Смотрит на север его ледяной.
Давно задумчивый твой образ,
Как сон, носился предо мной,
Все с той же кроткою улыбкой,
Но — бледный, бледный и больной —
Одни уста еще алеют,
Но прикоснется смерть и к ним
И все небесное угасит
В очах лобзаньем ледяным.
В легком челне мы с тобою
Плыли по быстрым волнам…
Тихая ночь навевала
Грезы блаженные нам…
Остров стоял, как виденье,
Лунным лучом осиян;
Песни оттуда звучали
Сквозь серебристый туман.
Песни туда нас манили…
Но, и сильна, и темна,
В море, в широкое море
Грозно влекла нас волна.
Любовь моя — страшная сказка,
Со всем, что есть дикого в ней,
С таинственным блеском и бредом,
Создание жарких ночей.
Вот — «рыцарь и дева гуляли
В волшебном саду меж цветов…
Кругом соловьи грохотали,
И месяц светил сквозь дерев…
Нема была дева, как мрамор…
К ногам ее рыцарь приник…
И вдруг великан к ним подходит,
Исчезла красавица вмиг…
Упал окровавленный рыцарь…
Исчез великан…» а потом…
Потом… Вот когда похоронят
Меня — то и сказка с концом!..
Здесь место есть… Самоубийц
Тела там зарываются…
На месте том плакун-трава
Одна, как тень, качается…
Я там стоял… Душа моя
Тоскою надрывалася…
Плакун-трава в лучах луны
Таинственно качалася.