Рано нас покидают дети.
И отсрочек нам не дают.
Им дороже костры да ветер,
Чем родной уют.
Пусть уходят, куда им хочется.
Строить, странствовать…
В добрый час!
Пусть уходят из дома отчего,
Оставаясь в сердцах у нас.
Ты еще не можешь говорить.
И о жизни ничего не знаешь.
Спит в тебе мальчишеская прыть.
Неизвестно, кем ты после станешь.
Как все дети — ты смешон и мил.
И хотя еще так мало прожил,
Все ты в доме нашем изменил.
Да и нас, поди, изменишь тоже.
Мы не похожи на своих детей.
Как жаль,
Что на детей мы не похожи.
Они не просто трижды нас моложе, —
Они честней в наивности своей.
Мы изменяем детству своему.
И всё,
Чем в детстве так душа богата,
Потом в себе мы прячем виновато.
Едва ли понимая —
Почему.
Как жалко, что мы с детством разлучились.
И наши дети этот путь пройдут, —
Восторг они заменят на учтивость,
Доверчивости хитрость предпочтут.
Природа нам оказывает милость:
Мы в детях повторяемся своих…
Но не об этом мой наивный стих.
Хочу,
Чтобы в нас детство повторилось.
Приходят во власть
Молодые ребята…
Им кажется — жизнь
Начинается с них.
А все, что свершалось
Без них и когда-то,
Пусть даже вчера, —
Это надо в архив.
Они в свою избранность
Веруют свято,
Хотя ни успехов пока,
Ни имен.
А мы перед ними
Кругом виноваты
За то, что мы старше.
Но тоже живем.
Поэтому самым крутым
Захотелось
Создать из апломба
Свой собственный стиль,
Чтоб опыт чужой
И житейскую зрелость
Отправить на свалку
Иль скинуть в утиль.
Прочтите Рокфеллера —
Мудрого деда.
Он как-то сказал,
Словно дал вам под дых,
Что если нужны ему
Грузчики где-то,
Для этой работы
Он брал молодых.
А зрелые люди —
Для важного дела.
И вряд ли получится
Что-то без них.
Любуйтесь собою,
В надежде, что лица
Прикроют убожество
Душ и идей…
Когда же опять с вами
Глупость случится, —
Уж вы не спешите,
Пожалуйста, с ней.
Вновь иней на деревьях стынет
По синеве, по тишине
Звонят колокола Хатыни…
И этот звон болит во мне.
Перед симфонией печали
Молчу и плачу в этот миг.
Как дети в пламени кричали!
И до сих пор не смолк их крик.
Над белой тишиной Хатыни
Колокола — как голоса
Тех,
Что ушли в огне и дыме
За небеса.
«Я — Анна, Анна, Анна!» — издалека…
«О где ты, мама, мама?» — издалека…
Старик с ребёнком через страх
Идёт навстречу.
Босой.
На бронзовых ногах.
Увековечен.
Один с ребёнком на руках.
Но жив старик.
Среди невзгод,
Как потерявшийся прохожий.
Который год, который год
Из дня того уйти не может.
Их согнали в сарай,
Обложили соломой и подожгли.
149 человек, из них 76 детей,
Легло в этой жуткой могиле.
Он слышит: по голосам —
Из автомата.
По детским крикам и слезам —
Из автомата.
По тишине и по огню —
Из автомата…
Старик всё плачет.
Не потому, что старый.
А потому, что никого не осталось.
Село оплакивать родное
Идёт в сожжённое село.
По вьюгам, ливням и по зною
Несёт он память тяжело.
Ему сюда всю жизнь ходить.
И до последних дней
149 душ хранить
В душе своей.
Теперь Хатынь — вся из гранита —
Печально трубы подняла…
Скрипят деревья, как калитка, —
Когда ещё здесь жизнь была.
Вновь иней на деревьях стынет.
По синеве, по тишине
Звонят колокола Хатыни.
И этот звон болит во мне…