Вечер. Коса золотистая,
Видишь, — в лесу замелькала осиновом.
Ветка далекая,
Росистая,
Наклоняется
В небе малиновом.
И сорока качается
На ней белобокая.
Слежу за малюткою:
С видом рассеянным
То постоит
Над незабудкою,
То побежит
За одуванчика пухом развеянным.
Милая, ясная,
Синеокая, —
Засмотрелась, как белочка красная
Проскакала по веточке, цокая.
Ласковый, розово-матовый
Вечер.
В небо вознесся агатовый
Блещущий глетчер.
В небе туча горит янтарем,
Мглой курится.
На туманном утесе забила крылом
белоснежная птица.Водяная поет.
Волоса распускает.
Скоро солнце взойдет,
и она, будто сказка, растает.И невольно грустит.
И в алмазах ресницы.
Кто-то, милый, кричит.
Это голос восторженной птицы.На морскими сапфирами рыбьим хвостом
старец старый трясет, грозовой и сердитый.
Скоро весь он рассеется призрачным сном,
желто-розовой пеной покрытый.Солнце тучу перстом
огнезарным пронзило.
И опять серебристым крылом
эта птица забила.
Ты горем убит,
измучен страданьем —
Медведица в небе горит
бесстрастным сияньем.
Вся жизнь — лишь обман,
а в жизни мы гости…
Метель набросает курган
на старые кости.
Снеговый шатер
протянется скучно…
На небе огнистый костер
заблещет беззвучно.
Алмазом сверкнет
покров твой морозный.
Медведь над могилой пройдет
походкою грозной.
Тоскующий вой
в сугробах утонет.
Под льдистой, холодной броней
вдруг кто-то застонет.
В волне
Золотистого
Хлеба
По-прежнему ветер бежит
По-прежнему
Нежное
Небо
Над зорями грустно горит.
В безмирные,
Синие
Зыби
Лети, литургия моя!
В земле —
Упадающей
Глыбе —
О небо, провижу тебя…
Алмазами
Душу
Наполни,
Родной стариною дыша: —
Из светочей,
Блесков,
И молний, —
Сотканная, — плачет душа.
Всё — вспомнилось: прежним приветом
Слетает
В невольный
Мой стих —
Архангел, клокочущий светом, —
На солнечных
Крыльях
Своих.
Тучек янтарных гряда золотая
в небе застыла, и дня не вернуть.
Ты настрадалась: усни, дорогая…
Вечер спустился. В тумане наш путь
Пламенем желтым сквозь ветви магнолий
ярко пылает священный обет.
Тают в душе многолетние боли,
точно звезды пролетающий след.
Горе далекою тучею бурной
к утру надвинется Ветром пахнет
Отблеск зарницы лилово-пурпурной
вспыхнет на небе и грустно заснет.
Здесь отдохнем мы. Луна огневая
не озарит наш затерянный путь.
Ты настрадалась, моя дорогая,
Вечер спускается. Время уснуть.
Над долиной мглистой в выси синей
Чистый-чистый серебристый иней.
Над долиной, — как извивы лилий,
Как изливы лебединых крылий.
Зеленеют земли перелеском,
Снежный месяц бледным, летним блеском,
В нежном небе нехотя юнеет,
Хрусталем, небо зеленеет.
Вставших глав блистающая стая
Остывает, в дали улетая…
Синева ночная, — там, над нами,
Синева ночная давит снами!
Молньями как золотом в болото
Бросит очи огненные кто-то.
Золотом хохочущие очи!
Молотом грохочущие ночи!
Заликует, — все из перламутра
Бурное, лазуревое утро:
Потекут в излучине летучей
Пурпуром предутренние тучи.
Рой серых сел
Маячит
В голый дол;
Порывы пыли;
Вырывы ковыли.
Сюда отдай бунтующий
Глагол —
В маячащие,
Дующие
Плачи…
Прокопы, торчины, —
Пески…
Маячат трёпы туч
На дико сизом небе…
И точно —
Скорбно скорчены —
Лески;
И точно —
Луч
На недожатом хлебе.
Шатнет листвою
Ерзнувшая
Жуть;
В пустой овраг
По сорным косогорам
Течет ручей, —
Замерзнувшая
Ртуть…
Мой шалый шаг —
В разлом
Пустых
Просторов.
Страх,
Как шарах мышей — в пустых
Парах,
Повиснувших, как сизый камень,
В небе…
Но грянет
Гром,
И станет
Пламень
В прах —
Ерошить: — мглой
Свой,
Яснокрасный
Гребень…
Прошлое мира
В душу глядится язвительно.
Ветром рыдает устало.
С неба порфира
Ниспала
Стремительно —
Черною, мягкою тенью ниспала.
Прямо на легкие плечи
Порфиру летящую
С неба приемлю,
Бархатом пышным свой стан заверну.
Вот и рассеется лик человечий!
Лиру гремящую
Брошу на землю.
Тенью немой над полями мигну.
Призрачной дланью взволную
Луга я.
Нежно в овес опрокинусь лицом
Теневым.
В легких волнах проплыву и овес зацелую,
Лаская.
Встану,
Паду я пронизан копьем
Золотым.
Солнце, ты новую рану
Наносишь.
Много веков, как ты грудь мне прожгло.
Бархат порфиры сорвешь и разбросишь
С плеч моих черных
Десницею злой.
Солнце, не надо плескаться
Томительно
Яркими блеснами,
Злыми червонцами.
Лиру старинную,
Только ее подниму я стремительно,
Чтоб насмехаться
Над солнцами
Струнными всплесками,
Песенью мстительной.
Грустен взор. Сюртук застегнут.
Сух, серьезен, строен, прям —
Ты над грудой книг изогнут,
Труд несешь грядущим дням.
Вот бежишь: легка походка;
Вертишь трость — готов напасть.
Пляшет черная бородка,
В острых взорах власть и страсть.
Пламень уст — багряных маков —
Оттеняет бледность щек.
Неизменен, одинаков,
Режешь времени поток.
Взор опустишь, руки сложишь…
В мыслях — молнийный излом.
Замолчишь и изнеможешь
Пред невеждой, пред глупцом.
Нет, не мысли, — иглы молний
Возжигаешь в мозг врага.
Стройной рифмой преисполни
Вихрей пьяные рога,
Потрясая строгим тоном
Звезды строящий эфир…
Где-то там… за небосклоном
Засверкает новый мир; —
Там за гранью небосклона —
Небо, небо наших душ:
Ты его в земное лоно
Рифмой пламенной обрушь.
Где-то новую туманность
Нам откроет астроном: —
Мира бренного обманность —
Только мысль о прожитом.
В строфах — рифмы, в рифмах — мысли
Созидают новый свет…
Над душой твоей повисли
Новые миры, поэт.
Всё лишь символ… Кто ты? Где ты?..
Мир — Россия — Петербург —
Солнце — дальние планеты…
Кто ты? Где ты, демиург?..
Ты над книгою изогнут,
Бледный оборотень, дух…
Грустен взор. Сюртук застегнут.
Горд, серьезен, строен, сух.
Посвящено Э.К. Метнеру
1
Золотея, эфир просветится
и в восторге сгорит.
А над морем садится
ускользающий, солнечный щит.
И на море от солнца
золотые дрожат языки.
Всюду отблеск червонца
среди всплесков тоски.
Встали груди утесов
средь трепещущей, солнечной ткани.
Солнце село. Рыданий
полон крик альбатросов:
«Дети солнца, вновь холод бесстрастья!
Закатилось оно —
золотое, старинное счастье —
золотое руно!»
Нет сиянья червонца.
Меркнут светочи дня.
Но везде вместо солнца
ослепительный пурпур огня.
2
Пожаром склон неба объят…
И вот аргонавты нам в рог отлетаний
трубят…
Внимайте, внимайте…
Довольно страданий!
Броню надевайте
из солнечной ткани!
Зовет за собою
старик аргонавт,
взывает
трубой
золотою:
«За солнцем, за солнцем, свободу любя,
умчимся в эфир
голубой!..»
Старик аргонавт призывает на солнечный пир,
трубя
в золотеющий мир.
Всё небо в рубинах.
Шар солнца почил.
Всё небо в рубинах
над нами.
На горных вершинах
наш Арго,
наш Арго,
готовясь лететь, золотыми крылами
забил.
Земля отлетает…
Вино
мировое
пылает
пожаром
опять:
то огненным шаром
блистать
выплывает
руно
золотое,
искрясь.
И, блеском объятый,
светило дневное,
что факелом вновь зажжено,
несясь,
настигает
наш Арго крылатый.
Опять настигает
свое золотое
руно…
Солнце тонет.
Ветер: — стонет,
Веет, гонит
Мглу.
У околицы,
Пробираясь к селу,
Паренек вздыхает, молится
На мглу.
Паренек уходит во скитаньице;
Белы-руки сложит на груди:
«Мое горе, -
Горе-гореваньице:
Ты за мною,
Горе,
Не ходи!»
Красное садится, злое око.
Горе гложет
Грудь,
И путь —
Далекий.
Белы-руки сложит на груди:
И не может
Никуда идти:
«Ты за мною,
Горе,
Не ходи».
Солнце тонет.
Ветер стонет,
Ветер мглу
Гонит.
За избеночкой избеночка.
Парень бродит
По селу.
Речь заводит
Криворотый мужичоночка:
«К нам —
В хаты наши!
Дам —
Щей да каши…»
— «Оставь:
Я в Воронеж».
— «Не ходи:
В реке утонешь».
— «Оставь:
Я в Киев».
— «Заходи —
В хату мою:
До зеленых змиев
Напою».
— «Оставь:
Я в столицу».
— «Придешь в столицу:
Попадешь на виселицу…»
Цифрами оскалились версты полосатые,
Жалят ноги путника камни гребенчатые.
Ходят тучи по небу, старые-косматые.
Порют тело белое палки суковатые.
Дорога далека: —
Бежит века.
За ним горе
Гонится топотом.
«Пропади ты, горе,
Пропадом».
Бежит на воле:
Холмы, избенки,
Кустарник тонкий
Да поле.
Распылалось в небе зарево.
…
Как из сырости
Да из марева
Горю горькому не вырасти!
Любимому другу и брату
(С.М. Соловьеву)Я вижу — лаврами венчанный,
Ты обернулся на закат.
Привет тебе, мой брат желанный,
Судьбою посланный мне брат!
К вам в октябре спешат морозы
На крыльях ветра ледяных.
Здесь все в лучах, здесь дышат розы
У водометов голубых.
Я здесь с утра в Пинакотеке
Над Максом Клингером сижу.
Потом один, смеживши веки,
По белым улицам брожу.
Под небом жарким ем Kalbsbraten,
Зайдя обедать в Breierei.
А свет пройдется сетью пятен
По темени, где нет кудрей.
Там ждет Владимиров Василий
Васильевич (он. шлет привет).
Здесь на чужбине обновили
Воспоминанья прежних лет.
Сидим, молчим над кружкой нива
Над воскрешающим былым,
Засунув трубки в рот лениво,
Пуская в небо пыльный дым.
Вот и теперь: в лучах заката
(Ты знаешь сам — разлуки нет)
Повеет ветр — услышу брата
И улыбнусь ему в ответ.
Привет тебе, мне Богом данный,
Судьбою посланный мне брат,
Я вижу, лаврами венчанный,
Ты мне киваешь на закат.
Часу в десятом, деньги в кассе
Сочтя, бегу — путь не далек —
Накинув плащ, по Тurkenstrasse
Туда, где красный огонек.
Я знаю, час придет, и снова
Родимый север призовет
И сердце там в борьбе суровой
Вновь сердце кровью изойдет.
Но в миг, как взор падет на глобус,
В душе истает туч гряда.
Я вспомню Munchen, Kathy Cobus
И Simplicissimus тогда.
Придет бывало — бьют минуты
Снопами праздничных ракет,
И не грозится Хронос лютый
Потомкам вечно бледных лет.
Вот ритму вальса незаметно
Тоску угрюмую предашь.
Глядишь — кивает там приветно
Мне длинноносый бритый Asch.
Кивает нежно Fraulein Ани
В бездумной резвости своей,
Идет, несет в простертой длани
Бокал слепительных огней.
Под шелест скрипки тиховейный
Взлетит бокал над головой,
Рассеет искры мозельвейна,
Как некий факел золотой.
Но, милый брат, мне ненадолго
Забыться сном — вином утех —
Ведь прозвучал под небом долга
Нам золотой, осенний смех!
Пусть бесконечно длинен свиток —
Бесцельный свиток бытия.
Пускай отравленный напиток
Обжег мне грудь — не умер я.