Пролетела весна.
Лес багрянцем шумит.
Огневая луна
из тумана глядит.
Или вспомнила вновь
ты весенние дни,
молодую любовь,
заревые огни?
Пролетела весна —
вечно горький обман…
Побледнела луна.
Серебрится туман.
Отвернулась… Глядишь
с бесконечной тоской,
как над быстрой рекой
покачнулся камыш.
Осенне-серый меркнет день.
Вуалью синей сходит тень.
Среди могил, где все — обман,
вздыхая, стелится туман.
Береза желтый лист стряхнет.
В часовне огонек блеснет.
Часовня заперта. С тоской
там ходит житель гробовой.
И в стекла красные глядит,
и в стекла красные стучит.
Умерший друг, сойди ко мне:
мы помечтаем при луне,
пока не станет холодна
кроваво-красная луна.
В часовне житель гробовой
к стеклу прижался головой…
Кроваво-красная луна
уже печальна и бледна…
В золотистой дали
облака, как рубины, -
облака как рубины, прошли,
как тяжелые, красные льдины.Но зеркальную гладь
пелена из туманов закрыла,
и душа неземную печать
тех огней — сохранила.И, закрытые тьмой,
горизонтов сомкнулись объятья.
Ты сказал: «Океан голубой
еще с нами, о братья!»Не бояся луны,
прожигавшей туманные сети,
улыбались — священной весны
все задумчиво грустные дети.Древний хаос, как встарь,
в душу крался смятеньем неясным.
И луна, как фонарь,
озаряла нас отсветом красным.Но ты руку воздел к небесам
и тонул в ликовании мира.
И заластился к нам
голубеющий бархат эфира.
Таинственной, чудною сказкой
Над прудом стояла луна
Вся в розах, с томительной таской
Его целовала она.
Лучи золотые дрожали
На легкой, чуть слышной волне.
Огромные сосны дремали,
Кивая, в ночной тишине.
Тихонько шептались, кивая,
Жасмины и розы с тоской.
Всю ночь просидели, мечтая,
Они над зеркальной водой…
С востока рассветом пахнуло.
Огнем загорелась волна.
В туманах седых потонула
Ночная царица луна.
Веселые пташки проснулись.
Расстались на долго они.
И вот с той поры потянулись
Для них беспросветные дни…
И часто, и долго весною,
Когда восходила луна,
Бывало, над прудом с тоскою,
Вся в розах, сидела она.
И горькая жалоба сосен
Тиха, безнадежно была.
И много обманчивых весен
Над прудом она провела…
1
Весь день не стихала работа.
Свозили пшеницу и рожь.
Безумная в сердце забота
бросала то в холод, то в дрожь.
Опять с несказанным волненьем
я ждал появленья Христа.
Всю жизнь меня жгла нетерпеньем
старинная эта мечта.
Недавно мне тайно сказали,
что скоро вернется Христос…
Телеги, скрипя, подъезжали…
Поспешно свозили овес.
С гумна возвращался я к дому,
смотря равнодушно на них,
грызя золотую солому,
духовный цитируя стих.
2
Сегодня раздался вдруг зов,
когда я молился, тоскуя,
средь влажных, вечерних лугов:
«Холодною ночью приду я…»
Всё было в дому зажжено…
Мы в польтах осенних сидели.
Друзья отворили окно…
Поспешно калоши надели.
Смарагдовым светом луна
вдали озаряла избушки.
Призывно раздался с гумна
настойчивый стук колотушки.
«Какие-то люди прошли», —
сказал нам пришедший рабочий.
И вот с фонарями пошли,
воздевши таинственно очи.
Мы вышли на холод ночной.
Луна покраснела над степью.
К нам пес обозленный, цепной
кидался, звеня своей цепью.
Бледнели в руках фонари…
Никто нам в ночи не ответил…
Кровавую ленту зари
встречал пробудившийся петел.
В. Ф. ХодасевичуВсё спит в молчанье гулком.
За фонарем фонарь
Над Мертвым переулком
Колеблет свой янтарь.Лишь со свечою дама
Покажется в окне: —
И световая рама
Проходит на стене, Лишь дворник встрепенется, —
И снова головой
Над тумбою уткнется
В тулуп бараний свой.Железная ограда;
Старинный барский дом;
Белеет колоннада
Над каменным крыльцом.Листвой своей поблеклой
Шушукнут тополя.
Луна алмазит стекла,
Прохладный свет лия.Проходят в окнах светы: —
И выступят из мглы
Кенкэты и портреты,
И белые чехлы.Мечтательно Полина
В ночном дезабилье
Разбитое пьянино
Терзает в полумгле.Припоминает младость
Над нотами «Любовь,
Мечта, весна и сладость —
Не возвратитесь вновь.Вы где, условны встречи
И вздох: Je t’aime, Poline…»
Потрескивают свечи,
Стекает стеарин.Старинные куранты
Зовут в ночной угар.
Развеивает банты
Атласный пеньюар.В полу ослепшем взоре
Воспоминаний дым,
Гардемарин, и море,
И невозвратный Крым.Поездки в Дэрикоэ,
Поездки к У чан-Су…
Пенснэ лишь золотое
Трясется на носу.Трясутся папильотки,
Колышется браслет
Напудренной красотки
Семидесяти лет.Серебряные косы
Рассыпались в луне.
Вот тенью длинноносой
Взлетает на стене.Рыдает сонатина
Потоком томных гамм.
Разбитое пьянино
Оскалилось — вон там.Красы свои нагие
Закрыла на груди,
Как шелесты сухие
Прильнули к ней: «Приди, —Я млею, фея, млею…»
Ей под ноги луна
Атласную лилею
Бросает из окна.А он, зефира тише,
Наводит свой лорнет:
С ней в затененной нише
Танцует менуэт.И нынче, как намедни,
У каменных перил
Проходит вдоль передней,
Ища ночных громил.Как на дворе собаки
Там дружною гурьбой
Пролаяли, — Акакий —
Лакей ее седой, В потертом, сером фраке,
С отвислою губой: —
В растрепанные баки
Бормочет сам с собой.Шушукнет за портретом,
Покажется в окне: —
И рама бледным светом
Проходит на стене.Лишь к стеклам в мраке гулком
Прильнет его свеча…
Над Мертвым переулком
Немая каланча.Людей оповещает,
Что где-то — там — пожар, —
Медлительно взвивает
В туманы красный шар.