Что груди тяжельше?
Что сердцу больнее?
Что конь мой удалый
Споткнулся не раз?
Иль заяц трусливый
Мой путь перебег?
Уж видны мне кровли
Родных и друзей
И храма святого
Сияющий крест.
О чем же ты грустном
Пророчишь, душа?
Уж обнял с восторгом
Счастливец семью.
Но где ж, о родные,
Бесценный мой друг?
Он отбыл надолго
В низовы края…
Недаром же конь мой
Споткнулся не раз,
Недаром же сердце
Вещало печаль!..
Когда ж возвратишься
В родную страну?
Дождусь ли в уныньи
Тебя, друг, назад?
Сгустились тучи, ветер веет,
Дубрава темная шумит;
За вихрем вихрь крутясь летит,
И даль просторная чернеет.
Лишь там, в дали степи обширной,
Как тайный луч звезды призывной,
Зажженый тайною рукой,
Горит огонь во тьме ночной.
Усталый странник, запоздалый,
Один среди родных степей
Спешит к ночлегу поскорей,
И мчится конь под ним усталый.
Пред ним и блещет и горит
Огонь вдали сквозь полог черный.
Быть может, он его манит
Под кров родных уединенный.
Ему настанет счастья час,
Там встретит он свою отраду:
Родимый дружелюбный глас,
Там все его… Но мне погас
Тот огнь, что мне сулил награду;
К нему стремлюсь я всей душой,
Я с ним хотел здесь счастье встретить;
Но он мне на земле не светит!
И я как огнь во тьме ночьной,
Горюю в мире сиротой.
Бывало, я в бурю,
В осеннюю ночь
Один среди поля —
Как сродник в гостях,
А нынче, а нынче
Едва я узрел
Знакомые церкви
Сияющий крест,
Вдруг чем-то, не знаю,
Сдавилася грудь
И в трепетном сердце
То пламень, то дрожь.
О чём же, о чём же
Пророчит душа?
Ах, это не просто,
Нет, это не так!
Домой подъезжая,
Я в думах судил…
Надвинувши шляпу,
Нагайкой махнул,
И конь мой спустился,
Как быстрый сайгак.
Вот прибыл — и вижу:
Родная семья
По-прежнему в тихом
Весельи. Но где
Мой благодетель,
Бесценный мой друг?
Он отбыл-надолго
В далёки края.
Недаром же конь мой
Споткнулся не раз,
Недаром же сердце
Вещало печаль…
Но долго ли в чуже
Ты будешь гостить?
Когда возвратишься
В родную страну?
Дождусь ли в уныньи
Тебя я назад?
Не знаю… Но верю,
И там меж чужих
Друзей не забудешь
Ты вечно своих.
Но может… Кто знает…
Боюсь говорить…
Небесная сила,
Помилуй, спаси!
Сквозь тучи чёрные сияла
Когда-то мне моя звезда!
Когда-то юность уверяла:
С тобой не встретится беда.
Когда-то, полный упований,
Я, помню в жизни ликовал;
Не жаждал многих я стяжаний,
Но точно счастие вкушал.
Но точно им я наслаждаясь,
Как цвет между цветов родных,
Я жил, любовью упиваясь
В толпе красавиц молодых.
И как на лоне сладострастья
Часы мгновенные текли!
И как богини самовластья
К мечтам прелестнейшим влекли.
Ко всем беспечный, откровенный,
Всегда незнаньем обольщённый,
Любил родных, любил друзей
И был дитя между детей!..
Но всё прошло и миновалось!
Исчезнул сон: моим очам,
Моим разрушенным мечтам
Совсем иное показалось.
И сердце юное спозналось
С угрюмой опытностью той,
Что всех знакомит нас с тоской…
Открылась новая дорога
Разочарованный глазам,
И жизни новая тревога
Насильно повлекла к бедам!
Напрасно с мудростью надменной
Я им хотел противустать,
Напрасно я в душе смиренной
Их мнил слезами отогнать;
Напрасно в каменных людях
Искал защиты и спасенья, —
Сердца их — сталь, а грудь в бронях, —
Не им внимать мои моленья;
Презренны просьба и мольба!
Ах, где ж искать защиты мне
В неуловимой стороне,
Когда и люди и судьба
Вдвойне хотят меня карать!
Так буду ль жить когда в покое?
Знать, так и быть, там в далеке
Забуду их я в уголке,
Забуду счастие былое
И буду ей завет хранить:
Что было, будет — всё сносить!
Овечки родные,
Овечки мои,
Радушен мне с вами
Пастушеский быт;
Хоть, правда, я беден,
Хоть стадо моё
Не может сравняться
С стадами других,
Зато я счастливей
Богатых селян,
Зато я спокойней
Всех наших селян.
Что мне в них за нужда,
В городах я не жил
Да знатности их
Слугою не был.
И вкуса не знаю
В пище дорогой,
Хлеб чёрный мне слаще
Приправ дорогих;
Чужого вина;
С прихотью затеи
Невкусны живут,
А сыр и молоко —
Пастушья еда.
Весь день по долинам
Овечек пасу,
Близ тока под тенью
От зноя лежу.
Негожею ночью
Как в вёдро я сплю.
Мой пёс отгоняет
Несытых зверей.
Хоть сроду не делал
Вреда никому,
Хоть совесть с упрёком
Не скажет: ты зол, —
Но бывает в жизни
Нерадостный час,
Сижу я задумчив
И весь как не свой!
Без горя — есть горе,
Без грусти — печаль.
Пастух в низкой доле
Есть тож человек.
Я чувствовать умею,
И жизнь мне мила.
В городах же, может,
Богатым легко
Раздумье деньгами
Из мыслей прогнать;
У меня же есть слёзы,
Со мною свирель.
Поплачу ль! Где горе?
Спою ль что? Где грусть?
Вновь весел — смеюся,
Вновь радости рад.
Долины прохладней,
Трава зеленей,
И стадо то лучше,
И сердцу вольней,
И будто светлее
Самый божий мир!
Овечки родные,
Овечки мои,
Вы мне так любезны,
Как детки к отцу;
Я с вами счастливей
Богатых селян.
Под окном чулок старушка
Вяжет в комнатке уютной
И в очки свои большие
Смотрит в угол поминутно.
А в углу кудрявый мальчик
Молча к стенке прислонился;
На лице его забота,
Взгляд на что-то устремился.
«Что сидишь всё дома, внучек?
Шел бы в сад, копал бы грядки
Или кликнул бы сестренку,
Поиграл бы с ней в лошадки.
Кабы силы да здоровье,
И сама бы с вами, детки,
Побрела я на лужайку;
Дни такие стали редки.
Уж трава желтеет в поле,
Листья падают сухие;
Скоро птички-щебетуньи
Улетят в края чужие!
Присмирел ты что-то, Ваня,
Всё стоишь сложивши ручки;
Посмотри, как светит солнце,
Ни одной на небе тучки!
Что за тишь! Не клонит ветер
Ни былинки, ни цветочка.
Не дождешься ты такого
Благодатного денечка!»
Подошел к старушке внучек
И головкою курчавой
К ней припал; глаза большие
На нее глядят лукаво…
«Знать, гостинцу захотелось?
Винных ягод, винограда?
Ну поди возьми в комоде».
— «Нет, гостинца мне не надо!»
— «Уж чего-нибудь да хочешь…
Или, может, напроказил?
Может, сам, когда спала я,
Ты в комод без спросу лазил?
Может, вытащил закладку
Ты из святцев для потехи?
Ну постой же… За проказы
Будет внучку на орехи!»
— «Нет, в комод я твой не лазил;
Не таскал твоей закладки».
— «Так, пожалуй, не задул ли
Перед образом лампадки?»
— «Нет, бабуся, не шалил я;
А вчера, меня целуя,
Ты сказала: «Будешь умник —
Всё тогда тебе куплю я…»»
— «Ишь ведь память-то какая!
Что ж купить тебе? Лошадку?
Оловянную посуду
Или грабли да лопатку?»
— «Нет! уж ты мне покупала
И лошадку, и посуду.
Сумку мне купи, бабуся,
В школу с ней ходить я буду».
— «Ай да Ваня! Хочет в школу,
За букварь да за указку.
Где тебе! Садись-ка лучше,
Расскажу тебе я сказку…»
— «Уж и так мне много сказок
Ты, бабуся, говорила;
Если знаешь, расскажи мне
Лучше то, что вправду было.
Шел вчера я мимо школы.
Сколько там детей, родная!
Как рассказывал учитель,
Долго слушал у окна я.
Слушал я — какие земли
Есть за дальними морями…
Города, леса какие
С злыми, страшными зверями.
Он рассказывал: где жарко,
Где всегда стоят морозы,
Отчего дожди, туманы,
Отчего бывают грозы…
И еще — как люди жили
Прежде нас и чем питались;
Как они не знали бога
И болванам поклонялись.
Рисовали тоже дети,
Много я глядел тетрадок, —
Кто глаза, кто нос выводит,
А кто домик да лошадок.
А как кончилось ученье,
Стали хором петь. В окошко
И меня втащил учитель,
Говорит: «Пой с нами, крошка!
Да проси, чтоб присылали
В школу к нам тебя родные,
Все вы скажете спасибо
Ей, как будете большие».
Отпусти меня! Бабусю
Я за это расцелую
И каких тебе картинок
Распрекрасных нарисую!»
И впились в лицо старушки
Глазки бойкие ребенка;
И морщинистую шею
Обвила его ручонка.
На глазах старушки слезы:
«Это божие внушенье!
Будь по-твоему, голубчик,
Знаю я, что свет — ученье.
Бегай в школу, Ваня; только
Спеси там не набирайся;
Как обучишься наукам,
Темным людом не гнушайся!»
Чуть со стула резвый мальчик
Не стащил ее. Пустился
Вон из комнаты, и мигом
Уж в саду он очутился.
И уж русая головка
В темной зелени мелькает…
А старушка то смеется,
То слезинку утирает.