Вам леса, вам одним тайну свою я обявлю,
Стражду день, стражду ночь, стражду, внимайте я люблю,
Что ни зрю, все уже больше днесь меня не веселит,
Как ни тщусь весел быть, дух сопротивляясь мне, грустит.
Грусти вздохи влекут,
Часто слезы текут,
Воли отлучен,
И в плену забвен,
Без надежды слезы лью,
Эхо, ты скорбь сложи,
И любезной скажи,
Как в тоске моей,
Я грущу об ней,
Дай ей знать тоску мою.
Варварска мука та, естьли любя, любовь таить,
И не сметь предприять лютые страсти обявить.
Кто в таких горестях смеет их любезно расказать,
Тот хотя в жалобах может облегченье сыскать.
Что ж ах, зляе сего!
Я лишен и того,
Лишь глаза мочу,
Стражду и молчу,
И не знаю, что я стал,
О беда, зла беда,
Кто страдал так когда,
Как страдаю я,
Злость твою тая,
Чей кого так взор терзал?
Надежных не было лесов, лугов и пашни,
Доколе не был дан
России Иоанн,
Великолепные в Кремле воздвигший башни.
В России не было спокойного часа,
Опустошались нивы,
И были в пламени леса.
Татары, бодрствуя несясь под небеса,
Зря, сколь ленивы
Идти во праздности живущие на брань,
И те с нас брали дань,
Которые уже воззреть тогда не смеют,
Как наши знамена явятся и возвеют.
Они готовы ныне нам,
Как мы им были, во услугу.
Не все на свете быть единым временам.
Несут татара страх российским сторонам,
И разорили уж и Тулу и Калугу,
Пред россами они в сии дни грязь и прах,
Однако нанесли тогда России страх.
Уже к Москве подходят
И жителей Москвы ко трепету приводят.
Татара многажды с успехами дрались.
Бояра собрались
Ко совещанию на разные ответы
И делают советы…
В совете том боярин некий был;
От старости сей муж, где Крым лежит, забыл.
Бояра
Внимают мужа стара,
А он спросил у них: «Отколь идут татара?»
— «С полудни», — говорят. — «Где полдень? Я не знаю».
— «От Тулы их поход». — «Я это вспоминаю;
Бывал я некогда с охотой псовой там,
И много заяцов весьма по тем местам.
Я вам вещаю
В ответ
И мнение свое вам ясно сообщаю.
В татарской мне войне ни малой нужды нет,
И больше ничего сказать не обещаю.
Меня татарин не сожжет
И мне не сделает… увечья
Среди Замоскворечья.
Распоряжайте вы, а мой совет такой:
Мой дом не за Москвой-рекой».
Сицилийски Нимфы пети,
Треблаженный день хочу;
Дайте крови воскипети!
Жар мой пением помчу;
Да услышат человеки,
Горы, долы, лес и реки,
Нежной лиры мягкий глас:
Я младенца воспеваю,
И с полудня призываю,
На брега Бельтийски вас.
Зрак крылатые любови,
Зрак Ерота нам рожден,
Ангел от ПЕТРОВОЙ крови,
С неба Россам низведен;
Флора новыми цветами,
И различно красотами,
Покрывай под НИМ луга;
Ветры бурные молчите,
Невские струи журчите,
Орошая берега!
Рощи здраву росу пейте,
Как Едемский Вертоград,
С гор ключи в долины бейте,
Роза сыпли аромат:
Разлучившися с любезным,
Гласом вопит Ехо слезным,
И стонает день и ночь:
Без надежды став ты страстна,
Ты веселью не причастна:
Отбегай отселе прочь!
Вы пастушки собирайтесь,
У потоков чистых вод,
И сошедшись разыграйтесь,
Составляя хоровод:
Воспевайте и пляшите,
Имя ПАВЛОВО пишите,
Вы иглой на древесах!
Пойте в поле нежну младость,
Пойте, пойте нашу радость,
При водах и при лесах!
Как весельем мы горели,
Сколько сей нам день велик,
Изясни то глас свирели,
Изясни прекрасный лик?
Вся Россия веселится;
В сердце грусть да не вселится,
Из Россиян ни во чьем!
Славим день сей мы во граде;
Вы ево прославьте в стаде;
Россам радость обща всем!
Удалитеся Сатиры:
Не скучайте Нимфам вы!
Вейте тихие Зефиры,
Быстрой на водах Невы!
В нивах переплы гласите,
И дубравы украсите,
Сладким пеньем соловьи!
Светит майским солнце светом;
Осень вижу жарким летом;
В нем прекрасны дни сии.
А Латоны дщерь ты стрелы,
Князю ПАВЛУ поручи:
Россов ими ты пределы,
Защищать ЕВО учи!
От Юпитеровой дщери,
Убегают люты звери,
Так погонит он врагов.
Славься всеми похвалами,
И превзыди всех делами,
ПАВЕЛ Ты Полубогов!
Среди зимы, в часы мороза,
Когда во мне вся стынет кровь,
Хочу твою воспета, Роза,
С Зефиром сладкую любовь.
В верхах Парнасских, быстры реки,
Цветов царицу вы навеки
Взнесите шумно в небеса!
Стремитесь, мысленные взоры,
На многие Парнасски горы!
Моря, внимайте, и леса!
Стесненна грудь моя трепещет,
Вселенная дрожит теперь;
Гигант на небо горы мещет, —
К Юпитеру отверзти дверь;
Кавказ на Этну становится,
В сей час со громом гром сразится,
От ада помрачится свет:
Крылатый конь перед богами
Своими бурными ногами
В сей час ударит в вечный лед.
Пекин горит, и Рим пылает,
О светской славы суета!
Троянски стены огнь терзает,
О вы, ужасные места!
Нынь вся вселенна загорелась,
Вспылала, только лишь затлелась,
Всю землю покрывает дым;
Нарцисс любуется собою
Так, Роза, как Зефир тобою.
Пылай, великолепный Рим!
Мятутся ныне все планеты,
И льва пресильною рукой
Свергаются с небес кометы, —
Премены ждал ли кто такой?
Великий Аполлон мятется.
Что лира в руки отдается
Орфею, Амфиону нынь.
Леса, сей песнею наслаждайтесь,
Высоки стены, созидайтесь,
В эфире лед вечный синь.
В безоблачной стране несуся,
Напившись иппокренских вод,
И, их напившися, трясуся,
Производитель громких од!
Ослабли гордые нынь ямбы,
Ослабли пышны дитирамбы,
О Бахус, та ль награда мне?
Орфей, ты больше не трясися;
Возникни, муза, вознесися,
Греми в безоблачной стране!
Род смертных, Пиндара высока
Стремится подражать мой дух.
От запада и от востока
Лечу на север и на юг
И громогласно восклицаю,
Луну и солнце проницаю,
Взлетаю до предальных звезд;
В одну минуту восхищаюсь,
В одну минуту возвращаюсь
До самых преисподних мест.
Там вижу грозного Плутона,
Во мраке мрачный вижу взор.
Узрев меня, бежит он с трона,
А я тогда вспеваю вздор.
Из ада вижу Италию,
Кастильски воды, Остиндию,
Амур-реку и вечный лед.
Прощай, Плутонова держава:
О вечный лед, моя ты слава!
Ты мне всего миляй, мой свет!
Трава зеленою рукою
Покрыла многие места,
Заря багряною ногою
Выводит новые лета.
Вы, тучи, с тучами спирайтесь,
Во громы, громы, ударяйтесь,
Борей, на воздухе шуми.
Пройду нутр горный и вершину,
В морскую свергнуся пучину:
Возникни, муза, и греми!
О Роза, я пою мятежно,
Согласия в сей оде нет.
Целуйся ты с Зефиром нежно,
Но помни то, что я поэт;
Как если ты сие забудешь,
Ты ввек моей злодейкой будешь;
Не стану я хвалить тебя;
А кто поэта раздражает,
Велико войско воружает
Против несчастного себя!
В далеки в высоте пределы
Я дерзостно мой дух вознес;
Куда влететь не могут стрелы,
Я зрю себя в краях небес.
Я слышу ангелов просящих
И тако к вышнему гласящих:
«Правитель естества! Внемли,
Исторгни скипетр оттомана!
Достойна такового сана
Екатерина на земли».
Екатерина! Пред тобою
Пошлет архистратига бог.
Твоею счастливой судьбою
Воздымется Палеолог.
Тогда Византия взыграет,
Что грек оковы попирает
И изгнана Агарь из врат.
Романия, скорбя, не дремлет,
Главу восточный Рим подемлет.
Европа видит новых чад.
Преклонят пред тобой колена
Страны, где сад небесный был,
И, игом утесненный плена,
Восплещет радостию Нил.
А весть быстрее аквилона
До стен досяжет Вавилона,
Подвигнет волны Инда страх.
Мы именем Семирамиды
Рассыплем пышны пирамиды.
Каир развеем, яко прах.
Разверзлось огненное море,
Дрожит земля, и стонет твердь,
В полках срацинских страх и горе,
Кипяща ярость, казнь и смерть.
Минерва росска громы мещет,
Стамбул во ужасе трепещет,
Трясутся нивы и луга.
От горизонта раздраженна,
От неба жарко разозжженна,
Вал сохнет, тлеют берега.
Не сферу ль буря разрывает,
Иль огненный спустился понт?
В дыму Днестр очи закрывает,
Горящий видя горизонт?
Не ад ли в оной скорби стонет,
Не род ли смертных паки тонет,
Не разрушается ли свет?
В густой и освещенной ночи
Возводит Днестр на небо очи
И тако к солнцу вопиет:
«Пошли, о солнце, мне отраду,
Не дай мне зреть последних дней!
Или ты паки горду чаду
Вручило пламенных коней?»
— «Молчи! — ему вещает слава.
Не гордая разит держава.
А то участье не твое;
Не злоба естеством играет,
Но злобу истина карает,
Восставшу нагло на нее».
Хотин опустошает домы,
И в степи жители бегут.
Зря молнии и слыша громы,
Живот единый берегут,
Но слава им с кровава бою
Гласит российскою трубою:
«Ты тщетно кроешься, народ!
Екатерина гнев подвигнет,
Ея рука тебя достигнет
И в бездне Ахеронских вод».
Россия наглу презирает
Твою державу, оттоман,
И тако Порту попирает,
Как Пико гордый океан.
Гора от молнии спасенна
И выше облак вознесенна,
Спокойно видя под собой
Воюющего с ней Эола
И внемля шумы грозна дола,
Пренебрегает ветров бой.
Великого земель округа,
Которым пышен весь Восток,
Брега с Египтом жарка Юга
И струй Евфратовых поток
Мечем российским сокрушатся,
Селенья их опустошатся.
Мой слава повторяет глас:
«Где зрятся днесь высоки башни,
Там будет лес, луга и пашни,
Плен, смерть оттоль исторгнут вас!»
Хотя ты в ярости злей ада
Стремишься против нас, Стамбул,
Хотя бы из обширна града
На россов ты геенной дул,
Попрем ток вод, дубравы, камень,
Пройдем сквозь пыль, сквозь дым и пламень.
Услышится твой вопль и стон,
Тогда раскаешься, но поздно;
Уже настало время грозно,
Трясется оттоманов трон.
И се Молдавские долины,
Лес, горы и потоки вод
Под областью Екатерины.
Славенский к ней бежит народ,
К Неве Европа взоры мещет,
На троне Мустафа скрежещет,
И Порта гордая дрожит;
Низвержется султан со трона,
Увидим нова фараона:
Он морем в Азию бежит.
Взойди, багряная Аврора,
Спокойно в тихи небеса!
В лугах цветы рассыпли, Флора,
Цветами украси леса!
Победоносных войск успехом
Раздайся по долинам эхом,
Приятный, вожделенный глас:
«Войну судьбина окончала
И новым лавром увенчала
Монархиню и с нею нас!»
Ея оружья, музы, славу
Возмогут ли позабывать,
Хотя и кроткую державу
Всечасно будут воспевать?
Трофеем Бендер вечным будет,
Перикла росска не забудет,
Вспомянется российский флаг.
Дней наших слава не увянет,
Доколе сушею не станет
Попранный днесь Архипелаг.
Се, князь, войны преславны виды.
Ужасны Порте времена.
Герои наши, как Алькиды,
Светят российски племена.
Но я победу оставляю,
Не тем Россию прославляю,
Тебя воспети я хочу:
Петрополь буди мне свидетель.
Бессмертну в смертном добродетель
Я ныне свету возвещу.
Ко должности монарша сана
Внимает он о божестве
И, слыша нова Феофана,
Зрит Бога он во естестве.
С законом басен не мешает
И разум правдой украшает,
Пренебрегая сказки жен,
Не внемля наглу лицемерству,
Не повинуясь суеверству,
Которым слабый дух возжжен.
Пряма в Эдем сия дорога,
Сии довольны чудеса.
«Люби ты ближнего, чти Бога,
Бог создал землю, небеса.
В едином том ищи блаженства», —
Достойный муж первосвященства
Ему на всяк вещает день,
Зимы не емля вместо лета,
И, вместо полудневна света,
Не внидет полуночна тень.
А Ментор то же утверждает,
Что предписует нам закон.
Страстей волненье побеждает
Во Телемаке Фенелон.
Мужей толь мудрых и избранных,
И Павлу к наставленью данных,
С почтением Россия зрит.
Великая Екатерина!
Тебя за таковаго сына
Россия вся благодарит.
Прешли младенчеству уроки
Для будущих геройству дел.
Не прикоснулися пороки,
И дух божественно созрел.
Сквозь тьму незнания князь ночи
В небесны круги взводит очи:
Премудрости не зрит конца.
Он видит малость человека,
И в человеке краткость века,
А в Боге мудрого творца.
Планеты, шар земной — пылинки,
Копышемся и мы, как прах.
Империи — кусочки глинки.
Но как он мыслит о царях,
Вселенна коих величает?
Не сим царь сан свой отличает,
Что льзя разити и пленять,
Что все пред ним стоят со страхом,
Что властвует людьми, как прахом,
И что он может жизнь отнять.
Когда монарх насилью внемлет,
Он враг народа, а не царь.
И тигр и лев живот отемлет,
И самая последня тварь.
Змея презренья не умалит,
Когда кого, ползя, ужалит,
Пребудет та ж она змея.
Вот так о венценосцах мыслит,
Которых даром божьим числит,
Великая душа сия.
И что на троны возведенны
Не для себя они одних.
Хотя и для себя рожденны,
Но для и подданных своих.
Нестройный царь есть идол гнусный
И в море кормщик неискусный;
Его надгробье: «Был он яд».
Окончится его держава,
Окончится его и слава,
Исчезнет лесть, душа — во ад.
Не сносят никогда во гробы
Цари сияния венца,
Сиянье царския особы
Есть имя подданных отца.
Прейдут шумящи вечно реки,
Дела останутся навеки
И честь до солнца вознесут.
Преходят лета скоротечны,
Но души в нас, конечно, вечны,
Как вечен правый божий суд.
Не пременяй сея ты мысли,
Так будешь нам покров и щит.
И дни свои щедротой числи,
Как числил оны щедрый Тит.
Прострешь по Северу зеницу
И на морях свою десницу,
Главу возвысишь, яко кедр.
Прекрасней будешь райска крина.
Таков, как нам Екатерина
Или какое великий Петр.
Российская Фетида вскоре
Восколебала горы, лес.
Подвигла Средиземно море.
Ты будь российский Ахиллес,
Но только к нужной обороне.
В други́ дни будь Сократ на троне
Ко счастью полуночных стран.
Тогда яви́шься ты в порфире,
Как солнце среди лета в мире,
Таков велик, каков твой сан.
Несчастливый Завлох ответствует тебе.
Когда угодно то Оснельде и судьбе,
Чтоб он при старости, пришед ко гроба двери,
Лишась почти всего, еще лишился дщери,
Последней отрасли князей пределов сих,
Которы отняты мечем из рук моих,
Что в том не спорит он со злобой части твердой
И подвергается судьбе немилосердой;
Но если хочешь ты, чтоб был я твой отец,
Бори свою любовь и сделай ей конец.
Ты бедствие мое и горести сугубишь.
Подумай ты сама, кого, Оснельда, любишь?
Врага и моего, врага сынов моих.
Брат зла губителя он братиев твоих,
Лишившего меня рукою наглой трона.
Сия против любви мала ли оборона?
В который поражал Завлоха страшный гром,
Когда по строгости несчастия устава
Кончалося мое спокойствие и слава,
Когда Хоревов брат мою корону брал
И острый меч людей нещадно пожирал.
Когда я в памяти сие возобновляю,
Усугубляю скорбь и раны растравляю.
Дни многи защищал я мужественно град;
Но в день последний весь на нас разверзся ад:
В часы великия на свете перемены
Кий собрал силы все и, приступив под стены,
Махиной тяжкою во стены ударял,
Хотя и множество народа он терял.
Град был со всех сторон в сражении, в осаде.
Пришел последний час; был слышен вопль во граде:
«Помрем, друзья, помрем, иль князя защитим,
За град и за него мы все умреть летим
И презираем смерть; такая смерть приятна,
Превратно счастие; но слава не превратна.
Когда-нибудь умрешь; отбросим смертный страх
И за отечество умрем с мечми в руках!»
Дралися, будто львы, кровь лили, будто воду,
За град и за меня, за честь и за свободу;
Но тщетна мужества рок силы утомил;
Враги вошли во град, Кий стены проломил,
Но я, мои сыны, раби еще дралися,
И силы в мужестве в последний раз бралися.
Трех братиев твоих он пленных умертвил,
Четвертого он сам — и младшего — ловил,
Гнался, как лютый тигр, за ним в отцовом граде
Иль как за агнцем волк без пастыря во стаде,
И, не можа догнать, догнал его стрелой,
Которая его повергла предо мной.
Он пал и обагрил младою кровью землю.
Еще его я глас, еще, увы! я внемлю.
Он томной речию вопил ко мне, стеня:
«Прости, родитель мой, и погреби меня,
Где рок определит тебе дожити время.
Кончается во мне твое, мой отче, племя.
При смерти мне одно на свете только льстит:
Сестры моей супруг злодеям отомстит,
И что Завлохов род Оснельдой обновится!»
Не то, мой сын, не то в сестре твоей явится,
И погребенье ты иное получил:
Кий трупы ваши здесь конями волочил
И на снедение зверям их дал и птицам.
Увы! пристойна ли княжим честь она лицам?
На то ли, ах! на то ль я, чада, вас родил?
А ты, злодей, на то ль, на то ли победил?
Когда вшел Кий во град к паденью нашей чести
И как до матери твоей дошли те вести,
Слезами горькими омыв она тебя,
Упала, умертвив своей рукой себя.
Как наше счастье все судьбина зла расшибла
И вся спасения надежда уж погибла,
Когда решение послали небеса,
Бежал из города я в темные леса.
Оставше воинство со мною утекало,
Надежду потеряв, убежища искало.
Когда желанныя мы смерти не нашли,
Не со бесчестьем мы, но от бесчестья шли,
И славы мужества мы оным не отринем.
Я странствовал в лесах, шатался по пустыням.
Впоследок предприял оставший мой народ
Идти противу бурь и новых непогод,
Тебя освободить от тяжкия неволи.
Такой ли ожидал Завлох несчастной доли?
И мог ли вобразить когда я то себе,
Что вражью я сыщу любовницу в тебе?
Когда ты дочь моя — так будь великодушна!
А если ты мне враг — Хореву будь послушна!
Оставим брани и победы,
Кровавый меч приял покой.
Покойтесь, мирные соседы,
И защищайтесь сей рукой,
Которая единым взмахом
Сильна повергнуть грады прахом,
Как дерзость свой подымет рог.
Пускай Гомер богов умножит,
Сия рука их всех низложит
К подножию монарших ног.
О! дерзка мысль, куды взлетаешь,
Куды возносишь пленный ум?
Елисавет изображаешь.
Ея дел славных громкий шум
Гремит во всех концах вселенны,
И тщетно мысли восхищенны.
Известны уж ея хвалы,
Уже и горы возвещают
Дела, что небеса пронзают,
Леса и гордые валы.
Взгляни в концы твоей державы,
Царица полунощных стран,
Весь Север чтит, твои уставы
До мест, что кончит океан,
До края областей безвестных,
Исполнен радостей всеместных,
Что ты Петров воздвигла прах,
Дела его возобновила
И дух его в себе вместила,
Являя свету прежний страх.
Стенал по нем сей град священный,
Ревел великий океан,
Впоследний облак восхищенный,
Лишен, кому он в область дан
И в норде флот его прославил,
В которых он три флота правил,
Своей рукой являя путь.
Борей, бесстрашно дерзновенный,
В воздушных узах заключенный,
Не смел прервать оков и дуть.
Ударом нестерпима Рока
Бунтует воин в страшный час:
«Отдай Петра, о смерть жестока,
И воружись противу нас.
Хотя воздвигни все стихии
И воружи против России, —
Пойдем против громовых туч!»
Но тщетно горесть гнев рождала,
И ярость воинов терзала:
Сокрыло солнце красный луч.
Тобой восшел наш луч полдневный
На мрачный прежде горизонт,
Тобой разрушен облак гневный,
Свирепы звезды пали в понт.
Ты днесь фортуну нам пленила
И грозный рок остановила,
В единый миг своей рукой
Обяла все свои границы.
Се дело днесь одной девицы
Полсвету возвратить покой.
Отверзлась вечность, все герои
Предстали во уме моем,
Падут восточных стран днесь вои,
Скончавшись в мужестве своем,
Когда Беллона стрелы мещет
И Александр в победах блещет,
Идущ в Индийские страны,
И мнит, достигнув край вселенны,
Направить мысли устремленны
Противу солнца и луны.
На Вавилон свой меч подемлет
К стенам его идущий Кир,
Весь свет его законы внемлет,
Пленил Восток и правит мир.
Се ищет Греция Елены
И вержет Илионски стены,
Покрыл брега Скамандры дым,
Помпей едину жизнь спасает,
Когда Иулий смерть бросает
И емлет в область свет и Рим.
Не вижу никакия славы,
Одна реками кровь течет,
Алчба всемирный державы
В своих перунах смерть несет,
Встают народы на народы,
И кроет месть Пергамски воды:
Похвальный греков главный царь,
Чего гнушаются и звери,
Проливши кровь любезной дщери,
Для мщения багрит олтарь.
Но здесь воинский звук ужасный,
Подвластен деве, днесь молчит,
Един в победе вопль согласный
С Петровым именем гремит.
В покое град, леса и горы,
С покоем нимфы ждут Авроры.
Едина лишь Елисавет,
Исполненная днесь любови,
Брежет своих подданных крови
И в тихости свой скиптр берет.
Еще тень небо покрывает,
Еще луна в звездах горит,
Прекрасно солнце отдыхает,
И луч его в валах сокрыт.
Россия ж вся уже встречает
Владычицу, что бог венчает.
Се бурный вихрь реветь престал,
Теперь девическая сила
Полсвета скиптру покорила,
Ниспал из облак гневный вал.
Великий понт, что мир обемлет
И вполы круг земный делит,
Тобою нашу славу внемлет
И уж в концах земли гремит.
Балтийский брег днесь ощущает,
Что морем паки Петр владает
И вся под ним земля дрожит.
Нептун ему свой скиптр вручает
И с страхом Невский флот встречает,
Что мимо Белтских гор бежит.
На грозный вал поставив ногу,
Пошел меж шумных водных недр
И, положив в морях дорогу,
Во область взял валы и ветр,
Простер премудрую зеницу
И на водах свою десницу,
Подвигнул страхом глубину,
Пучина власть его познала,
И вся земля вострепетала,
Тритоны вспели песнь ему.
Тобою правда днесь сияет,
И милосердие цветет,
Щедрота скипетром владает
И всех сердца к тебе влечет.
Тобой дал плод песок бесплодный,
И камень дал источник водный,
Ты буре повелела стать
И тишину установила,
Когда волна брега ломила
И возвратила ветры вспять.
Твоя хвала днесь возрастает,
Подобно как из земных недр
До облак всходит и скрывает
Высоки горы тенью кедр,
До рек свой корень простирая
И листвие в валы бросая.
Твой гром колеблет небеса,
И молнья сферу рассекает,
Послушный ветр моря терзает,
Дают путь горы и леса.
Ты все успехи предварила,
Желанию подав конец,
И плач наш в радость обратила,
Расторгнув скорби днесь сердец.
О вы, места красы безвестной,
Склоните ныне верх небесной,
Да взыдет наш гремящий глас
В дальнейшие пространства селы,
Пронзив последние пределы,
К престолу божьему в сей час.
О боже, восхотев прославить
Императрицу ради нас,
Вселенну рушить и восставить
Тебе в один удобно час,
Тебе судьбы суть все подвластны.
Внемли вопящих вопль согласный —
Перемени днесь естество,
Умножь сея девицы леты,
Яви во днях Елисаветы,
Колико может божество.
Для общих благ мы то перед скотом имеем,
Что лучше, как они, друг друга разумеем
И помощию слов пространна языка
Все можем изяснить, как мысль ни глубока.
Описываем все: и чувствие, и страсти,
И мысли голосом делим на мелки части.
Прияв драгой сей дар от щедрого творца,
Изображением вселяемся в сердца.
То, что постигнем мы, друг другу обявляем,
И в письмах то своих потомкам оставляем.
Но не такие так полезны языки,
Какими говорят мордва и вотяки.
Возьмем себе в пример словесных человеков:
Такой нам надобен язык, как был у греков,
Какой у римлян был и, следуя в том им,
Как ныне говорит, Италия и Рим.
Каков в прошедший век прекрасен стал французский,
Иль, ближе обявить, каков способен русский.
Довольно наш язык себе имеет слов,
Но нет довольного на нем числа писцов.
Один, последуя несвойственному складу,
В Германию влечет Российскую Палладу.
И, мня, что тем он ей приятства придает,
Природну красоту с лица ея сотрет.
Другой, не выучась так грамоте, как должно,
По-русски, думает, всего сказать не можно,
И, взяв пригоршни слов чужих, сплетает речь
Языком собственным, достойну только сжечь.
Иль слово в слово он в слог русский переводит,
Которо на себя в обнове не походит.
Тот прозой скаредной стремится к небесам
И хитрости своей не понимает сам.
Тот прозой и стихом ползет, и письма оны,
Ругаючи себя, дает, пиша, в законы.
Кто пишет, должен мысль очистить наперед
И прежде самому себе подати свет,
Дабы писание воображалось ясно
И речи бы текли свободно и согласно.
По сем скажу, какой похвален перевод.
Имеет склада всяк различие народ:
Что очень хорошо на языке французском,
То может скаредно во складе быти русском.
Не мни, переводя, что склад тебе готов:
Творец дарует мысль, но не дарует, слов.
Ты, путаясь, как твой творец письмом ни славен,
Не будешь никогда, французяся, исправен.
Хотя перед тобой в три пуда лексикон,
Не мни, чтоб помощью тебя снабжал и он,
Коль речи и слова поставишь без порядка,
И будет перевод твой некая загадка,
Которую никто не отгадает ввек,
Хотя и все слова исправно ты нарек.
Когда переводить захочешь беспорочно,
Во переводе мне яви ты силу точно.
Мысль эта кажется гораздо мне дика,
Что не имеем мы богатства языка.
Сердися: мало книг у нас, и делай пени.
Когда книг русских нет, за кем идти в степени?
Однако больше ты сердися на себя:
Пеняй отцу, что он не выучил тебя.
А если б юности не тратил добровольно,
В писании ты б мог искусен быть довольно.
Трудолюбивая пчела себе берет
Отвсюду то, что ей потребно в сладкий мед,
И, посещающа благоуханну розу,
В соты себе берет частицы и с навозу.
А вы, которые стремитесь на Парнас,
Нестройного гудка имея грубый глас,
Престаньте воспевать! Песнь ваша не прелестна,
Когда музыка вам прямая неизвестна!
Стихосложения не зная прямо мер,
Не мог бы быть Мальгерб, Расин и Молиер.
Стихи писать — не плод единыя охоты,
Но прилежания и тяжкия работы.
Однако тщетно все, когда искусства нет,
Хотя творец, пиша, струями поты льет.
Без пользы на Парнас слагатель смелый всходит,
Коль Аполлон его на верх горы не взводит.
Когда искусства нет, иль ты не тем рожден,
Нестроен будет глас, и слаб, и принужден,
А если естество тебя и одарило,
Старайся, чтоб сей дар искусство повторило.
Во стихотворстве знай различие родов
И, что начнешь, ищи к тому приличных слов,
Не раздражая муз худым своим успехом:
Слезами Талию, а Мельпомену смехом.
Пастушка моется на чистом берегу,
Не перлы, но цветы сбирает на лугу.
Ни злато, ни сребро ее не утешает —
Она главу и грудь цветами украшает.
Подобно, каковой всегда на ней наряд,
Таков быть должен весь стихов пастушьих склад.
В них громкие слова чтеца ушам жестоки,
В лугах подымут вихрь и возмутят потоки.
Оставь свой пышный глас в идиллиях своих,
И в паствах не глуши трубой свирелок их.
Пан кроется в леса от звучной сей погоды,
И нимфы у поток уйдут от страха в воды.
Любовну ль пишешь речь или пастуший спор —
Чтоб не был ни учтив, ни грубым разговор,
Чтоб не был твой пастух крестьянину примером,
И не был бы, опять, придворным кавалером.
Вспевай в идиллии мне ясны небеса,
Зеленые луга, кустарники, леса,
Биющие ключи, источники и рощи,
Весну, приятный день и тихость темной нощи.
Дай чувствовати мне пастушью простоту
И позабыти всю мирскую суету.
Плачевной музы глас быстряе проницает,
Когда она, в любви стоная, восклицает,
Но весь ее восторг — Эрата чем горит, —
Едино только то, что сердце говорит.
Противнее всего элегии притворство,
И хладно в ней всегда без страсти стихотворство,
Колико мыслию в него не углубись:
Коль хочешь то писать, так прежде ты влюбись.
Гремящий в оде звук, как вихорь, слух пронзает,
Кавказских гор верхи и Альпов осязает.
В ней молния делит наполы горизонт,
И в безднах корабли скрывает бурный понт.
Пресильный Геркулес злу Гидру низлагает,
А дерзкий Фаетон на небо возбегает,
Скамандрины брега богов зовут на брань,
Великий Александр кладет на персов дань,
Великий Петр свой гром с брегов Бальтийских мещет,
Екатеринин меч на Геллеспонте блещет.
В эпическом стихе Дияна — чистота,
Минерва — мудрость тут, Венера — красота.
Где гром и молния, там ярость возвещает
Разгневанный Зевес и землю возмущает.
Когда в морях шумит волнение и рев,
Не ветер то ревет, ревет Нептуна гнев.
И эха голосом отзывным лес не знает, —
То нимфа во слезах Нарцисса вспоминает.
Эней перенесен на африканский брег,
В страну, в которую имели ветры бег,
Не приключением; но гневная Юнона
Стремится погубить остаток Илиона.
Эол в угодность ей Средьземный понт ломал
И грозные валы до облак воздымал.
Он мстил Парисов суд за почести Венеры
И ветрам растворил глубокие пещеры.
По сем рассмотрим мы свойство и силу драм,
Как должен представлять творец пороки нам
И как должна цвести святая добродетель.
Посадский, дворянин, маркиз, граф, князь, владетель
Восходят на театр: творец находит путь
Смотрителей своих чрез действо ум тронуть.
Коль ток потребен слез, введи меня ты в жалость,
Для смеху предо мной представь мирскую шалость.
Не представляй двух действ моих на смеси дум:
Смотритель к одному тогда направит ум,
Ругается, смотря, единого он страстью
И беспокойствует единого напастью.
Афины и Париж, зря крашу царску дщерь,
Котору умерщвлял отец, как лютый зверь,
В стенании своем единогласны были
И только лишь о ней потоки слезны лили.
Не тщись мои глаза различием прельстить
И бытие трех лет во три часа вместить:
Старайся мне в игре часы часами мерить,
Чтоб я, забывшися, возмог тебе поверить,
Что будто не игра то действие
Но самое тогда случившесь бытие.
И не гремя в стихах, летя под небесами;
Скажи мне только то, что страсти скажут сами.
Не сделай трудности и местом мне своим,
Чтоб я, зря, твой театр имеючи за Рим,
В Москву не полетел, а из Москвы к Пекину:
Всмотряся в Рим, я Рим так скоро не покину.
Для знающих людей не игрищи пиши:
Смешить без разума — дар подлыя души.
Представь бездушного подьячего в приказе,
Судью, не знающа, что писано в указе.
Комедией писец исправить должен нрав:
Смешить и пользовать — прямой ея устав.
Представь мне гордого, раздута, как лягушку,
Скупого: лезет он в удавку за полушку.
Представь картежника, который, снявши крест,
Кричит из-за руки, с фигурой сидя: «Рест!»
В сатире ты тому ж пекись, пиша, смеяться,
Коль ты рожден, мой друг, безумных не бояться,
И чтобы в страстные сердца она втекла:
Сие нам зеркало сто раз нужняй стекла.
А эпиграммы тем единым лишь богаты,
Когда сочинены остры и узловаты.
Склад басен Лафонтен со мною показал,
Иль эдак Аполлон писати приказал.
Нет гаже ничего и паче мер то гнусно,
Коль притчей говорит Эсоп, шутя невкусно.
Еще мы видим склад геройческих поэм,
И нечто помяну я ныне и о нем.
Он подлой женщиной Дидону превращает,
Или нам бурлака Энеем возвещает,
Являя рыцарьми буянов, забияк.
Итак, таких поэм шутливых склад двояк:
Или богатырей ведет отвага в драку,
Парис Фетидину дал сыну перебяку.
Гектор не в брань ведет, но во кулачный бой,
Не воинов — бойцов ведет на брань с собой.
Иль пучится буян: не подлая то ссора,
Но гонит Ахиллес прехраброго Гектора.
Замаранный кузнец во кузнице Вулькан,
А лужа от дождя не лужа — океан.
Робенка баба бьет, — то гневная Юнона.
Плетень вокруг гумна, — то стены Илиона.
Невежа, верь ты мне и брось перо ты прочь
Или учись писать стихи и день и ночь.