Пышно льется светлый Терек
В мирном лоне тишины;
Девы юные на берег
Вышли встретить пир весны.
Вижу игры, слышу ропот
Сладкозвучных голосов,
Слышу резвый, легкий топот
Разноцветных башмачков.
Но мой взор не очарован
И блестит не для побед,
Он тобой одним окован,
Алый шелковый бешмет.
Образ девы недоступной,
Образ строгой красоты
Думой грустной и преступной
Отравил мои мечты.
Для чего у страсти пылкой
Чародейной силы нет
Превратиться невидимкой
В алый шелковый бешмет?
Для чего покров холодной,
А не чувство, не любовь
Обнимает, жмет свободно
Гибкий стан, живую кровь?..
Как ты божественно прекрасна,
О дева, рай моих очей!
Как ты без пламенных речей
Красноречиво сладострастна!
Для наслажденья и любви
Ты создана очарованьем;
Сама любовь своим дыханьем
Зажгла огонь в твоей крови!
Свежее розы благовонной
Уста румяные твои;
Лилейный пух твоей груди
Трепещет негой благосклонной!
И этой ножки белизна,
И эта темная волна
По лоску бархатного тела,
И этот стан зыбучий, смелый —
Соблазн и взора и руки —
Манят, и мучат, и терзают,
И безотрадно растравляют
Смертельный яд моей тоски!
Друзья мои! (Я своевольно
Хочу везде иметь друзей,
Хоть друг, предатель и злодей —
Одно и то же! Очень больно,
Но так и быть!) Друзья мои!
Я вижу часто эту пери:
Она моя! замки и двери
Меня не разлучают с ней!..,
И днем и позднею порою,
В кругу заветном и один
Любуюсь я, как властелин,
Ее волшебною красою!
Могу лобзать ее всегда
В чело, и в очи, и в уста
И тайны грации стыдливой
Ласкать рукою прихотливой.
«Счастливец!» — скажете вы мне.
Напрасно… Все мое блаженство,
Все милой девы совершенство
И вся она — на полотне!
Я полюбил ее с тех пор,
Когда печальный, тихий взор
Она на мне остановила,
Когда безмолвным языком
Очей, пылающих огнем
Она со мною говорила.
О, как безмолвный этот взор
Был для души моей понятен,
Как этот тайный разговор
Был восхитительно приятен!
Пронзенный тысячами стрел
Любви безумной и мятежной,
Я, очарованный, смотрел
На милый образ девы нежной;
Я весь дрожал, я трепетал,
Как злой преступник перез казнью,
Непостижимою боязнью
Мой дух смущенный замирал.
Полна живейшего вниманья
К моей мучительной тоске,
Она, с улыбкой состраданья,
Как ропот арфы вдалеке,
Как звук волшебного напева,
Мне чувства сердца излила.
И эта речь, о дева, дева!
Меня, как молния, пожгла.
Властитель мира, Царь небесный!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Она, мой Ангел, друг прелестный,
Она — не может быть моей!…
Едва жива, она упала
Ко мне на грудь; ее лицо,
То вдруг бледнело, то пылало;
Но на руке ее сверкало
Ах! обручальное кольцо!…
Свершилось все!.. кровавым градом
Кольцо невесты облило
Мое холодное чело…
Я был убит землей и адом…
Я встал, отбросил от себя
Ее обманчивую руку
И, сладость жизни погубя,
Стеснив в груди любовь и муку,
Ей на ужасную разлуку
Сказал: «Прости, забудь меня!
Прости, невеста молодая,
Любви торжественный залог!
Прости, прекрасная чужая
Со мною смерть — с тобою Бог!
Спеши на лоно сладострастья,
На лоно радостей земных,
Где ждет тебя в минуту счастья
Нетерпеливый твой жених;
Где он с владычеством завидным
Твой пояс девственный сорвет,
И с самовластием обидным
Своею милой назовет.
Люби его: тебя достоин
Судьбою избранный супруг;
Но помни дева, — я покоен:
Твой долг мучитель, а не друг.
Печально, быстро вянут розы
На зное летнем без росы;
В темнице душной моют слезы
Порабощенныя красы.»
Далеко, долго раздавался
Стон бедной девы над кольцом,
И с шумной радостью примчался
За нею суженый с попом.
Напрасно я забыть былое
Хочу в далекой стороне:
Мне часто видится во сне
Кольцо на пальце золотое.
Хочу забыть мою тоску,
Твержу себе: она чужая;
Но, бесполезно изнывая,
Забыть до гроба не могу.
Чего не видит во сне 15-летняя девушка?
Скучно девушке с старушкой
Длинной вечер просидеть наедине,
Скучно с глупою болтушкой
Песни петь о незабвенной старине.
Спится бедной за рассказом
О каком-то колдуне,
И над слухом, и над глазом
Сон зацарствовал вполне.
Вот уснула — и виденья,
Под Морфеевым крылом,
Разнесли благотворенья
Над пылающим челом.
Видит дева сон мятежный,
Плод томительных годов,
Тайный отзыв думы нежной:
Трех красивых женихов.
Юны, пламенны и страстны,
К ней приближились они,
Просят трое у прекрасной
Ласки девственной любви!
Пышет пламень сладострастья
В соблазнительных очах,
Ропот неги, ропот счастья
Замирает на устах.
Бьется сердце у Нанины,
Труден выбор для души,
Женихи, как три картины,
Миловидны, хороши…
Наконец, невольной силой
К одному привлечена,
Говорит она: «Мой милой,
Я тебя обречена!»
Поцелуй любви трепещет
На счастливце молодом,
Вдруг струистый пламень блещет,
Загремел подземный гром,
Все исчезло… засверкало
Что-то яркое в углу,
Зашумело, зажужжало,
И, как будто наяву,
Перед ней козел рогатый,
Старец с книгою в руках
И петух большой, мохнатый,
В красно-бурых завитках…
Обмерла моя Нанина,
Нет защитника нигде…
«Пресвятая! Магдалина,
Не оставь меня в беде!..»
..........................
Снова молния сверкнула,
Призрак пагубный исчез,
Дева — ах! открыла очи,
Вкруг постели тишина;
Лишь над ней во мраке ночи,
Как туманная луна,
Шепчет бабушка седая
Что-то с книгой и крестом:
«Пробудись, моя родная,
Ты в волнении живом:
Соблазнил тебя лукавый
Окаянною мечтой…
Призови рассудок здравый
В помощь с верою святой;
Мне самой мечтались прежде
И козлы и петухи,
Но не бойся — верь надежде,
Нам они не женихи».
Я был в горах —
Какая радость!
Я был в Тарках —
Какая гадость!
Скажу не в смех:
Аул Шамхала
Похож немало
На русский хлев.
Большой и длинной,
Обмазан глиной,
Нечист внутри,
Нечист снаружи;
Мечети с три,
Ручьи да лужи,
Кладбище, ров
Да рыбной лов,
Духан, пять лавок,
И, наконец,
Всему вдобавок,
Вверху дворец
Преавантажный
И двухэтажный,
Где князь Шамхал
Сидит и судит
Всех наповал.
В большом папахе,
В цветной рубахе,
Румян и дюж,
Счастливый муж
По царству ходит
И юных дев
И в стыд и в гнев
Нередко вводит.
<А как в Тарках
Прелестны девы —
Прекрасней Евы!
Всегда в штанах
Из красной ткани,
Ни разу в год
Не ходят в бани.
Рублей пятьсот —
И ни полслова!
Любая мать
Сейчас готова
Вам дочь отдать —
Ложитесь спать,
И как угодно…
Хоть навсегда!
Но, господа,
Не так свободно
Торгует тот,
Кто не сочтет
Пето в кармане:
Тому на хвост
Тавлинки пост,
Как в рамазане!
И щеголек
Из зал московских
От дев тарковских
Услышит: «йок!»
О «йок!». С бельмесом
Вас выдумал
Сам дьявол с бесом
И передал
Потом черкесам
Назло повесам:
Сердись и плачь
От неудач!
Набрел я ночью
На сущий клад
Лет в пятьдесят.
Геройской мочью,
Зажав ей рот
И не стыдясь,
По старой вере
Старушью честь
Уже принесть
Хотел Венере…
Вдруг «йок!» кричит
Моя злодейка,
В висок летит
Мне прямо лейка,
С которой — срам! —
Шла к воротам
Прелюбодейка!
«Тахта! Постой!» —
Я слышу ясно,
И, с бородой,
Как пламень, красной,
Передо мной
Мужик ужасный —
О день несчастный!
Сначала я,
Как воин смелый,
Хотел шутя
Окончить дело —
Словцом, другим
Отговориться,
Но помириться
Пришлось иным.
«Тахта!» — спокойно
Он бормотал
И непристойно
Меня вязал.
К чему рассказы?
Мои проказы
Окончить мог
Лишь кошелек
Да бер-абазы!..
. . . . . . . .
Она прийдет,
Как было прежде,
Ко мне одна
В ночной одежде.
Сперва, стыдясь,
Сапожки скинет.
Потом, смеясь,
Меня обнимет!>
Кто любит негу чувств, блаженство сладострастья
И не парит в края азийские душой?
Кто пылкий юноша, который в мире счастья
Не жаждет век утратить молодой?
Пусть он летит туда, <чалмою крест обменит>
И населит красой блестящей свой гарем!
Там жизни радость он познает и оценит,
И снова обретет потерянный Эдем!
Там пир для чувств и ока!
Красавицы Востока,
Одна другой милей,
Одна другой резвей,
Послушные рабыни,
Умрут с ним каждый миг!
С душой полубогини
В восторгах огневых
Душа его сольется,
Заснет и вновь проснется,
Чтоб снова утонуть
В пучине наслажденья!
Там пламенная грудь
Манит воображенье;
Там белая рука
Влечет его слегка
И страстно обнимает;
Одна его лобзает,
Горит и изнывает…
Одна ему поет
<И сладостно дает>.
Прелестные подруги,
Воздушны, как зефир,
Порхают, стелют круги,
То вьются, то летят,
То быстро станут в ряд.
Меж тем в дыму кальяна,
На бархате дивана,
Влюбленный сибарит
Роскошно возлежит
И, взором пожирая
Движенья гурий рая,
Трепещет и кипит,
И к деве сладострастья
Залог желанный счастья,
Платок его летит.
О, прочь с груди моей исчезни, знак священный,
Отцов и дедов древний крест!
Где пышная чалма, где Алкоран пророка?
Когда в сады прелестного Востока
Переселюсь от пагубных мне мест?
Что мне… что. . . . . . . . . . . . . .
Карателя блаженства моего?
Приятней в ад цветущая дорога,
Чем в рай, когда мне жить не можно для него.
Погибло все! Перуны грома,
Гремите над моей главой!
Очарования Содома,
Я ваш до сени гробовой!..
Но где uарем, но где она,
Моя прекрасная рабыня?
Кто эта юная богиня,
Полунагая, как весна,
Свежа, пленительна, статна,
Резвится в бане ароматной?
На чьи небесные красы
С досадной ревностью власы
Волною падают приятной?
<Чья сладострастная нога
В воде играет благовонной
И слишком вольная рука
Шалит над тайной благосклонной?>
Кого усердная толпа
Рабынь услужливых лелеет?
Чья кровь горячая замлеет
В обятьях девы огневой?
Кто сей счастливец молодой?..
Ах, где я? что со мною стало?
Она надела покрывало,
Ее ведут; — она идет,
Ее любовь на ложе ждет.
<Он дышит
На томной груди,
Он слышит
Признанье в любви,
Целует
Блаженство свое,
Милует
И нежит ее,
Лобзает
Невинный цветок,
Срывает
И пьет ее вздох.>
Так жрец любви, игра страстей опасных,
Пел наслажденья чуждых стран
И оживлял в мечтаньях сладострастных
Чувств очарованных обман.
Он пел… души его кумиры
Носились тайно вкруг него,
И в этот миг на все порфиры
Не променял бы он гарема своего.