«Выйди, мать, наружу, посмотри на диво:
Из-под снега травка проросла красиво.
Влезь-ко, мать, на крышу, глянь-ко на восток:
Из-под льда ущелья вешний вон цветок».
— «Не пробиться травке из-под груды снежной,
Изо льда ущелья цвет не виден нежный;
Никакого дива: влюблена то ты,
Так тебе на снеге чудятся цветы.»29 октября 1875
Твоя старушка мать могла
Быть нашим вечером довольна:
Давно она уж не была
Так зло-умно-многоглагольна.Когда же взор ее сверкал,
Скользя по нас среди рассказа,
Он с каждой стороны встречал
Два к ней лишь обращенных глаза.Ковра большого по углам
Сидели мы друг к другу боком,
Внемля насмешливым речам, —
А речи те лились потоком.Восторгом полные живым,
Мы непритворно улыбались
И над чепцом ее большим
Глазами в зеркале встречались.
Богом света покинута, дочь Громовержца немая,
Ночь Гелиосу вослед водит возлюбленных чад.
Оба и в мать и в отца зародились бессмертные боги,
Только несходны во всём между собой близнецы:
Смуглоликий, как мать, творец, как всезрящий родитель,
Сон и во мраке никак дня не умеет забыть;
Но просветленная дочь лучезарного Феба, дыханьем
? Ночи безмолвной полна, невозмутимая Смерть,
Увенчавши свое чело неподвижной звездою,
Не узнает ни отца, ни безутешную мать.
Почти ребенком я была,
Все любовались мной;
Мне шли и кудри по плечам,
И фартучек цветной.Любила мать смотреть, как я
Молилась поутру,
Любила слушать, если я
Певала ввечеру.Чужой однажды посетил
Наш тихий уголок;
Он был так нежен и умен,
Так строен и высок.Он часто в очи мне глядел
И тихо руку жал
И тайно глаз мой голубой
И кудри целовал.И, помню, стало мне вокруг
При нем всё так светло,
И стало мутно в голове
И на сердце тепло.Летели дни… промчался год…
Настал последний час —
Ему шепнула что-то мать,
И он оставил нас.И долго-долго мне пришлось
И плакать, и грустить,
Но я боялася о нем
Кого-нибудь спросить.Однажды вижу: милый гость,
Припав к устам моим,
Мне говорит: «Не бойся, друг,
Я для других незрим».И с этих пор — он снова мой,
В объятиях моих,
И страстно, крепко он меня
Целует при других.Все говорят, что яркий свет
Ланит моих — больной.
Им не узнать, как жарко их
Целует милый мой!
Многим богам в тишине я фимиам воскуряю,
В помощь нередко с мольбой многих героев зову;
Жертвуя музам, дриадам, нимфам речистым и даже
Глупому фавну весной первенца стад берегу.
Песня же первая — Вакху, мудрому сыну Семелы.
Ты, Дионисий в венке, грозный владыка ума,
Всех доступней моим мольбам и моим возлияньям:
Ты за утраты мои полной мне чашей воздай!
Где недоступная дева, моих помышлений царица?
В мраморах Фидий своих равной не зрел никогда,
Я же сходного с ней не знал созданья, — и что же?
Тирсу покорный, и ей клялся пожертвовать я.
Ждал я, безумный, забыться в дыму и в чаду приношений;
Новый Калхас, уже меч дерзкой рукой заносил;
Мать-природа вотще взывала, как мать Клитемнестра, —
Миг еще, миг — и тебе всё бы принес я, Лией.
Мне уже чудился плеск волн забвения в барку, —
Только заступница дев деву чудесно спасла:
Дивно светла, предо мной Ифигения к небу восходит,
Я же коленом тугим в бок упираю козла.
В Сардах пир, — дворец раскрыл подвалы,
Блещут камни, жемчуги, фиалы, —
Сам Эзоп, недавний раб, смущен,
Нет числа треножникам, корзинам:
Дав законы суетным Афинам,
К Крезу прибыл странником Солон.«Посмотри на эти груды злата!
Здесь и то, что нес верблюд Евфрата,
И над чем трудился хитрый грек;
Видишь рой моих рабынь стыдливый?
И скажи, — промолвил царь кичливый, —
Кто счастливый самый человек?»«Царь, я вспомнил при твоем вопросе, —
Был ответ, — двух юношей в Аргосе:
Клеобис один, другой Битон.
Двух сынов в молитвах сладкой веры
Поминала жрица строгой Геры
И на играх славу их имен.Раз быки священной колесницы
Опоздали к часу жертвы жрицы,
И народ не ведал, что начать;
Но ярмо тяжелое надето, —
Клеобис и Битон, два атлета,
К алтарю увозят сами мать.„О, пошли ты им всех благ отныне,
Этим детям!“ — молится богине
Жрица-мать и тихо слезы льет.
Хор умолк, потух огонь во храме,
И украсил юношей венками,
Как победу чествуя, народ.А когда усталых в мир видений
Сон склонил, с улыбкой тихий гений
Опрокинул факел жизни их,
Чтоб счастливцев, и блажен и светел,
Сонм героев и поэтов встретил
Там, где нет превратностей земных.»«Неужель собрал я здесь напрасно
Всё, что так бесценно и прекрасно? —
Царь прервал Солона, морща лоб. —
Я богат, я властен необъятно!
Мне твое молчанье непонятно».
«Не пойму и я», — ввернул Эзоп.«Царь, — сказал мудрец, — всё прах земное!
Без богов не мысли о герое;
Кто в живых, счастливцем не слыви.
Счастья нет, где нет сердец смиренных,
Нет искусств, нет песен вдохновенных,
Там, где нет семейства и любви».