На лоб твой, Мейербер, лавровые листы
Спустились чересчур уж низко; должен ты
Откинуть их на миг и незакрытым ухом
Услышать лепет мой. О, да, смущенный духом,
Лишь лепетать перед тобой
Могу, о муж великий мой,
Ты, чей высокий, чудный гений
Дает нам столько наслаждений,
Чья слава громкая есть плод
Искусных и больших работ,
А не случайность лишь простая,
Не дар, который, сам не зная
Откуда, без труда, во сне,
Иной вдруг ощутит на дне
Своей души — ну, взять Россини
Или Моцарта, например.
Нет, дорогой наш Мейербер,
Маэстро славный наш в Берлине,
Ничем не одолжен судьбе
Он создал славу сам себе
Посредством воли непреклонной
И мысли, с знаньем сопряженной,
И политических машин,
И самых тонких паутин;
И государь, его протектор
Титулом «генерал-директор,
Всей музыки» его снабдил
И вместе с этим наделил
Большою властью…