Жизни вялой мы сбросили цепи.
Ты от дев городских друга к деве степной
Выноси чрез родимые степи! ‘ Конь кипучий бежит; бег и ровен и скор;
Быстрина седоку неприметна!
Тщетно хочет его упереться там взор.
Степь нагая кругом беспредметна. Там над шапкой его только солнце горит,
Небо душной лежит пеленою;
А вокруг — полный круг горизонта открыт,
И целуется небо с землёю! И из круга туда, поцелуи любя
Он торопит летучего друга…
Мой взор скользит над бездной роковой
Средь диких стен громадного оплота.
Здесь — в массах гор печатью вековой
Лежит воды и пламени работа.
Здесь — их следы. Постройка их крепка;
Но все грызут завистливые воды:
Кто скажет мне, что времени рука
Не посягнет на зодчество природы?
Тут был обвал — исчезли высоты;
Там ветхие погнулись их опоры;
Темна и громадна, грозна и могуча
Пол небу несется тяжелая туча.
Порывистый ветер ей кудри клубит,
Врывается в грудь ей и, полный усилья,
Приняв ее тяжесть на смелые крылья,
Ее по пространству воздушному мчит.
Ничто не смущает разгульного хода;
Кругом беспредельный простор и свобода;
Темно. Ни звездочки на черном неба своде.
Под проливным дождем на длинном переходе
Промокнув до костей, от сердца, до души,
Пришли на место мы — и мигом шалаши
Восстали, выросли. Ну слава богу: дома
И — роскошь! — вносится в отрадный мой шалаш
Сухая, свежая, упругая солома.
‘А чайник что? ‘ — Кипит. — О чай — спаситель наш!
Он тут. Идет денщик — служитель ратных станов,
И, слаще музыки, приветный звон стаканов
Ветра прихотям послушной,
Разряжённый, как на пир,
Как пригож в стране воздушной
Облаков летучий мир!
Клубятся дымчатые груды,
Восходят, стелются, растут
И, женской полные причуды,
Роскошно тёмны кудри вьют.
Привольно в очерках их странных
Все блестит: цветы, кенкеты,
И алмаз, и бирюза,
Люстры, звезды, эполеты,
Серьги, перстни и браслеты,
Кудри, фразы и глаза.
Все в движенье: воздух, люди,
Ленты, блонды, плечи, груди,
И достойныя венца
Ножки с тайным их обетом,
И страстями и корсетом
Белело море млечной пеной.
Татарский конь по берегу мчал
Меня к обрывам страшных скал
Меж Симеисом и Лименой,
И вот — они передо мной
Ужасной высятся преградой;
На камне камень вековой;
Стена задвинута стеной;
Громада стиснута громадой;
Скала задавлена скалой.
По Земле разнодорожной
Проходя из века в век,
Под собою — непреложный,
Неподвижный грунт подножный
Видел всюду человек.
Люди — всеми их глазами —
В небе видеть лишь могли
С дном, усыпанным звездами,
Чашу, ставшую краями
Над тарелкою Земли,
Супротив столицы датской
Есть неважный островок.
Жил там в хижине рыбацкой
Седовласый старичок —
Стар-престар. Приезжих двое,
Путешественники, что ль,
Кличут старого: ‘Позволь
Слово молвить! ’ — ‘Что такое? ’
— ‘Ты ведь здешний старожил,
Объясни ж нам: здесь каменья —
Не широки, не глубоки
Крыма водные потоки,
Но зато их целый рой
Сброшен горною стеной,
И бегут они в долины,
И через камни и стремнины
Звонкой прыгают волной,
Там виясь в живом узоре,
Там теряясь между скал
Или всасываясь в море