На Восток мы завтра улетаем,
Самолет уходит поутру.
Там течет Амур — река родная
Нашей Волге, нашему Днепру.
Летим мы, товарищ, дорогой высокой,
Наш путь над тайгою пролег.
Байкал мой глубокий,
Амур мой широкий,
Мой Дальний советский Восток!
Там шумит тайги седое море,
Океан гремит в полночный час.
Край ты мой, далекое Приморье,
Как ты близок каждому из нас!
Над тобой шумят ветра и бури,
Только им наш путь не преградить.
Кто хоть раз увидел Приамурье,
Тот его не мог не полюбить!
Край ты наш, могучий и родимый,
Если грянут грозные бои —
Никому тебя не отдадим мы,
Часовые верные твои.
На Восток уходят самолеты,
Танков ход нельзя остановить.
В бой пойдут танкисты и пилоты
На чужой земле врага разбить!
Летим мы, товарищ,
Наш путь над тайгою пролег
Байкал мой глубокий, Амур мой широкий,
Мой Дальний советский Восток!
Тревожная зелень.
Остатки пней.
Невидимая вода.
Из дальнего города сотни людей
По топям пришли сюда.
Седые деревья рубил топор,
Озерный звенел камыш.
На север —
Неведомою тропой
Ушла вековая тишь.
Железный и узкий проложен путь,
Стрелой убегает вдаль.
К болоту вагоны везут, везут
Машины,
Железо,
Сталь.
Тревожат моторы седой простор
Стальные звенят ножи.
Гудят насосы,
И рыжий торф
В колоннах больших лежит.
От буйной стройки ушли леса.
Сырая исчезла гать.
Гудят моторами корпуса,
И днем
И ночью гудят.
На север и запад,
На юг и восток
От них убегают пути.
По медному проводу
Птицей ток
К далеким станкам
Летит.
И, пролетая в густых лесах,
Над стаями тихих вод,
О будущих стройках
И чудесах
Тревожную песнь поет.
Перелистай историю России,
Прочти ее за годом год подряд.
О мужестве, о храбрости, о силе
Народа нашего
страницы говорят.
Когда враги шли по полям Отчизны
И гром войны над нивами гремел, —
Ни сил своих, ни крови и ни жизни
Народ для Родины великой не жалел.
Уже захватчик пел: ликуй и веселися!
Рви яблоки в захваченном саду.
Но выходила баба Василиса
В далеком
восемьсот двенадцатом году.
И оживал глухой лесной овраг,
И через реки, долы и туманы
Лихим налетом мчались партизаны,
И на лесные тропы падал враг.
Денис Давыдов шел — и враг бежал.
Народ вел бой, вел бой неутомимо.
От свиста партизанского дрожал
Наполеон, властитель полумира.
Перелистай историю России,
Прочти ее за годом год подряд.
О храбрости, о мужестве, о силе
Народа нашего
столетья говорят.
И в годы грозные войны гражданской
Народ по зову партии вставал.
И пламенной атакой партизанской
Он армии родимой помогал.
Так и сейчас встают безвестные герои
И стерегут родимые пути.
Они глядят во мглу ночной порою
И диверсанту не дают пройти.
Колхозник, пионер, колхозница, рабочий.
Обходчики путей, дежурные в домах
Несут дозор, следят и днем и ночью,
Чтоб не прошел жестокий, подлый враг.
А в местностях, захваченных врагами,
Среди лесной зеленой тишины,
Уже горит, горит святое пламя
Войны народной, яростной войны.
Бей, партизан, фашистов! Метче целься!
Ползут отряды меж седых берез:
Деревья падают завалами на рельсы,
И поезда врага слетают под откос.
И скачут партизаны в темь ночную,
Чтоб завтра снова в бой, в обход, в налет.
За честь и за страну, за мать родную
Сражается великий наш народ.
Перелистай историю походов
Страны советской.
Всю прочти подряд.
О героизме нашего народа
Ее страницы говорят!
Я ехал в Ашхабад. Проснулся на рассвете.
Тишь. Маленькая станция. Дома.
Пески. Безоблачное небо. Ветер.
Сосед взглянул в окно: — Ахча-Куйла.
Я выбежал, не в силах скрыть волненье.
Мне ветер руки теплые простер.
И тенью горя, самой грустной тенью
Подернулся безоблачный простор.
Вот здесь вы шли, детишек вспоминали,
Вот здесь страдали вы, не проливая слез.
Вот здесь вас интервенты расстреляли,
Вот здесь бессмертие ваше началось!
Ахча-Куйма, пески Туркменистана.
Наш поезд две минуты простоял.
Я никогда не видел Шаумяна,
Я Джапаридзе рук не пожимал.
Мне незнаком был Ваня Фиолетов
И Азизбеков, презиравший страх,
И все, погибшие за власть Советов
В ахча-куйминских пламенных песках.
Я в жизнь входил, их сыновьям ровесник.
Нас, школьников, их образ волновал.
Живыми, близкими в сказаньях, в песнях
Я имена их в детстве услыхал.
В глуши лесов и возле океанов
О них народы древние поют.
На улице Степана Шаумяна
Танкисты и подводники живут.
И мужество бессмертных вспоминают
Бойцы на трудном воинском пути.
И дети, их не знавшие, играют
В тенистом парке Двадцати Шести.
Встань, Родина, в почетном карауле!
Взгляни: уходит вдаль гряда холмов.
Каких убийц, каких разведок пули
Не целили в сердца твоих сынов!
...Да, двадцать шесть — живут!
Над ними знамя вьется,
Шумят ветра, идет за годом год.
Все меньше знавших их на свете остается
Все больше их народ наш узнает.
О них певцы сказания слагают,
И молодые, жизнью их горды,
К их мужеству и силе припадают,
Как жаждущий к источнику воды.
Они средь нас. Не смеют смерть и время
Стереть их жизни небывалый след.
Так закаляет молодое племя
История борьбы, история побед.
В глуши лесов и возле океанов
Их образы могучие живут.
На улице Степана Шаумяна
Танкисты о Чапаеве поют.
И мужество бессмертных вспоминают
Бойцы на трудном воинском пути.
И дети, их не знавшие, играют
В тенистом парке Двадцати Шести.
Почти детьми,
пожав друг другу руки,
В Сокольниках мы встретились с тобой...
Потом уехал я, — и началась с разлуки,
С коротких писем началась любовь.
Она тайгою черною бежала,
Она стелилась по степной траве,
Она через Урал перелетала,
Ее на тыщи верст, на много дней хватало,
Пока я был в Сибири, ты — в Москве.
В пыли дорог, с тобой в разлуке, — там-то
Я весь ее огонь почувствовать сумел.
Я в Севастополе работницам почтамта,
Восьми телеграфисткам, надоел.
Я каждый день ходил туда упрямо,
Я долгие проделывал пути,
Чтобы в словах всем ясной телеграммы
Ее — любовь далекую — найти.
Меня в Москву дорога приводила.
Забыть ли мне всю прелесть этих дней?
Ты в школу на занятия спешила,
Я звал тебя учительшей моей.
Какая жизнь была, была пора какая.
Как мы умели не устать ничуть,
Когда по два часа в дыму, в огне, в трамвае
В Дангауэровку свершали путь!
Почти детьми,
средь шуток, среди смеха.
Решили мы всю жизнь с тобой прожить,
Растить детей, и семь морей обехать,
И радости и горе поделить.
И нас ждала страна моя родная.
Ты помнишь гул дорог и паровозный вой? Одесса милая и Астрахань степная —
Свидетельницы счастья моего.
Любовь нас сквозь преграды проводила,
Нам помогала совершать дела.
Она по морю Черному ходила,
Она в забытой Усмани цвела.
Так жизнь твоя моею жизнью стала.
Так кровь твоя стучит теперь во мне.
И так любовь моя к тебе — совпала
С любовью к жизни, к песне и к стране,
А если тень меж нами проходила
Иль недоверья стлался серый дым —
Как плакал я и как мне трудно было
Опять себя почувствовать живым.
Но жизнь росла, цвела улыбкой сына,
Из нас троих — она была права.
Но жизнь сама за нас произносила
Для примиренья нужные слова.
Мы молоды,— наш век еще не прожит.
Нас расстояньям не разединить,
Нас жизнь с тобою разлучить не сможет,
О смерти же не стоит говорить.
Нас ждут еще дела, походы и разлуки,
Но жребий я благословляю свой.
Почти детьми,
пожав друг другу руки,
В Сокольниках мы встретились с тобой.
В избушке маленькой, в ночи глухой, угрюмой,
Сидели мы вкруг старого стола.
Беседа прервалась, и каждый думал
О чем-то о своем, и ночь тревожно шла.
В углу при тусклом, беспокойном свете
Боец читал под орудийный гул.
Я подошел к нему, он не заметил.
Из-за плеча я в книгу заглянул.
То Горький был.
Читал водитель танка
О том, как люди к солнцу шли вперед,
Как путь в лесах отыскивал им Данко,
И как он сердце отдал за народ,
Как факелом оно в ночи пылало
И освещало путь, звало уставших в бой.
И в этот миг слепой кусок металла,
Стеная и урча, промчался над избой.
Но к вою мин, к свинцовой грозной песне
Привык боец в походах и в борьбе.
Он все читал о юноше чудесном,
Читал о Данко, словно о себе.
В ту ночь мы ни о чем не говорили.
К чему слова, когда сердца близки!
Бойцы шинели на пол постелили.
Во тьме мерцали трубок огоньки.
Я рано встал.
Но где ж водитель танка?
Он затемно еще ушел в снега, в мороз,
Уехал он на фронт и книжечку о Данко,
Легенду Горького, в сражение повез.
Фашисты рвут, сжигают книги эти.
Забудь о вольных песнях, человек!
К чему читать о солнце и о свете
Тем, кто рабами должен стать навек.
Мечты запрещены. Глупы, жестоки,
Враги сжигают все, не ведая о том,
Что строки пушкинские,
горьковские строки
Мы сквозь огонь сражений пронесем,
Что мы покончим с вражеским застенком,
Что наш народ на бой суровый встал
За землю, о которой пел Шевченко
И о которой Горький тосковал.
За то, что он любил:
за русские равнины,
За песню волжскую, за Ильмень голубой,
За тихий Дон, за степи Украины,
Ведем мы бой, жестокий, смертный бой.
Безумство храбрых в битвах вспоминаем,
Когда идут разведчики во тьму.
Любовь к России мы соединяем
С любовью к человечеству всему.
О, слава Горького, ты стала нашей славой!
Как радостно нам знать:
он между нами жил,
По нашим селам шел,
по нашим рекам плавал
И с Лениным и Сталиным дружил.
Грохочет бой.
Где ты, водитель танка?
Куда тебя закинула война?
Быть может, ты убит и книжечка о Данко
Твоею кровью, друг, обагрена?
Нет, верю я:
ты мчишься, брови хмуря,
Сквозь талые весенние снега,
Ты мчишься в бой,
как вестник нашей бури,
Сметающей кровавого врага.