Василий Жуковский - стихи про месяц

Найдено стихов - 4

Василий Жуковский

К месяцу

Снова лес и дол покрыл
Блеск туманный твой:
Он мне душу растворил
Сладкой тишиной.

Ты блеснул… и просветлел
Тихо темный луг:
Так улыбкой наш удел
Озаряет друг.

Скорбь и радость давних лет
Отозвались мне,
И минувшего привет
Слышу в тишине.

Лейся, мой ручей, стремись!
Жизнь уж отцвела;
Так надежды пронеслись;
Так любовь ушла.

Ах! то было и моим,
Чем так сладко жить,
То, чего, расставшись с ним,
Вечно не забыть.

Лейся, лейся, мой ручей,
И журчанье струй
С одинокою моей
Лирой согласуй.

Счастлив, кто от хлада лет
Сердце охранил,
Кто без ненависти свет
Бросил и забыл,

Кто делит с душой родной,
Втайне от людей,
То, что презрено толпой
Или чуждо ей.

Василий Жуковский

Адельстан

День багрянил, померкая,
‎Скат лесистых берегов;
Ре́ин, в зареве сияя,
‎Пышен тёк между холмов.

Он летучей влагой пены
‎Замок Аллен орошал;
Терема́ зубчаты стены
‎Он в потоке отражал.

Девы красные толпою
‎Из растворчатых ворот
Вышли на́ берег — игрою
‎Встретить месяца восход.

Вдруг плывёт, к ладье прикован,
‎Белый лебедь по реке;
Спит, как будто очарован,
‎Юный рыцарь в челноке.

Алым парусом играет
‎Легкокрылый ветерок,
И ко брегу приплывает
‎С спящим рыцарем челнок.

Белый лебедь встрепенулся,
‎‎Распустил криле свои;
Дивный плаватель проснулся —
‎И выходит из ладьи.

И по Реину обратно
‎С очарованной ладьёй
По́плыл тихо лебедь статный
‎И сокрылся из очей.

Рыцарь в замок Аллен входит:
‎Всё в нём прелесть — взор и стан;
В изумленье всех приводит
‎Красотою Адельстан.

Меж красавицами Лора
‎В замке Аллене была
Видом ангельским для взора,
‎Для души душой мила.

Графы, герцоги толпою
‎К ней стеклись из дальних стран —
Но умом и красотою
‎Всех был краше Адельстан.

Он у всех залог победы
‎На турнирах похищал;
Он вечерние беседы
‎Всех милее оживлял.

И приветны разговоры
‎И приятный блеск очей
Влили нежность в сердце Лоры —
‎Милый стал супругом ей.

Исчезает сновиденье —
‎Вслед за днями мчатся дни:
Их в сердечном упоенье
‎И не чувствуют они.

Лишь случается порою,
‎Что, на воды взор склонив,
Рыцарь бродит над рекою,
‎Одинок и молчалив.

Но при взгляде нежной Лоры
‎Возвращается покой;
Оживают тусклы взоры
‎С оживленною душой.

Невидимкой пролетает
‎Быстро время — наконец,
Улыбаясь, возвещает
‎Другу Лора: «Ты отец!»

Но безмолвно и уныло
‎На младенца смотрит он,
«Ах! — он мыслит, — ангел милый,
‎Для чего ты в свет рождён?»

И когда обряд крещенья
‎Патер должен был свершить,
Чтоб водою искупленья
‎Душу юную омыть:

Как преступник перед казнью,
‎Адельстан затрепетал;
Взор наполнился боязнью;
‎Хлад по членам пробежал.

Запинаясь, умоляет
‎День обряда отложить.
«Сил недуг меня лишает
‎С вами радость разделить!»

Солнце спряталось за гору;
‎Окропился луг росой;
Он зовет с собою Лору,
‎Встретить месяц над рекой.

«Наш младенец будет с нами:
‎При дыханье ветерка
Тихоструйными волнами
‎Усыпит его река».

И пошли рука с рукою…
‎День на хо́лмах догорал;
Молча, сумрачен душою,
‎Рыцарь сына лобызал.

Вот уж поздно; солнце село;
‎Отуманился поток;
Чёрен берег опустелый;
‎Холодеет ветерок.

Рыцарь всё молчит, печален;
‎Всё идёт вдоль по реке;
Лоре страшно; замок Аллен
‎С час как скрылся вдалеке.

«Поздно, милый; уж седеет
‎Мгла сырая над рекой;
С вод холодный ветер веет;
‎И дрожит младенец мой».

«Тише, тише! Пусть седеет
‎Мгла сырая над рекой;
Грудь моя младенца греет;
‎Сладко спит младенец мой».

«Поздно, милый; поневоле
‎Страх в мою теснится грудь;
Месяц бледен; сыро в поле;
‎Долог нам до замка путь».

Но молчит, как очарован,
‎Рыцарь, глядя на реку́…
Лебедь там плывёт, прикован
‎Лёгкой цепью к челноку.

Лебедь к берегу — и с сыном
‎Рыцарь сесть в челнок спешит;
Лора вслед за паладином;
‎Обомлела и дрожит.

И, осанясь, лебедь статный
‎Легкой цепию повлёк
Вдоль по Реину обратно
‎Очарованный челнок.

Небо в Реине дрожало,
‎И луна из дымных туч
На ладью сквозь парус алый
‎Проливала тёмный луч.

И плывут они, безмолвны;
‎За кормой струя бежит;
Тихо плещут в лодку волны;
‎Парус вздулся и шумит.

И на береге молчанье;
‎И на месяце туман;
Лора в робком ожиданье;
‎В смутной думе Адельстан.

Вот уж ночи половина:
‎Вдруг… младенец стал кричать,
«Адельстан, отдай мне сына!» —
‎Возопила в страхе мать.

«Тише, тише; он с тобою.
‎Скоро… ах! кто даст мне сил?
Я ужасною ценою
‎За блаженство заплатил.

Спи, невинное творенье;
‎Мучит душу голос твой;
Спи, дитя; ещё мгновенье,
‎И навек тебе покой».

Лодка к брегу — рыцарь с сыном
‎Выйти на берег спешит;
Лора вслед за паладином,
‎Пуще млеет и дрожит.

Страшен берег обнажённый;
‎Нет ни жила, ни древес;
Чёрен, дик, уединённый,
‎В стороне стоит утёс.

И пещера под скалою —
‎В ней не зрело око дна;
И чернеет пред луною
‎Страшным мраком глубина.

Сердце Лоры замирает;
‎Смотрит робко на утёс.
Звучно к бездне восклицает
‎Паладин: «Я дань принес».

В бездне звуки отравились;
‎Отзыв грянул вдоль реки;
Вдруг… из бездны появились
‎Две огромные ру́ки.

К ним приблизил рыцарь сына…
‎Цепенеющая мать,
Возопив, у паладина
‎Жертву бросилась отнять

И воскликнула: «Спаситель!..»
‎Глас достигнул к небесам:
Жив младенец, а губитель
‎Ниспровергнут в бездну сам.

Страшно, страшно застонало
‎В грозных сжавшихся когтях…
Вдруг всё пусто, тихо стало
‎В глубине и на скалах.

Василий Жуковский

Людмила

«Где ты, милый? Что с тобою?
С чужеземною красою,
Знать, в далекой стороне
Изменил, неверный, мне,
Иль безвременно могила
Светлый взор твой угасила».
Так Людмила, приуныв,
К персям очи приклонив,
На распутии вздыхала.
«Возвратится ль он, — мечтала, -
Из далеких, чуждых стран
С грозной ратию славян?»Пыль туманит отдаленье;
Светит ратных ополченье;
Топот, ржание коней;
Трубный треск и стук мечей;
Прахом панцыри покрыты;
Шлемы лаврами обвиты;
Близко, близко ратных строй;
Мчатся шумною толпой
Жены, чада, обрученны…
«Возвратились незабвенны!..»
А Людмила?.. Ждет-пождет…
«Там дружину он ведет; Сладкий час — соединенье!..»
Вот проходит ополченье;
Миновался ратных строй…
Где ж, Людмила, твой герой?
Где твоя, Людмила, радость?
Ах! прости, надежда-сладость!
Всё погибло: друга нет.
Тихо в терем свой идет,
Томну голову склонила:
«Расступись, моя могила;
Гроб, откройся; полно жить;
Дважды сердцу не любить».«Что с тобой, моя Людмила? -
Мать со страхом возопила.-
О, спокой тебя творец!» —
«Милый друг, всему конец;
Что прошло — невозвратимо;
Небо к нам неумолимо;
Царь небесный нас забыл…
Мне ль он счастья не сулил?
Где ж обетов исполненье?
Где святое провиденье?
Нет, немилостив творец;
Всё прости, всему конец».«О Людмила, грех роптанье;
Скорбь — создателя посланье;
Зла создатель не творит;
Мертвых стон не воскресит».-
«Ах! родная, миновалось!
Сердце верить отказалось!
Я ль, с надеждой и мольбой,
Пред иконою святой
Не точила слез ручьями?
Нет, бесплодными мольбами
Не призвать минувших дней;
Не цвести душе моей.Рано жизнью насладилась,
Рано жизнь моя затмилась,
Рано прежних лет краса.
Что взирать на небеса?
Что молить неумолимых?
Возвращу ль невозвратимых?»-
«Царь небес, то скорби глас!
Дочь, воспомни смертный час;
Кратко жизни сей страданье;
Рай — смиренным воздаянье,
Ад — бунтующим сердцам;
Будь послушна небесам».«Что, родная, муки ада?
Что небесная награда?
С милым вместе — всюду рай;
С милым розно — райский край
Безотрадная обитель.
Нет, забыл меня спаситель!»
Так Людмила жизнь кляла,
Так творца на суд звала…
Вот уж солнце за горами;
Вот усыпала звездами
Ночь спокойный свод небес;
Мрачен дол, и мрачен лес.Вот и месяц величавой
Встал над тихою дубравой;
То из облака блеснет,
То за облако зайдет;
С гор простерты длинны тени;
И лесов дремучих сени,
И зерцало зыбких вод,
И небес далекий свод
В светлый сумрак облеченны…
Спят пригорки отдаленны,
Бор заснул, долина спит…
Чу!.. полночный час звучит.Потряслись дубов вершины;
Вот повеял от долины
Перелетный ветерок…
Скачет по полю ездок,
Борзый конь и ржет и пышет.
Вдруг… идут… (Людмила слышит)
На чугунное крыльцо…
Тихо брякнуло кольцо…
Тихим шепотом сказали…
(Все в ней жилки задрожали)
То знакомый голос был,
То ей милый говорил: «Спит иль нет моя Людмила?
Помнит друга иль забыла?
Весела иль слезы льет?
Встань, жених тебя зовет».-
«Ты ль? Откуда в час полночи?
Ах! едва прискорбны очи
Не потухнули от слез.
Знать, тронулся царь небес
Бедной девицы тоскою.
Точно ль милый предо мною?
Где же был? Какой судьбой
Ты опять в стране родной?»«Близ Наревы дом мой тесный.
Только месяц поднебесный
Над долиною взойдет,
Лишь полночный час пробьет —
Мы коней своих седлаем,
Темны кельи покидаем.
Поздно я пустился в путь.
Ты моя; моею будь…
Чу! совы пустынной крики.
Слышишь? Пенье, брачны лики.
Слышишь? Борзый конь заржал.
Едем, едем, час настал».«Переждем хоть время ночи;
Ветер встал от полуночи;
Хладно в поле, бор шумит;
Месяц тучами закрыт».-
«Ветер буйный перестанет;
Стихнет бор, луна проглянет;
Едем, нам сто верст езды.
Слышишь? Конь грызет бразды,
Бьет копытом с нетерпенья.
Миг нам страшен замедленья;
Краткий, краткий дан мне срок;
Едем, едем, путь далек».«Ночь давно ли наступила?
Полночь только что пробила.
Слышишь? Колокол гудит».-
«Ветер стихнул; бор молчит;
Месяц в водный ток глядится;
Мигом борзый конь домчится».-
«Где ж, скажи, твой тесный дом?» —
«Там, в Литве, краю чужом:
Хладен, тих, уединенный,
Свежим дерном покровенный;
Саван, крест и шесть досток.
Едем, едем, путь далек».Мчатся всадник и Людмила.
Робко дева обхватила
Друга нежною рукой,
Прислонясь к нему главой.
Скоком, лётом по долинам,
По буграм и по равнинам;
Пышет конь, земля дрожит;
Брызжут искры от копыт;
Пыль катится вслед клубами;
Скачут мимо них рядами
Рвы, поля, бугры, кусты;
С громом зыблются мосты.«Светит месяц, дол сребрится;
Мертвый с девицею мчится;
Путь их к келье гробовой.
Страшно ль, девица, со мной?»-
«Что до мертвых? что до гроба?
Мертвых дом — земли утроба».-
«Чу! в лесу потрясся лист.
Чу! в глуши раздался свист.
Черный ворон встрепенулся;
Вздрогнул конь и отшатнулся;
Вспыхнул в поле огонек».-
«Близко ль, милый?» — «Путь далек».Слышат шорох тихих теней:
В час полуночных видений,
В дыме облака, толпой,
Прах оставя гробовой
С поздним месяца восходом,
Легким, светлым хороводом
В цепь воздушную свились;
Вот за ними понеслись;
Вот поют воздушны лики:
Будто в листьях повилики
Вьется легкий ветерок;
Будто плещет ручеек.«Светит месяц, дол сребрится;
Мертвый с девицею мчится;
Путь их к келье гробовой.
Страшно ль, девица, со мной?»-
«Что до мертвых? что до гроба?
Мертвых дом — земли утроба».-
«Конь, мой конь, бежит песок;
Чую ранний ветерок;
Конь, мой конь, быстрее мчися;
Звезды утренни зажглися,
Месяц в облаке потух.
Конь, мой конь, кричит петух».«Близко ль, милый?» — «Вот примчались».
Слышут: сосны зашатались;
Слышут: спал с ворот запор;
Борзый конь стрелой на двор.
Что же, что в очах Людмилы?
Камней ряд, кресты, могилы,
И среди них божий храм.
Конь несется по гробам;
Стены звонкий вторят топот;
И в траве чуть слышный шепот,
Как усопших тихий глас… Вот денница занялась.
Что же чудится Людмиле?
К свежей конь примчась могиле,
Бух в нее и с седоком.
Вдруг — глухой подземный гром;
Страшно доски затрещали;
Кости в кости застучали;
Пыль взвилася; обруч хлоп;
Тихо, тихо вскрылся гроб…
Что же, что в очах Людмилы?..
Ах, невеста, где твой милый?
Где венчальный твой венец?
Дом твой — гроб; жених -мертвец.Видит труп оцепенелый:
Прям, недвижим, посинелый,
Длинным саваном обвит.
Страшен милый прежде вид;
Впалы мертвые ланиты;
Мутен взор полуоткрытый;
Руки сложены крестом.
Вдруг привстал… манит перстом.
«Кончен путь: ко мне, Людмила;
Нам постель — темна могила;
Завес — саван гробовой;
Сладко спать в земле сырой».Что ж Людмила?.. Каменеет,
Меркнут очи, кровь хладеет,
Пала мертвая на прах.
Стон и вопли в облаках;
Визг и скрежет под землею;
Вдруг усопшие толпою
Потянулись из могил;
Тихий, страшный хор завыл:
«Смертных ропот безрассуден;
Царь всевышний правосуден;
Твой услышал стон творец;
Час твой бил, настал конец».

Василий Жуковский

Варвик

Никто не зрел, как ночью бросил в волны
‎Эдвина злой Варвик;
И слышали одни брега безмолвны
‎Младенца жалкий крик.

От подданных погибшего губитель
‎Владыкой признан был —
И в Ирлингфор уже, как повелитель,
‎Торжественно вступил.

Стоял среди цветущия равнины
‎Старинный Ирлингфор,
И пышные с высот его картины
‎Повсюду видел взор.

Авон, шумя под древними стенами,
‎Их пеной орошал,
И низкий брег с лесистыми холмами
‎В струях его дрожал.

Там пламенел брегов на тихом склоне
‎Закат сквозь редкий лес;
И трепетал во дремлющем Авоне
С звездами свод небес.

Вдали, вблизи рассыпанные села
‎Дымились по утрам;
От резвых стад равнина вся шумела,
‎И вторил лес рогам.

Спешил, с пути прохожий совратяся,
‎На Ирлингфор взглянуть,
И, красотой картин его пленяся,
‎Он забывал свой путь.

Один Варвик был чужд красам природы:
‎Вотще в его глазах
Цветут леса, вияся блещут воды,
‎И радость на лугах.

И устремить, трепещущий, не смеет
‎Он взора на Авон:
Оттоль зефир во слух убийцы веет
‎Эдвинов жалкий стон.

И в тишине безмолвной полуночи
‎Все тот же слышен крик,
И чудятся блистающие очи
И бледный, страшный лик.

Вотще Варвик с родных брегов уходит —
‎Приюта в мире нет:
Страшилищем ужасным совесть бродит
‎Везде за ним вослед.

И он пришел опять в свою обитель:
‎А сладостный покой,
И бедности веселый посетитель,
‎В дому его чужой.

Часы стоят, окованы тоскою;
‎А месяцы бегут…
Бегут — и день убийства за собою
‎Невидимо несут.

Он наступил; со страхом провожает
‎Варвик ночную тень:
Дрожи! (ему глас совести вещает) —
‎Эдвинов смертный день!

Ужасный день: от молний небо блещет;
‎Отвсюду вихрей стон;
Дождь ливмя льет; волнами с воем плещет
‎Разлившийся Авон.

Вотще Варвик, среди веселий шума,
‎Цедит в бокал вино:
С ним за столом садится рядом Дума:
‎Питье отравлено.

Тоскующий и грозный призрак бродит
‎В толпе его гостей;
Везде пред ним: с лица его не сводит
‎Пронзительных очей.

И день угас, Варвик спешит на ложе…
‎Но и в тиши ночной,
И на одре уединенном то же;
‎Там сон, а не покой.

И мнит он зреть пришельца из могилы,
‎Тень брата пред собой;
В чертах болезнь, лик бледный, взор унылый
‎И голос гробовой.

Таков он был, когда встречал кончину;
‎И тот же слышен глас,
Каким молил он быть отцом Эдвину
Варвика в смертный час:

«Варвик, Варвик, свершил ли данно слово?
‎Исполнен ли обет?
Варвик, Варвик, возмездие готово;
‎Готов ли твой ответ?»

Воспрянул он — глас смолкнул — разъяренно
‎Один во мгле ночной
Ревел Авон — но для души смятенной
‎Был сладок бури вой.

Но вдруг — и въявь, средь шума и волненья,
‎Раздался смутный крик:
«Спеши, Варвик, спастись от потопленья;
‎Беги, беги, Варвик».

И к берегу он мчится — под стеною
‎Уже Авон кипит;
Глухая ночь; одето небо мглою;
‎И месяц в тучах скрыт.

И молит он с подъятыми руками:
‎«Спаси, спаси, Творец!»
И вдруг — мелькнул челнок между волнами;
‎И в челноке пловец.

Варвик зовет, Варвик манит рукою —
‎Не внемля шума волн,
Пловец сидит спокойно над кормою
‎И правит к брегу челн.

И с трепетом Варвик в челнок садится —
‎Стрелой помчался он…
Молчит пловец… молчит Варвик… вот, мнится,
‎Им слышен тяжкий стон.

На спутника уставил кормщик очи:
‎«Не слышался ли крик?» —
«Нет, просвистал в твой парус ветер ночи, —
‎Смутясь, сказал Варвик.

Правь, кормщик, правь, не скоро челн домчится;
‎Гроза со всех сторон».
Умолкнули… плывут… вот снова мнится
‎Им слышен тяжкий стон.

«Младенца крик! он борется с волною;
‎На помощь он зовет». —
«Правь, кормщик, правь, река покрыта мглою,
‎Кто там его найдет?»

«Варвик, Варвик, час смертный зреть ужасно;
‎Ужасно умирать;
Варвик, Варвик, младенцу ли напрасно
‎Тебя на помощь звать?

Во мгле ночной он бьется меж водами;
‎Облит он хладом волн;
Еще его не видим мы очами;
‎Но он… наш видит челн!»

И снова крик слабеющий, дрожащий,
‎И близко челнока…
Вдруг в высоте рог месяца блестящий
‎Прорезал облака;

И с яркими слиялася лучами,
‎Как дым прозрачный, мгла,
Зрят на скале дитя между волнами;
‎И тонет уж скала.

Пловец гребет; челнок летит стрелою;
‎В смятении Варвик;
И озарен младенца лик луною;
‎И страшно бледен лик.

Варвик дрожит — и руку, страха полный,
‎К младенцу протянул —
И, со скалы спрыгнув младенец в волны,
‎К его руке прильнул.

И вмиг… дитя, челнок, пловец незримы;
‎В руках его мертвец:
Эдвинов труп, холодный, недвижимый,
‎Тяжелый, как свинец.

Утихло все — и небеса и волны:
‎Исчез в водах Варвик;
Лишь слышали одни брега безмолвны
‎Убийцы страшный крик.