В страну без возврата, в жилище
мертвых устремилась богиня
Истар — вывести души из ада,
чтобы они вновь ели и жили.
Из ассирийского эпосаГод написания: без даты
Сияла людям Мысль, как свет в эфире;
Ее лучи лились чрез океан —
Из Атлантиды в души разных стран;
Так луч зенита отражен в надире!
Свет приняли Китай и Индостан,
Края эгейцев и страна Наири,
Он просверкал у Аймара и в Тире,
Где чтим был Ягве, Зевс и Кукулкан.
И ярко факел вспыхнул в Вавилоне;
Вещанья звезд прочтя на небосклоне,
Их в символы Семит пытливый влил.
Седмица дней и Зодиак, — идеи,
Пребудут знаком, что уже в Халдее
Исканьем тайн дух человека жил.
Моя страна! Ты доказала
И мне и всем, что дух твой жив,
Когда, почуяв в теле жало,
Ты заметалась, застонала,
Вся — исступленье, вся — порыв!
О, страшен был твой недвижимый,
На смерть похожий, черный сон!
Но вдруг пронесся гул Цусимы,
Ты задрожала вся, и мнимый
Мертвец был громом пробужден.
Нет, не позор бесправной доли,
Не зов непризванных вождей,
Но жгучий стыд, но ярость боли
Тебя метнули к новой воле
И дали мощь руке твоей!
И как недужному, сквозь бреды,
Порой мелькают имена, —
Ты вспомнила восторг победы,
И то, о чем сказали деды:
Что ты великой быть — должна!
Пусть ветры вновь оледенили
Разбег апрельский бурных рек:
Их жизнь — во временной могиле,
Мы смеем верить скрытой силе,
Ждать мая, мая в этот век!
Ты приходишь из страны безвестной,
Чужеземец! я — в родном краю.
Молод — ты, я — стар, так разве честно
Оскорблять святыню древнюю мою?
Я служу Перуну. В храме темном
Провожу, как жрец, свои часы,
Мою бога, на лице огромном
Золотые чищу я усы.
Я считаю десять пятилетий
С дня, как мальчиком вошел сюда, —
Старцы, мужи, женщины и дети
Чтут мои согбенные года.
Славишь ты неведомого бога, —
Я не знаю, властен он иль слаб.
Но всю жизнь у этого порога
Я склонялся, как покорный раб.
Или был безумен я все годы?
Иль вся жизнь моя — обман и стыд?
Но Перун царит из рода в роды,
Как и ныне над страной царит.
Удались отсюда, странник юный,
Унеси свой заостренный крест, —
Я пребуду данником Перуна,
Бога наших, мне родимых, мест.
Пусть ты прав, и бог мой — бог неправый…
В дни, когда покинут все наш храм,
Я, воспев Перуну песню славы,
Лягу умирать к его стопам.
Мне вспомнить страшно, вспомнить стыдно
Мои безумные слова, —
Когда, качаясь серповидно,
Тень на стене была жива;
Когда клонилось к телу тело,
Уста искали влажных уст,
И грезе не было предела,
А внешний мир был странно-пуст.
Я верил, или я не верил?
Любил вполне, иль не любил?
Но я земное небом мерил
И небо для земли забыл!
Качались тени. Губы млели.
Светилась тела белизна.
И там, вкруг сумрачной постели,
Была блаженная страна, —
Страна, куда должны причалить
Все золотые корабли,
Где змей желаний сладко жалит
И душен аромат земли!
И не было ни стен, ни комнат, —
Хмель солнца, пьяная трава…
О, неужели мысли вспомнят
Мои безумные слова!
В моей стране — покой осенний,
Дни отлетевших журавлей,
И, словно строгий счет мгновений,
Проходят облака над ней.
Безмолвно поле, лес безгласен,
Один ручей, как прежде, скор.
Но странно ясен и прекрасен
Омытый холодом простор.
Здесь, где весна, как дева, пела
Над свежей зеленью лугов,
Где после рожь цвела и зрела
В святом предчувствии серпов, —
Где ночью жгучие зарницы
Порой влюбленных стерегли,
Где в августе склоняли жницы
Свой стан усталый до земли, —
Теперь торжественность пустыни,
Да ветер, бьющий по кустам,
А неба свод, глубоко синий, —
Как купол, увенчавший храм!
Свершила ты свои обеты,
Моя страна! и замкнут круг!
Цветы опали, песни спеты,
И собран хлеб, и скошен луг.
Дыши же радостным покоем
Над миром дорогих могил,
Как прежде ты дышала зноем,
Избытком страсти, буйством сил!
Насыться миром и свободой,
Как раньше делом и борьбой, —
И зимний сон, как всей природой,
Пусть долго властвует тобой!
С лицом и ясным и суровым
Удары снежных вихрей встреть,
Чтоб иль воскреснуть с майским зовом,
Иль в неге сладкой умереть!
С.Л. Полякову
Словно кровь у свежей раны,
Красный камень гиацинт
Увлекает грезу в страны,
Где царит широкий Инд;
Где в засохших джунглях внемлют
Тигры поступи людей
И на мертвых ветках дремлют
Пасти жадных орхидей;
Где, окованная взглядом,
Птица стынет пред змеей
И, полны губящим ядом,
Корни пухнут под землей.
Сладко грезить об отчизне
Всех таинственных отрав!
Там найду я радость жизни —
Воплотивший смерть состав!
В лезвее багдадской стали
Каплю смерти я волью,
И навек в моем кинжале
Месть и волю затаю.
И когда любовь обманет,
И ласкавшая меня
Расточать другому станет
Речи нег на склоне дня, —
Я приду к ней с верным ядом,
Я ее меж ласк и чар,
Словно змей, затешу взглядом,
Разочту, как тигр, удар.
И, глядя на кровь у раны
(Словно камень гиацинт!),
Повлекусь я грезой в страны,
Где царит широкий Инд.
Я посетил твой прах, забытый и далекий,
На сельском кладбище, среди простых крестов,
Где ты, безвестный, спишь, как в жизни, одинокий,
Любовник тишины и несказанных снов.
Ты позабыт давно друзьями и врагами,
И близкие тебе давно все отошли,
Но связь давнишняя не порвалась меж нами,
Двух клявшихся навек — жить радостью земли!
И здесь, в стране чужой, где замки над обрывом
Ревниво берегут сны отошедших дней,
Где бурная река крутит своим разливом
Ряды поверженных, воде врученных пней;
Где старые дубы и сумрачные вязы,
Как в годы рыцарей, стоят глухой стеной;
Где ночью, в синеве, всемирные алмазы
Спокойно бодрствуют над юной вновь страной;
Ты мой заслышал зов, такой же, как и прежде!
Я радостно воззвал, и ты шепнул: «Живи!
Дыши огнем небес, верь песне и надежде,
И тело сильное опять отдай любви!»
Ты мне сказал: «Я здесь, один, в лесу зеленом,
Но помню, и сквозь сон, мощь бури, солнца, рек,
И ветер, надо мной играя тихим кленом,
Поет мне, что земля — жива, жива вовек!»
(Строфы с однозвучными рифмами)
Загорелся луч денницы,
И опять запели птицы
За окном моей темницы.
Свет раскрыл мои ресницы.
Снова скорбью без границы,
Словно бредом огневицы,
Дух измученный томится,
На простор мечта стремится.
Птицы! птицы! вы — на воле!
Вы своей довольны долей,
Целый мир вам — ваше поле!
Не понять вам нашей боли!
День и ночь — не все равно ли,
Если жизнь идет в неволе!
Спойте ж мне, — вы на свободе, —
Песню о моем народе!
Солнце, солнце! ты — прекрасно!
Ты над миром ходишь властно
В тучах и в лазури ясной.
Я ж все вижу безучастно,
Я безгласно, я всечасно
Все томлюсь тоской напрасной —
Вновь увидеть край желанный!
Озари те, солнце, страны!
Ветер, ветер! ты, ретивый,
На конях взвиваешь гривы,
Ты в полях волнуешь нивы,
В море крутишь волн извивы!
Много вас! вы все счастливы!
Ветры! если бы могли вы
Пронести хотя бы мимо
Песнь страны моей родимой!
Светит снова луч денницы.
За окном щебечут птицы.
Высоко окно темницы.
Слезы виснут на ресницы.
Нет тоске моей границы.
Словно бредом огневицы,
Дух измученный томится,
На простор мечта стремится.
Как царственно в разрушенном Мемфисе,
Когда луна, тысячелетий глаз,
Глядит печально из померкшей выси
На город, на развалины, на нас.Ленивый Нил плывет, как воды Стикса;
Громады стен проломленных хранят
Следы кирки неистового гикса;
Строг уцелевших обелисков ряд.Я — скромный гость из молодой Эллады,
И, в тихий час таинственных планет,
Обломки громкого былого рады
Шепнуть пришельцу горестный привет: «Ты, странник из земли, любимой небом,
Сын племени, идущего к лучам, -
Пусть ты клянешься Тотом или Фебом,
Внимай, внимай, о чужестранец, нам! Мы были горды, высились высоко,
И сердцем мира были мы в веках, -
Но час настал, и вот, под бурей Рока,
Погнулись мы и полегли во прах.В твоей стране такие же колонны,
Как стебли, капителью расцветут,
Падет пред ними путник удивленный,
Их чудом света люди назовут.Но и твои поникнут в прах твердыни,
Чтоб после путники иной страны,
Останки храмов видя средь пустыни,
Дивились им, величьем смущены.Быть может, в землях их восстанут тоже
Дворцы царей и капища богов, -
Но будут некогда и те похожи
На мой скелет, простертый меж песков.Поочередно скиптр вселенской славы
Град граду уступает. Не гордись,
Пришелец. В мире все на время правы,
Но вечно прав лишь тот, кто держит высь!»Торжествен голос царственных развалин,
Но, словно Стикс, струится чёрный Нил.
И диск луны, прекрасен и печален,
Свой вечный путь вершит над сном могил.
Так вот в какие пустыни
Ты нас заманил, Соблазнитель!
Бесстрастный учитель
Мечты и гордыни,
Скорби целитель,
Освободитель
От всех уныний!
Эта страна — безвестное Гоби,
Где Отчаянье — имя столице!
Здесь тихо, как в гробе.
В эти границы
Не долетают птицы;
Степь камениста, даль суха,
Кустарник с жесткой листвой,
Мох ползучий, седой,
Да кусты лопуха…
Здесь мы бродим, тобой соблазненная рать,
Взорами, в ужасе, даль обводя,
Избегая смотреть друг на друга.
Одним — смеяться, другим— рыдать,
Третьим безмолвствовать, слов: не найдя,
Всем — в пределах единого круга!
Иные, в упорстве мгновенном,
Ищут дороги назад,
Кружатся по пустыне холодной,
Смущающей очи миражем бессменным,
И круги за кругами чертят,
Бесплодно, —
По своим следам
Возвращаясь к нам.
Другие, покорно, на острых камнях
Лежат и грызут иссохшие руки,
Как на прахе брошенный прах,
И солнечный диск, громаден и ал,
Встает из-за рыжих скал,
Из-за грани прежней отчизны,
Страны Любви и Жизни,
Что стала страной — Вечной Разлуки.
У нас бывают экстазы,
Когда нежданно
Мы чувствуем жизнь и силы!
Всё меняется странно:
Камни горят, как алмазы,
Новые всходят на небо светила,
Расцветают безвестные розы, —
Но, быстро осыпаются грезы,
Тупо мы падаем в груды колеблемой пыли,
Тупо мы слушаем ветер,
Еле качающий дремлющий вереск, —
В бессилии…
И тогда появляешься ты,
Прежний, Юный, Прекрасный,
В огненном Маке,
Царь Мечты.
Властно
Нам делаешь знаки,
И, едва наступает тишь —
Прежний, Прекрасный, Юный, —
Голосом нежным, как струны,
Нам говоришь:
«Я обещал вам восторга мгновенья, —
Вы их узнали довольно!
Я обещал вам виденья, —
Вы приняли их богомольно!
Я обещал вам сладости изнеможенья, —
Вы их вкусили вполне!
Поклонитесь мне!»
И, пав на колени,
Мы, соблазненная рать,
Готовы кричать
Все гимны хвалений,
Веселясь о своем Господине:
«Слава, Учитель
Мечты и гордыни!
Скорби целитель,
Освободитель
От всех уныний!
Да будем в пустыне
Верны нашей судьбе!
Вне Тебя нам все ненавистно!
Служим тебе —
Ныне и присно!»
Я в море не искал таинственных Утопий,
И в страны звезд иных не плавал, как Бальмонт,
Но я любил блуждать по маленькой Европе,
И всех ее морей я видел горизонт.
Меж гор, где веет дух красавицы Тамары,
Я, юноша, топтал бессмертные снега;
И сладостно впивал таврические чары,
Целуя — Пушкиным святые берега!
Как Вяземский, и я принес поклон Олаю,
И взморья Рижского я исходил пески;
И милой Эдды край я знаю, — грустно знаю;
Его гранитам я доверил песнь тоски.
Глазами жадными я всматривался долго
В живую красоту моей родной земли;
Зеркальным озером меня ласкала Волга,
Взнося — приют былых — Жигули.
Страна Вергилия была желанна взорам:
В Помпеи я вступал, как странник в отчий дом,
Был снова римлянин, сходя на римский форум,
Венецианский сон шептал мне о былом.
И Альпы, что давно от лести лицемерной
Устали, — мне свой блеск открыли в час зари:
Я видел их в венцах, я видел — с высей Берна —
Их, грустно меркнущих, как «падшие цари».
Как вестник от друзей, пришел я в Пиренеи,
И был понятен им мой северный язык;
А я рукоплескал, когда, с огнем у шеи,
На блещущий клинок бросался тупо бык.
Качаясь на волнах, я Эльбы призрак серый
Высматривал, тобой весь полн, Наполеон, —
И, белой полночью скользя в тиши сквозь шхеры,
Я зовам викингов внимал сквозь легкий сон;
Громады пенные Атлантика надменно
Бросала предо мной на груди смуглых скал;
Но был так сладостен поющий неизменно
Над тихим Мэларом чужих наяд хорал…
На плоском берегу Голландии суровой
Я наблюдал прилив, борьбу воды и дюн…
И в тихих городах меня встречали снова
Гальс — вечный весельчак, Рембрандт — седой вещун.
Я слушал шум живой, крутящийся в Париже,
Я полюбил его и гул, и блеск огней,
Я забывал моря, и мне казались ближе
Твои, о Лувр,
Но в мирном Дрездене и в Мюнхене спесивом
Я снова жил отрадной тишиной,
И в Кельне был мой дух в предчувствии счастливом,
Когда Рейн катился предо мной.
Я помню простоту сурового Стефана,
Стокгольм — озерных вод и «тихий» Амстердам,
И «Сеn» ‘у в глубине Милана,
И вставший в темноте Кемпера гордый храм.
О, мною помнятся — мной не забыты виды:
Затихший Нюнесгейм! торжественный Кемпер!
Далекий Каркасон! пленительное Лидо!..
Я — жрец всех алтарей, служитель многих вер!
Европа старая, вместившая так много
Разнообразия, величий, красоты!
Храм множества богов, храм нынешнего бога,
Пока земля жива, нет, не исчезнешь ты!
И пусть твои дворцы низвергнутся в пучины
Седой Атлантики, как Город Шумных Вод, —
Из глуби долетит твой зов, твой зов единый,
В тысячелетия твой голос перейдет.
Народам Азии, и вам, сынам Востока,
И новым племенам Австралии и двух
Америк, — светишь ты, немеркнущее око,
Горишь ты, в старости не усыпленный дух!
И я, твой меньший сын, и я, твой гость незваный.
Я счастлив, что тебя в святыне видел я,
Пусть крепнут, пусть цветут твои святые страны
Во имя общего блаженства бытия!