Воды — свинца неподвижней; ивы безмолвно поникли;
Объят ночным обаяньем выгнутый берег реки;
Слиты в черту расстояньем, где-то дрожат огоньки.
Мир в темноте непостижней; сумраки к тайнам привыкли…
Сердце! зачем с ожиданьем биться в порыве тоски?
Мирно смешайся с преданьем, чарами сон облеки!
Чу! у излучины нижней — всхлип непонятный… Не крик ли?
К омуту, с тихим рыданьем, быстро взнеслись две руки…
Миг, — над безвестным страданьем тени опять глубоки.
Слышал? То гибнет твой ближний! Словно в магическом цикле
Замкнуты вы заклинаньем! словно вы странно близки!
Словно ты проклят стенаньем — там, у далекой луки!
Воды — еще неподвижней; ветви покорней поникли;
Лишь на мгновенье журчаньем дрогнули струи реки…
Что ж таким жутким молчаньем мучат теперь ивняки?
И снова давние картины
(Иль только смутные мечты):
За перелеском луговины,
За далью светлые кресты.
Тропинка сквозь орешник дикий
С крутого берега реки,
Откос, поросший повиликой,
И в черных шапках тростники.
В воде виляющие рыбы,
Над ней мелькание стрекоз;
Далеко видные изгибы
Реки, ее крутой откос.
А дальше снова косогоры,
Нив, закруживших кругозор,
Пустые, сжатые просторы
И хмурый, синеватый бор.
И первый плуг в далеком поле
В сопровожденьи бороны…
Виденья давней, детской воли, —
Иль только радостные сны.
27 июля 1910
Она, свои скрывая груди
И лоно зыбким тростником,
На мир, где колдовали люди,
Смотрела из реки тайком.
Ей был понятен их веселий
И их забот вседневный строй, —
Призыв пастушеской свирели,
Костер рыбачий под горой.
Она любила хороводы
И песни дев издалека,
Когда ложилась мгла на воды
И стыла темная река.
А в день осенних водосвятий,
Из-под воды едва видна,
Как речь таинственных заклятий,
Молитвы слушала она.
Когда же рой детей, купаясь,
Шнырял по вспугнутой реке,
Она звала их, откликаясь
На непонятном языке.
Но, видя проходящих парней,
Вечеровой порой, в тиши,
Еще нежней, еще коварней
Смеялась, зыбля камыши.
Мы здесь собрались дружным кругом,
Когда весна шумит над Югом
И тихо голубеет твердь,
Во дни Христова воскресенья,
Когда по храмам слышно пенье
О победившем смертью смерть!
Бессильно тают глыбы снега,
Река разламывает лед,
Чтоб к морю полететь с разбега,
В себе качая небосвод.
А по полям цветет, поет
Подснежников святая нега.
Нас не страшат земные зимы,
Мы веснам верим в смене лег!
Не так ли, косностью томимы,
О смерть! мы верим в твой обет!
Наш путь далек, мы пилигримы,
Но вдалеке нам светит свет.
Да! этот мир как призрак канет,
Смерть наши узы разорвет.
И новый день нам в душу глянет!
Пусть он нас снова отуманит
И пусть измучит, пусть обманет,
Но только был бы зов — вперед!
По знакомой дороге назад
Возвращались полки Святослава.
Потрясен был надменный Царьград,
Над героями реяла слава,
Близки были родимой земли
И равнины, и мощные реки…
Но в горах на пути залегли,
Поджидая, коварные греки.
И, шеломы врагов опознав,
По холмам и утесам соседним,
Так дружине сказал Святослав:
«Видно, день — биться боем последним!
Пусть враги нас порубят, побьют,
Пусть обратно добычу отымут, —
Но певцы про нас славу споют,
Ибо мертвые сраму не имут!»
И рубились они до конца,
Полегли до последнего в поле;
Не осталось в живых и певца,
Чтобы спеть о губительной доле.
Сгиб в траве Святослава скелет,
Вихрем выветрен, ливнями вымыт, —
Но поет ему славу поэт,
Ибо мертвые сраму не имут.
В наши грозные, тяжкие дни
Вспомним снова завет Святослава!
Как во тьме путевые огни,
Веку новому — прошлого слава!
Уступает народу народ
Города, и равнины, и реки, —
Только доблесть бессмертно живет,
Ибо храбрые славны вовеки!
Как-то предвидел Дух и Даниил предрек.
Ф. ТютчевВосток и Запад, хитрый Змей и Лев,
Ведут борьбу издревле, век за веком.
То скрытный ков, то справедливый гнев
Возносят стяг пред робким человеком.
Вот, собраны под знаменьем Креста,
На Западе роятся ополченья,
И папской власти высится мечта,
И цепи мировой куются звенья.
А на Востоке буйствует гроза,
Ликуют орды турок и Батыя,
И Русь бежит за реки и в леса,
И в тяжкой брани никнет Византия…
Но мир меняют тайны быстрых дет.
Чу! не мечи стучат, — то гром орудий!
За океаном вскрылся Новый Свет,
И над Крестом смеются буйно люди!
А на Востоке вновь встает колосс,
Безвестный, грозный, странно-неизменный…
И, как предвестье новых страшных гроз,
Свой скиптр с Крестом возносит над вселенной.
Творятся чудеса недавних дней,
Для трезвой мысли тем чудней, чем ближе:
То франк в Москве-реке поит коней,
То русский царь вершит судьбу в Париже.
За диким сном мятущихся веков,
За яркой сменой дерзостных событий,
Как взору разглядеть канву основ,
Те белые натянутые нити?
Кто угадает роковой узор,
Причудливый, живой, необычайный?
Кто смело скажет, что окончен спор,
Все решено и быть не может тайны?
И Змей и Лев, среди равнин и рек,
Ужель отныне мирно лягут рядом?
Но Дух предвидел, Даниил предрек:
Славянский стяг зареет над Царьградом!