Море — в бессильном покое,
Образ движенья исчез.
Море — как будто литое
Зеркало ясных небес.
Камни, в дремоте тяжелой,
Берег, в томительном сне,
Грезят — о дерзкой, веселой,
Сладко-соленой волне.
24 июля 1900
Нет душе покою,
Глянул день в глаза,
И опять я строю
Шаткие леса.
Снова сердцу надо
Веровать в чертеж,
И мечтам — услада
Новых планов ложь.
Снится, снится зданье,
Купол золотой,
Бракосочетанье,
Ночь с тобой, с тобой.
Мы во мраке двое…
Двери тишь хранят…
Зыблются обои…
Душит аромат…
— Тщетно, дерзкий! тщетно!
Не воздвигнешь вновь
Купол огнецветный,
Новую любовь!
Будешь вновь обманут,
Разберешь леса,
И руины глянут
Прямо в небеса.
(Богатые рифмы)
Задумчиво я слушаю
Хруст снега под ногой.
Над морем и над сушею
Мучительный покой.
Иду один вдоль берега,
Везде лишь снег да лед,
И профилем Тиберика
Далекий холм встает.
Мне кажется, смеется он,
Качая головой.
Кончая свой симпосион
Насмешкой роковой.
«Как жаль, что не единая
У мира голова!»
Один иду на льдины я.
Пустынна синева.
Все тихо. Тщетно слушаю:
Лед хрустнет под ногой, —
И над водой и сушею
Опять глухой покой.
В моей стране — покой осенний,
Дни отлетевших журавлей,
И, словно строгий счет мгновений,
Проходят облака над ней.
Безмолвно поле, лес безгласен,
Один ручей, как прежде, скор.
Но странно ясен и прекрасен
Омытый холодом простор.
Здесь, где весна, как дева, пела
Над свежей зеленью лугов,
Где после рожь цвела и зрела
В святом предчувствии серпов, —
Где ночью жгучие зарницы
Порой влюбленных стерегли,
Где в августе склоняли жницы
Свой стан усталый до земли, —
Теперь торжественность пустыни,
Да ветер, бьющий по кустам,
А неба свод, глубоко синий, —
Как купол, увенчавший храм!
Свершила ты свои обеты,
Моя страна! и замкнут круг!
Цветы опали, песни спеты,
И собран хлеб, и скошен луг.
Дыши же радостным покоем
Над миром дорогих могил,
Как прежде ты дышала зноем,
Избытком страсти, буйством сил!
Насыться миром и свободой,
Как раньше делом и борьбой, —
И зимний сон, как всей природой,
Пусть долго властвует тобой!
С лицом и ясным и суровым
Удары снежных вихрей встреть,
Чтоб иль воскреснуть с майским зовом,
Иль в неге сладкой умереть!
В замке пышном и старинном, где пустынный круг покоев
Освящен и облелеян грустной тайной тишины,
Дни следя, как свиток длинный, жажду жизни успокоив,
Я всегда мечтой овеян, я храню любовно сны.
Сны приходят в пестрой смене, ряд видений нежит душу,
Но одна мечта меж ними мне дороже всех других.
Ради милых умилений давней клятвы не нарушу,
Утаю святое имя, не включу в певучий стих!
Словно девушка стыдлива, шаловлива, как ребенок,
И как женщина желанна, предо мной встает она:
Губы сжаты так тоскливо, стан изогнутый так тонок,
И глаза глядят так странно — из. глубин неясных сна!
В замке пышном и старинном, мы, в пустынной старой зале,
Руки медленно сплетаем, там, где дремлют зеркала,
Соблазнительно-невинно, в дрожи счастья и печали,
Клятвы страсти повторяем, и от них бледнеет мгла.
Теплых уст прикосновенья, приближенья рук палящих,
И биенье близко, рядом, сердца в трепетной груди…
Но потом, как дуновенье, словно листьев шелестящих,
С ветром, шепоты над садом, — тихий голос: «Уходи!»
Зову тайному покорна, из упорных рук без слова
Ускользая, на прощанье из стекла бросает взгляд…
Но уже над бездной черной рой видений вьется снова:
Форм бесстыдных очертанья, очи, губы, хаос, ад…
В замке пышном и старинном, где пустынно дремлют тени,
Как в безмолвии могилы, я живу в беззвучной мгле,
Сны слежу, как свиток длинный, чтоб среди иных видений
Увидать, как облик милый улыбнется мне в стекле!
8 мая 1912