Еще надеяться — безумие.
Смирись, покорствуй и пойми;
Часами долгого раздумия
Запечатлей союз с людьми.
Прозрев в их душах благодатное,
Прости бессилие минут:
Теперь уныло-непонятное
Они, счастливые, поймут.
Так. Зная свет обетования,
Звездой мерцающий в ночи,
Под злобный шум негодования
Смирись, покорствуй и молчи.
26 мая 1897
И в ужасе я оглянулся назад,
И понял безумие жизни.
— Померк! да, померк торжествующий взгляд,
Ты понял безумие жизни!
О голос безвестный, ответь мне, молю:
Что правда, где путь, в чем спасенье?
— Спасутся — творящие волю мою,
Кто против — тем нет и спасенья!
В безумии жизни я не был рабом,
Не буду и ради блаженства!
— Блуждай же, безумец, в томленьи пустом:
Тебе не изведать блаженства!
17 октября 1896
Меня, искавшего безумий,
Меня, просившего тревог,
Меня, вверявшегося думе
Под гул колес, в столичном шуме,
На тихий берег бросил Рок.
И зыби синяя безбрежность,
Меня прохладой осеня,
Смирила буйную мятежность,
Мне даровала мир и нежность
И вкрадчиво влилась в меня.
И между сосен тонкоствольных,
На фоне тайны голубой,
Как зов от всех томлений дольных,
Залог признаний безглагольных, —
Возник твой облик надо мной!
1905
Rauha
Безумие белого утра смотрело в окно,
И было все странно-возможно и все — все равно.
И было так странно касаться, как к тайным мечтам,
К прозрачному детскому телу счастливым губам.
Но облачный день засветился над далыо лесной,
Все стало и ясно, и строго в оправе дневной.
Ночные безумные бездны, где все — все равно,
Сменило ты, солнце, сменило ты, Бородино!
Вот снова стоит император, и грозный призыв
Мне слышен на поле кровавом, меж зреющих нив:
«Что страсти пред гимном победы, пред зовом Судьбы!
Мы все „увлекаемся Роком“, все — Рока рабы!»
Свет солнца, даль нив, тень былого! Как странно давно
Безумие белого утра смотрело в окно!
Июль 1912
Бородино
Нас не призвал посланник божий
В свой час, как братьев, от сетей,
И долго были непохожи
Изгибы наших двух путей.
Ты был безумием и верой
На высь Фавора возведен;
Как Данте, яростной пантерой
Был загнан я на горный склон.
Но на высотах, у стремнины,
Смутясь, мы встретились с тобой.
Со мною был — мой жезл змеиный,
С тобой — твой посох костяной.
И в темный путь пошли мы рядом…
Но кто-то третий близко был.
Палящей страстью, жгучим ядом,
Он нашу, душу опалил.
И — помню — кроя в сердце муку,
Как смертный, впившийся кинжал,
Братоубийственную руку
Я на поэта подымал…
И что ж! на пламени сомненья,
Что злобно зыблила вражда,
Сковались тайной цепи звенья,
Нас съединившей навсегда.
Я, в миги страшные, измерил
Твоих безумий правоту,
И ты, восторженный, поверил
В мою спокойную мечту.
Пойдем ли дальше в путь единый,
Иль каждому — удел иной,
Тебе дарю я жезл змеиный,
Беру твой посох костяной.
День ярко гаснет на откосах,
Клубится сумрак по земле.
Да будет мне твой белый посох
Путеводителем во мгле!