Старайтесь сохранить тепло стыда.
Все, что вы в мире любите и чтите,
Нуждается всегда в его защите
Или исчезнуть может без следа.
Старик Шекспир не сразу стал Шекспиром.
Не сразу он из ряда вышел вон.
Века прошли, пока он целым миром
Был в звание Шекспира возведен.
(Плакат)
Бьемся мы здорово,
Рубим отчаянно, —
Внуки Суворова,
Дети Чапаева.
Так много ласточек летало
Почти с тех пор, как мир стоит,
Но их не помнят, их не стало,
А эта ласточка летит.
Текла, извивалась, блестела
Река меж зеленых лугов.
А стала недвижной и белой,
Чуть-чуть голубее снегов.
Она покорилась оковам.
Не знаешь, бежит ли вода
Под белым волнистым покровом
И верстами крепкого льда.
Чернеют прибрежные ивы,
Из снега торчат тростники,
Едва намечая извивы
Пропавшей под снегом реки.
Лишь где-нибудь в проруби зыбко
Играет и дышит вода,
И в ней краснопёрая рыбка
Блеснет чешуей иногда.
Трепал сегодня ветер календарь.
Перелистал последнюю неделю,
Пересмотрел июнь, потом январь,
А вслед за тем перелетел к апрелю.
Мелькнуло два иль три счастливых дня,
Но не открыл он ни единой даты,
Не вызывавшей в сердце у меня
Воспоминаний горестной утраты.
У Пушкина влюбленный самозванец
Полячке открывает свой обман,
И признается пушкинский испанец,
Что он — не дон Диэго, а Жуан.
Один к покойнику свою ревнует панну,
Другой к подложному Диэго — донну Анну…
Так и поэту нужно, чтоб не грим,
Не маска лживая, а сам он был любим.
Цените слух, цените зренье.
Любите зелень, синеву —
Всё, что дано вам во владенье
Двумя словами: я живу.
Любите жизнь, покуда живы.
Меж ней и смертью только миг.
А там не будет ни крапивы,
Ни звезд, ни пепельниц, ни книг.
Любая вещь у нас в квартире
Нас уверяет, будто мы
Живем в закрытом, светлом мире
Среди пустой и нищей тьмы.
Но вещи мертвые не правы —
Из окон временных квартир
Уже мы видим величавый,
Бессмертию открытый мир.
Человек ходил на четырех,
Но его понятливые внуки
Отказались от передних ног,
Постепенно превратив их в руки.
Ни один из нас бы не взлетел,
Покидая Землю, в поднебесье,
Если б отказаться не хотел
От запасов лишних равновесья.
Читатель мой особенного рода:
Умеет он под стол ходить пешком.
Но радостно мне знать, что я знаком
С читателем двухтысячного года!
Чудес, хоть я живу давно,
Не видел я покуда.
А впрочем, в мире есть одно
Действительное чудо:
Помножен мир (иль разделен?)
На те миры живые,
В которых сам он отражен,
И каждый раз впервые.
Всё в мире было бы мертво —
Как будто мира самого
Совсем и не бывало, —
Когда б живое существо
Его не открывало.
Я помню день, когда впервые -
На третьем от роду году -
Услышал трубы полковые
В осеннем городском саду.
И всё вокруг, как по приказу,
Как будто в строй вступило сразу.
Блеснуло солнце сквозь туман
На трубы светло-золотые,
Широкогорлые, витые
И круглый, белый барабан.
_______
И помню праздник на реке,
Почти до дна оледенелой,
Где музыканты вечер целый
Играли марши на катке.
У них от стужи стыли руки
И леденели капли слез.
А жарко дышащие звуки
Летели в сумрак и в мороз.
И, бодрой медью разогрето,
Огнями вырвано из тьмы,
На льду речном пылало лето
Среди безжизненной зимы.
Я прохожу по улицам твоим.
Где каждый камень — памятник героям.
Вот на фасаде надпись:
«Отстоим!»
А сверху «р» добавлено:
«Отстроим!»
Это — Коля
С братом
Васей.
Коля — в школе,
В пятом
Классе.
Вася —
В третьем.
Через год
Он в четвертый
Перейдет.
Есть у них
Собака такса,
По прозванью
Вакса-Клякса.
Вакса-Клякса
Носит
Кладь
И умеет
В мяч играть.
Бросишь мяч куда попало,
Глядь, она его поймала!
Каждый день
Уходят братья
Рано утром
На занятья.
А собака
У ворот
Пять часов
Сидит и ждет.
И бросается,
Залаяв,
Целовать
Своих хозяев.
Лижет руки,
Просит дать
Карандаш
Или тетрадь,
Или старую
Калошу —
Все равно какую ношу.
* * *
Были в праздник
Вася с Колей
Вместе с папой
На футболе.
Только вверх
Взметнулся мяч,
Пес за ним
Помчался вскачь,
Гонит прямо через поле —
Получайте, Вася с Колей!
С этих пор на стадион
Вход собакам воспрещен.
* * *
Как-то раз пошли куда-то
Папа, мама и ребята,
Побродили по Москве,
Полежали на траве
И обратно покатили
В легковом автомобиле.
Поглядели: у колес
Рядом с ними мчится пес,
Черно-желтый, кривоногий,
Так и жарит по дороге.
Рысью мчится он один
Меж колоннами машин.
Говорят ребята маме:
— Пусть собака едет с нами!
Сел в машину верный пес,
Будто к месту он прирос.
Он сидит с шофером рядом
И дорогу мерит взглядом,
Хоть не часто на Руси
Ездят таксы на такси.
* * *
Было в доме много крыс.
Вор хвостатый щель прогрыз,
Изорвал обои в клочья,
Побывал в буфете ночью.
Говорят отец и мать:
— Надо нам кота достать!
Вот явился гость заморский,
Величавый кот ангорский.
Мех пушистый, хвост густой, —
Знатный кот, а не простой.
Поглядел он на собаку
И сейчас затеял драку.
Спину выгнул он дугой,
Дунул, плюнул раз-другой,
Замахнулся серой лапой…
Тут вмешались мама с папой
И обиженного пса
Увели на полчаса.
А когда пришел он снова,
Встретил кот его сурово,
Заурчал и прошипел:
— Уходи, покуда цел!
С той минуты в коридоре
Пса держали на запоре.
Вакса-Клякса
Не был плакса.
Но не мог от горьких слез
Удержаться бедный пес.
В коридоре лег он на пол,
Громко плакал, дверь царапал,
Проклиная целый свет,
Где ни капли правды нет!
Дети таксу пожалели,
Оба спрыгнули с постели.
Смотрят: лезет стая крыс
По буфету вверх и вниз.
Передать спешат друг дружке
Яйца, рыбу и ватрушки.
Ну, а кот залез на шкаф.
Сгорбил спину, хвост задрав,
И дрожит, как лист осины,
Наблюдая пир крысиный.
Вдруг, оставив хлеб и рис,
Разбежалась стая крыс.
В дверь вошла собака такса,
По прозванью Вакса-Клякса.
Криволапый, ловкий пес
В щель просунул длинный нос
И поймал большую крысу —
Видно, крысу-директрису.
А потом он, как сапер,
Раскопал одну из нор
И полез к ворам в подполье
Наказать за своеволье.
Говорят, что с этих пор
Стая крыс ушла из нор.
За усердие в награду
Дали таксе рафинаду,
Разрешили подержать
Прошлогоднюю тетрадь.
Кот опять затеял драку,
Но трусишку-забияку,
Разжиревшего кота
Увели за ворота,
А оттуда Коля с Васей
Проводили восвояси.
* * *
Много раз ребята в школе
Говорили Васе с Колей:
— Больно пес у вас хорош!
На скамейку он похож,
И на утку, и на галку.
Ковыляет вперевалку.
Криволап он и носат.
Уши до полу висят!
Отвечают Вася с Колей
Всем товарищам по школе:
— Ничего, что этот пес
Кривоног и длиннонос.
У него кривые ноги,
Чтоб раскапывать берлоги.
Длинный нос его остер,
Чтобы крыс таскать из нор.
Говорят собаководы,
Что чистейшей он породы!
Вероятно, этот спор
Шел бы в классе до сих пор,
Кабы псу на днях не дали
Золотой большой медали.
И тогда простой вопрос —
Безобразен этот пес
Иль по-своему прекрасен —
Сразу стал ребятам ясен.
Но не знал ушастый пес,
Что награду в дом принес.
Не заметил он того,
Что медаль из золота
На ошейнике его
К бантику приколота.
Кто на лавочке сидел,
Кто на улицу глядел,
Толя пел,
Борис молчал,
Николай ногой качал.
Дело было вечером,
Делать было нечего.
Галка села на заборе,
Кот забрался на чердак.
Тут сказал ребятам Боря
Просто так:
— А у меня в кармане гвоздь!
А у вас?
— А у нас сегодня гость!
А у вас?
— А у нас сегодня кошка
Родила вчера котят.
Котята выросли немножко,
А есть из блюдца не хотят!
— А у нас в квартире газ!
А у вас?
— А у нас водопровод!
Вот!
— А из нашего окна
Площадь Красная видна!
А из вашего окошка
Только улица немножко.
— Мы гуляли по Неглинной,
Заходили на бульвар,
Нам купили синий-синий
Презеленый красный шар!
— А у нас огонь погас —
Это раз!
Грузовик привез дрова —
Это два!
А в-четвертых — наша мама
Отправляется в полет,
Потому что наша мама
Называется — пилот!
С лесенки ответил Вова:
— Мама — летчик?
Что ж такого?
Вот у Коли, например,
Мама — милиционер!
А у Толи и у Веры
Обе мамы — инженеры!
А у Левы мама — повар!
Мама-летчик?
Что ж такого!
— Всех важней, — сказала Ната, —
Мама — вагоновожатый,
Потому что до Зацепы
Водит мама два прицепа.
И спросила Нина тихо:
— Разве плохо быть портнихой?
Кто трусы ребятам шьет?
Ну, конечно, не пилот!
Летчик водит самолеты —
Это очень хорошо!
Повар делает компоты —
Это тоже хорошо.
Доктор лечит нас от кори,
Есть учительница в школе.
Мамы разные нужны,
Мамы разные важны.
Дело было вечером,
Спорить было нечего.
В снегу стояла ёлочка —
Зелененькая чёлочка,
Смолистая,
Здоровая,
Полутораметровая.
Произошло событие
В один из зимних дней:
Лесник решил срубить ее! —
Так показалось ей.
Она была замечена,
Была окружена…
И только поздним вечером
Пришла в себя она.
Какое чувство странное!
Исчез куда-то страх…
Фонарики стеклянные
Горят в ее ветвях.
Сверкают украшения —
Какой нарядный вид!
При этом, без сомнения,
Она в лесу стоит.
Не срубленная! Целая!
Красива и крепка!..
Кто спас, кто разодел ее?
Сынишка лесника!
Приехавшей из Африки девчушке
Советский мальчуган показывал игрушки.
Их было много — разных, заводных,
И самолет был тоже среди них.
Так, с незнакомой девочкой играя,
Малыш взял в руки этот самолет,
И, летчиком себя воображая,
Изобразил по комнате полет.
Но девочка, что до сих пор молчала,
Упала на пол вдруг и что-то закричала.
И голову ручонками прикрыв,
Лежала так, боясь услышать взрыв.
Нет, девочка при этом не играла,
Она играть в такое не могла,
Она уже под бомбами была
И слишком рано детство потеряла.
… Над облаками, развернувшись круто,
Заученно держа в руках штурвал,
Пилот-убийца в небе над Бейрутом
Пустил ракету на жилой квартал.
И эта беспощадная ракета,
Одна из многих пущенных ракет,
Убила гениального поэта,
Который прожил только восемь лет.
Война, известно, жертв не выбирает,
И без пощады, руша и губя,
В ее огне и гении сгорают,
Еще не проявившие себя.
Что случилось? Что случилось?
С печки азбука свалилась!
Больно вывихнула ножку
Прописная буква М,
Г ударилась немножко,
Ж рассыпалась совсем!
Потеряла буква ЮПерекладину свою!
Очутившись на полу,
Поломала хвостик У!
Ф, бедняжку, так раздуло –
Не прочесть её никак!
Букву Р перевернуло –
Превратило в мягкий знак!
Буква С совсем сомкнулась –
Превратилась в букву О.
Буква А, когда очнулась,
Не узнала никого!
Я сегодня сбилась с ног —
У меня пропал щенок.
Два часа его звала,
Два часа его ждала,
За уроки не садилась
И обедать не могла.
В это утро
Очень рано
Соскочил щенок с дивана,
Стал по комнатам ходить,
Прыгать,
Лаять,
Всех будить.
Он увидел одеяло —
Покрываться нечем стало.
Он в кладовку заглянул —
С мёдом жбан перевернул.
Он порвал стихи у папы,
На пол с лестницы упал,
В клей залез передней лапой,
Еле вылез
И пропал…
Может быть, его украли,
На верёвке увели,
Новым именем назвали,
Дом стеречь
Заставили?
Может, он в лесу дремучем
Под кустом сидит колючим,
Заблудился,
Ищет дом,
Мокнет, бедный, под дождём?
Я не знала, что мне делать.
Мать сказала:
— Подождём.
Два часа я горевала,
Книжек в руки не брала,
Ничего не рисовала,
Всё сидела и ждала.
Вдруг
Какой-то страшный зверь
Открывает лапой дверь,
Прыгает через порог…
Кто же это?
Мой щенок.
Что случилось,
Если сразу
Не узнала я щенка?
Нос распух, не видно глаза,
Перекошена щека,
И, впиваясь, как игла,
На хвосте жужжит пчела.
Мать сказала: — Дверь закрой!
К нам летит пчелиный рой. —
Весь укутанный,
В постели
Мой щенок лежит пластом
И виляет еле-еле
Забинтованным хвостом.
Я не бегаю к врачу —
Я сама его лечу.
Ах ты, моя душечка,
Белая подушечка!
На тебя щекой ложусь,
За тебя рукой держусь…
Если жить с тобою дружно —
И в кино ходить не нужно:
Лег, заснул — смотри кино!
Ведь покажут все равно.
Без экрана, без билета
Я смотрю и то и это…
Например, вчера во сне
Что показывали мне?
Всех родных оставив дома,
Я поднялся с космодрома
И, послав привет Земле,
Улетел на корабле.
Я вокруг Земли вращался —
Сделал множество витков —
И при этом назывался
Почему-то Терешков.
Я крутился, я крутился,
А потом я «приземлился»
От кровати в двух шагах
И с подушечкой в руках…
Ах ты, моя душечка,
Белая подушечка!
За честный труд и поощренья ради
Один из Муравьев представлен был к награде —
К миниатюрным именным часам.
Однако Муравей не получил награды:
Вышесидящий Жук чинил ему преграды,
Поскольку сам он не имел такой награды!
Ох, если бы прискорбный этот случай
Был ограничен муравьиной кучей!
Я привёз из Каракумов
Очень злого паучка,
Он зовётся каракуртом —
Он из жителей песка.
Им укушенный верблюд
Не живёт пяти минут.
Я привёз из Каракумов
Очень злого паучка,
Он зовётся «чёрной смертью» —
Житель жёлтого песка.
Если кто меня разлюбит,
Паучок того погубит.
Мы дружны с печатным словом,
Если б не было его,
Ни о старом, ни о новом
Мы не знали б ничего!
Ты представь себе на миг,
Как бы жили мы без книг?
Что бы делал ученик,
Если не было бы книг,
Если б все исчезло разом,
Что писалось для детей:
От волшебных добрых сказок
До веселых повестей?..
Ты хотел развеять скуку,
На вопрос найти ответ.
Протянул за книжкой руку,
А ее на полке нет!
Нет твоей любимой книжки —
«Чипполино», например,
И сбежали, как мальчишки,
Робинзон и Гулливер.
Нет, нельзя себе представить,
Чтоб такой момент возник
И тебя могли оставить
Все герои детских книг.
От бесстрашного Гавроша
До Тимура и до Кроша —
Сколько их, друзей ребят,
Тех, что нам добра хотят!
Книге смелой, книге честной,
Пусть немного в ней страниц,
В целом мире, как известно,
Нет и не было границ.
Ей открыты все дороги,
И на всех материках
Говорит она на многих
Самых разных языках.
И она в любые страны
Через все века пройдет,
Как великие романы
«Тихий Дон» и «Дон Кихот»!
Слава нашей книге детской!
Переплывшей все моря!
И особенно советской —
Начиная с Букваря!
Облака,
Облака —
Кучерявые бока,
Облака кудрявые,
Целые,
Дырявые,
Лёгкие,
Воздушные —
Ветерку послушные…
На полянке я лежу,
Из травы на вас гляжу.
Я лежу себе, мечтаю:
Почему я не летаю
Вроде этих облаков,
Я — Серёжа Михалков?
Это было бы чудесно,
Чрезвычайно интересно,
Если б облако любое
Я увидел над собою
И — движением одним
Оказался рядом с ним!
Это вам не самолёт,
Что летает «до» и «от» —
«От» Москвы «до» Еревана
Рейсом двести двадцать пять…
Облака в любые страны
Через горы, океанам
Могут запросто летать:
Выше, ниже — как угодно!
Тёмной ночью — без огня!
Небо — всё для них свободно
И в любое время дня.
Скажем, облако решило
Посмотреть Владивосток
И — поплыло,
И поплыло…
Дул бы в спину ветерок!..
Плохо только, что бывает
Вдруг такая ерунда:
В небе облако летает,
А потом возьмёт растает,
Не оставив и следа!
Я не верю чудесам,
Но такое видел сам!
Лично! Лёжа на спине.
Даже страшно стало мне!
Нашел толстяк Бегемот в камышах брошенный кем-то старый автомобиль. Позвал Бегемот Слона:
— Смотри, толстяк, какую я штуку нашел! Что делать будем?
— Хорошая штука! — сказал Слон. — Давай его вытащим и к делу
приспособим. Будем вдвоем кататься!..
Откуда ни возьмись — Заяц.
— Добрый день, друзья! Что нашли? Автомобиль? Очень хорошо! А ну,
взяли! А ну, еще разок!..
Вытащили толстяки машину из болота на сухой берег. Заяц в сторонке
стоял — командовал. Стали толстяки машину мыть, мотор заводить, шины надувать. Заяц в сторонке стоял — подсказывал. Стали толстяки дорогу протаптывать, дорожные знаки расставлять. Заяц в сторонке стоял — указывал. Стали толстяки в автомобиль садиться — поссорились: никак вдвоем на одно сиденье не сесть! А Заяц опять тут как тут! Вскочил в машину и поехал, но…
Недалеко уехал Косой. Налетел на дерево. Машина — вдребезги. Сам едва
уцелел.
Жалко толстяков, что зря потрудились. Машину жаль, что разбилась. А
Зайца не жаль! Почему не жаль? Сами догадайтесь!
Изнемогая от тяжёлых ран,
К своим трущобам отступал Кабан.
В чужие вторгся он владенья,
Но был разбойнику отпор достойный дан,
Как поднялось лесное населенье…
Сороке довелось в ту пору пролетать
Над полем боевых событий.
И — кто бы ожидал такой сорочьей прыти! —
Сорока, сев на ель, вдруг стала стрекотать:
«Так, так его! Так, так! Гоните Кабана!
Мне с дерева видней — он не уйдёт далёко!
Я помогу, коль помощь вам нужна.
А вы ещё разок ему поддайте сбоку!» —
«Дивлюсь я на тебя. Ты только прилетела, —
Сказал Сороке Воробей, —
А трескотнёй своей, ей-ей,
Всем надоесть уже успела!» —
«Скажи, мой свет, —
Сорока Воробью в ответ, —
Что толку, если б я молчала?
А тут придёт конец войне —
Глядишь, и вспомнят обо мне
Да скажут где-нибудь: «Сорока воевала!..»
Сороке выдали медаль.
А жаль!
Тащил на себе как-то раз Медведь огромное бревно. Замучился, присел на пенек передохнуть.
— Тяжелое небось бревно-то? — спросил молодой Кабан, что неподалеку грелся на солнышке.
— Ох, и тяжелое! — ответил Медведь, отдуваясь.
— И далеко еще тащить?
— До самого леса.
— В такую-то жару! Поди, умаялся?
— И не спрашивай!
— Такое бревно вдвоем бы тащить!
— Ясное дело — вдвоем бы сподручнее было!
— Ну, я пошел! — сказал Кабан, поднимаясь. — Желаю удачи! Смотри, не надорвись!
— Спасибо, — вздохнул Медведь.
— Не за что! — ответил Кабан.
Это был ужасно приставучий Козленок с крохотными рожками. Делать ему было нечего, вот он и приставал ко всем:
— Хочу бодаться! Давай бодаться!..
— Отстань от меня! — сказал Индюк и важно отошел в сторону.
— Давай бодаться! — пристал Козленок к Поросенку.
— Отвяжись! — ответил Поросенок и зарылся пятачком в землю.
Подбежал Козленок к старой Овце:
— Давай бодаться!
— Отойди от меня! — попросила Овца. — Оставь меня в покое. Не к лицу мне с тобой бодаться!
— А я хочу! Давай пободаемся!
Промолчала Овца и сама отошла в сторону.
Увидел Козленок Щенка.
— А ну! Давай бодаться!
— Давай! — обрадовался Щенок и больно укусил Козленка за ногу.
— Постой! — заплакал Козленок. — Я хочу бодаться, а ты что делаешь?
— А я хочу кусаться! — ответил Щенок и еще раз укусил Козленка.
Жил среди других зайцев один Заяц. Многие зайчихи на него заглядывались: быстрее его никто в поле не бегал! Вот кажется, жить бы ему да радоваться, но не тут-то было.
Заяц мучительно завидовал Черепахе. Вот как она живет! Вот живет! — думал Заяц. Собственную норку на спине носит! Втянула голову и ноги — и уже дома. Да еще какая нора! Крепкая как камень и с красивым узорчиком. Эх, повезло же глупой Черепахе!
И всюду вокруг Заяц поносил Черепаху, всюду ее ругал, рассказывал про нее небылицы, смеялся над ней. От зависти даже расхворался.
— Что с тобой? — спросила Зайца Белочка. С чего чахнешь?
— Из-за проклятой Черепахи, — ответил Заяц. Просто видеть ее не могу, до чего она меня раздражает! Какую нору на спине носит! С узорчиком…
А Черепаха больше, чем кому-либо, завидовала Зайцу, который умел так быстро бегать.
Раздобыл где-то молодой ленивый Грач пару белых перчаток.
Кое-как натянул их на лапки и задрал клюв:
— Вот я какой!..
Полетели утром птицы на работу: жучков, паучков и мошек в лесах и на полях собирать.
Грач дома остался.— Летим с нами! — кричали птицы, пролетая мимо.
— Летите, летите! — отвечал им Грач. — Разве вы не видите, что я в белых перчатках? Не могу же я их замарать! Наработались птицы в лесах и на полях, сами досыта наелись, прилетели домой птенцов кормить.
— А мне? — крикнул Грач. — Накормите меня! Я голодный! Весь день ничего не ел!
— Как же ты будешь есть в белых перчатках? Ты их запачкаешь!
— А вы мне прямо в рот кладите — я буду жевать!
— Ну нет! — отвечали птицы. — Ты уже давно не птенчик! Ты уже носишь белые перчатки!
Разлетелись птицы по своим гнездам, перед сном песни пропели и легли спать.
А Соловей-соловушка, так тот даже ночью пел — так славно он потрудился за день.
Только Грач да старый Филин не спали. Филин мышей ловил, а Грач в гнезде ворочался.
Ворочался, ворочался, а потом взял и съел одну белую перчатку.
Голод — не тетка!
Как-то раз Попугай начал хвастаться всем вокруг:
— Я умею говорить по-человечьи! Больше вы не услышите от меня ни одного слова на птичьем языке!
— Ох, ох! — разохались трясогузки. Вот умница! Он будет говорить только по-человечьи!
— Он умеет говорить по-человечьи? — переспросил старый Ворон.
— Ну что ж! Это неплохо! Но это еще не значит, что он умнее всех! Я тоже знаю несколько человечьих слов, но я при этом не считаю себя мудрецом!
— А вы поговорите с ним по-человечьи! — затрещали трясогузки. — На птичьем языке он и разговаривать с вами не станет. Вот увидите!
— Попробуем! — сказал Ворон и перелетел туда, где сидел очень важный попугай.
— Здравствуйте! — представился Ворон на чистом человечьем языке. Здравствуйте! Я — Ворон!
— Попка-дурак! Попка-дурак! — важно ответил ему Попугай тоже по-человечьи. — Попка-дурак!
— Вы слышите? — восхитились трясогузки. Он вас убедил?
— Да уж! — сказал Ворон. — Я с ним согласен!
Перелетев с помойки на цветок,
Лентяйка Муха Пчелку повстречала —
Та хоботком своим цветочный сок
По малым долькам собирала…
«Летим со мной! — так, обратясь к Пчеле,
Сказала Муха, глазками вращая. —
Я угощу тебя! Там — в доме, на столе —
Такие сладости остались после чая!
На скатерти — варенье, в блюдцах — мед.
И все — за так! Все даром лезет в рот!» —
«Нет! Это не по мне!» — ответила Пчела.
«Тогда валяй трудись!» — лентяйка
прожужжала
И полетела в дом, где уж не раз была,
Но там на липкую бумагу вдруг попала…
Не так ли папенькины дочки и сынки,
Бездумно проводя беспечные деньки,
Безделье выдают за некую отвагу
И в лености своей, от жизни далеки,
Садятся, вроде мух, на липкую бумагу!
Прибежал как-то Заяц к Журавлю.
— Журавушка, дорогой! Ты хорошо зубы лечишь, вставь мне, пожалуйста,
зубы!
— Да они у тебя хорошие!
— Хороши, да малы! Вставь мне львиные клыки!
— Зачем тебе клыки?
— Я с Лисой рассчитаться хочу! Надоело мне от нее бегать, пусть она от
меня побегает!
Улыбнулся Журавль и вставил Зайцу искусственные зубы — два львиных
клыка. Совсем как настоящие! Страшно смотреть!
— Вот здорово! — воскликнул Заяц, посмотрев на себя в зеркало. — Побегу
Лису искать!
Бежит Заяц по лесу — Лису ищет, а она сама ему навстречу из-за кустов
выходит. Увидел Заяц Лису и бросился от нее наутек. Прибежал к Журавлю —
дрожит, трясется от страха.
— Жу-жу-ра-равушка, дорогой! Замени клыки!
— А эти чем плохи?
— Не плохи, да малы! Против Лисы не годятся! Может, у тебя какие
побольше есть?
— Не поможет! — ответил Журавль. — Ошибся я, Косой! Надо было тебе
сердце заменить: твое, заячье, выкинуть, а львиное поставить!..
Прошу простить меня за обращенье в прозе!
Ромашка скромная сказала пышной Розе.
Но вижу я: вкруг вашего стебля
Живет и множится растительная тля,
Мне кажется, что в ней для вас угроза!
Где вам судить о нас! вспылила Роза.
Ромашкам полевым в дела садовых роз
Не следует совать свой нос!
Довольная собой и всех презрев при этом,
Красавица погибла тем же летом,
Не потому, что рано отцвела,
А потому, что дружеским советом
Цветка незнатного она пренебрегла…
Кто на других глядит высокомерно,
Тот этой басни не поймет, наверно…
Каких фамилий только нет:
Пятеркин, Двойкин, Супов,
Слюнтяев, Тряпкин-Дармоед,
Пупков и Перепупов!
В фамилиях различных лиц,
Порою нам знакомых,
Звучат названья рыб и птиц,
Зверей и насекомых:
Лисичкин, Раков, Индюков,
Селедкин, Мышкин, Телкин,
Мокрицын, Волков, Мотыльков,
Бобров и Перепелкин!
Но может некий Комаров
Иметь характер львиный,
А некий Барсов или Львов —
Умишко комариный.
Бывает, Коршунов иной
Синичкина боится,
А Чистунов слывет свиньей,
А Простачков — лисицей!
А Раков, если не дурак,
Невежда и тупица,
Назад не пятится как рак,
А все вперед стремится!
Плевков фамилию сменил,
Жемчужиным назвался,
Но в основном — ослом он был,
Ослом он и остался!
А Грибоедов, Пирогов
Прославились навеки!
И вывод, стало быть, таков:
Все дело не в фамилии, а в человеке!