Иосифу Уткину
Четырем лошадям
На фронтоне Большого театра —
Он задаст им овса,
Он им крикнет веселое «тпру!».
Мы догнали ту женщину!
Как тебя звать? Клеопатра?
Приходи, дорогая,
Я калитку тебе отопру.
Как мальчики, мечтая о победах,
Умчались в неизвестные края
Два ангела на двух велосипедах —
Любовь моя и молодость моя.Иду по следу. Трассу изучаю.
Здесь шина выдохлась, а здесь прокол,
А здесь подъем — здесь юность излучает
День моего вступленья в комсомол.И, к будущему выходя навстречу,
Я прошлого не скидываю с плеч.
Жизнь не река, она — противоречье,
Она, как речь, должна предостеречь —Для поколенья, не для населенья,
Все ювелирные магазины —
они твои.
Все дни рожденья, все именины —
они твои.
Все устремления молодежи —
они твои.
И смех, и радость, и песни тоже —
они твои.
И всех счастливых влюбленных губы —
они твои.
Молодежь! Ты мое начальство —
Уважаю тебя и боюсь.
Продолжаю с тобою встречаться,
Опасаюсь, что разлучусь.А встречаться я не устану,
Я, где хочешь, везде найду
Путешествующих постоянно
Человека или звезду.Дал я людям клятву на верность,
Пусть мне будет невмоготу.
Буду сердце нести как термос,
Сохраняющий теплоту.Пусть живу я вполне достойно,
Живого или мертвого
Жди меня двадцать четвертого,
Двадцать третьего, двадцать пятого —
Виноватого, невиноватого.
Как природа любит живая,
Ты люби меня не уставая…
Называй меня так, как хочешь:
Или соколом, или зябликом.
Ведь приплыл я к тебе корабликом —
Неизвестно, днем иди ночью.
Ну на что рассчитывать еще-то?
Каждый день встречают, провожают…
Кажется, меня уже почетом,
Как селедку луком, окружают.
Неужели мы безмолвны будем,
Как в часы ночные учрежденье?
Может быть, уже не слышно людям
Позвоночного столба гуденье?
Черта с два, рассветы впереди!
Пусть мой пыл как будто остывает,
Белый конь
Под Орлом пролетел,
Предназначенный к въезду в Москву,
Подминая траву…
Время мчится быстрее,
Чем лошадь, — и вот –
Конь издох,
А хозяин в Париже живет. Белый конь издыхал,
Мечтая о сене,
Тучный всадник пешком
Первая пуля
Попала в ногу,
Но я, представьте, не был взволнован, —
Я был совершенно спокоен…
Ей-богу!
Честное слово!.. То ли бог, то ли черт мне помог?
До сих пор
Я понять не могу –
Для меня это тайна. Пуля вторая
Летела в упор
Ольге БерггольцБлиже к следующему столетью,
Даже времени вопреки,
Все же ползаем по планете
Мы — советские старики.Не застрявший в пути калека,
Не начала века старик,
А старик середины века,
Ох, бахвалиться как привык: — Мы построили эти зданья,
Речка счастья от нас течет,
Отдыхающие страданья
Здесь живут на казенный счет.Что сказали врачи — не важно!
Уже не мальчиком,
Уже почти мужчиной
Перехожу десятую межу.
В одиннадцатую
Нашу годовщину,
Накрыт противогазом,
Прихожу. Мне десять лет
Знакомы поименно,
И в голове моей
Уже давно
Черный крест на груди итальянца,
Ни резьбы, ни узора, ни глянца, -
Небогатым семейством хранимый
И единственным сыном носимый…
Молодой уроженец Неаполя!
Что оставил в России ты на поле?
Почему ты не мог быть счастливым
Над родным знаменитым заливом?
Молодой красноармеец
Долго на небо смотрел, —
Над заводом оружейным
Тульский голубь пролетел. И пошел красноармеец
По дорогам боевым, —
Позади родная Тула,
Впереди — сражений дым. И когда, смертельно ранен,
Наш товарищ умирал,
Слышит — с неба тульский голубь
Наземь, раненный, упал. И лежит красноармеец,
Мы — солидные люди,
Комсомольцы двадцатого года.
Моль уже проедает
Походные наши шинели…
Мы с детства знакомы
С украинской нашей природой,
Мы знаем,
Как выглядит тополь
После дождя и шрапнели. На минуту представьте себе
Вечера близ Диканьки,
Чубатый Тарас
Никого не щадил…
Я слышу
Полуночным часом,
Сквозь двери:
— Андрий! Я тебя породил!..-
Доносится голос Тараса.Прекрасная панна
Тиха и бледна,
Распущены косы густые,
И падает наземь,
Век наш короток, да долги ночи,
Хлопотливы и быстры дни,
Наработаешься — ночью хочется
Ласку теплую и грудь рабочую
Ночью хочется соединить.
Поработаешь, и делать нечего,
Молодую не сдержишь прыть…
Оттого-то люблю я вечером,
Напирая на эти плечи вот,
Люблю я вечером поговорить.
Она открывала
Свой новый комод,
Словно Америку —
Тихо, торжественно… Пузатые ящики
Смотрят вперед,
Покрытые доверху
Лаком божественным… Она в самый нижний
Положит белье,
Потом безделушки,
Картонки, гребенки —И муж с восхищеньем
Там, где небо встретилось с землёй,
Горизонт родился молодой.
Я бегу, желанием гоним.
Горизонт отходит. Я за ним.
Вон он за горой, a вот — за морем.
Ладно, ладно, мы ещё поспорим!
Я и погоне этой не устану,
Мне здоровья своего не жаль,
Будь я проклят, если не достану
Эту убегающую даль!
Джэн!
Дорогая!
Ты хмуришь свой крохотный лоб,
Ты задумалась, Джэн,
Не о нашем ли грустном побеге?
Говорят, приближается
Новый потоп,
Нам пора позаботиться
О ковчеге.
Календари не отмечали
Шестнадцатое октября,
Но москвичам в тот день — едва ли
Им было до календаря.Все переоценилось строго,
Закон звериный был как нож.
Искали хлеба на дорогу,
А книги ставили ни в грош.Хотелось жить, хотелось плакать,
Хотелось выиграть войну.
И забывали Пастернака,
Как забывают тишину.Стараясь выбраться из тины,
Свет похож на тьму,
В мыслях — пелена.
Тридцать лет тому
Началась война.Диктор — словно рад…
Душно, думать лень.
Тридцать лет назад
Был просторный день.Стала лишней ложь,
Был я братству рад…
А еще был дождь —
Тридцать лет назад.Дождь, азарт игры,
Мы испытали все на свете.
Но есть у нас теперь квартиры —
Как в светлый сон, мы входим в них.
А в Праге, в танках, наши дети…
Но нам плевать на ужас мира —
Пьем в «Гастрономах» на троих.Мы так давно привыкли к аду,
Что нет у нас ни капли грусти —
Нам даже льстит, что мы страшны.
К тому, что стало нам не надо,
Других мы силой не подпустим, —
Кто на кладбище ходит, как ходят в музеи,
А меня любопытство не гложет — успею.
Что ж я нынче брожу, как по каменной книге,
Между плитами Братского кладбища в Риге? Белых стен и цементных могил панорама.
Матерь-Латвия встала, одетая в мрамор.
Перед нею рядами могильные плиты,
А под этими плитами — те, кто убиты.—
Под знаменами разными, в разные годы,
Но всегда — за нее, и всегда — за свободу.И лежит под плитой русской службы полковник,
Что в шестнадцатом пал без терзаний духовных.
В наши трудные времена
Человеку нужна жена,
Нерушимый уютный дом,
Чтоб от грязи укрыться в нем.
Прочный труд и зеленый сад,
И детей доверчивый взгляд,
Вера робкая в их пути
И душа, чтоб в нее уйти.
В наши подлые времена
Дома и деревья слезятся,
И речка в тумане черна,
И просто нельзя догадаться,
Что это апрель и весна.
А вдоль берегов огороды,
Дождями набухшая грязь…
По правде, такая погода
Мне по сердцу нынче как раз.
Я думал, что век мой уж прожит,
Что беды лишили огня…
Хотеть. Спешить. Мечтать о том ночами!
И лишь ползти… И не видать ни зги…
Я, как песком, засыпан мелочами…
Но я еще прорвусь сквозь те пески!
Раздвину их… Вдохну холодный воздух…
И станет мне совсем легко идти —
И замечать по неизменным звездам,
Что я не сбился и в песках с пути.
…Столетье промчалось. И снова,
Как в тот незапамятный год —
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдет.
Ей жить бы хотелось иначе,
Носить драгоценный наряд…
Но кони — всё скачут и скачут.
А избы — горят и горят.
Весна, но вдруг исчезла грязь.
И снова снегу тьма.
И снова будто началась
Тяжелая зима.Она пришла, не прекратив
Весенний ток хмельной.
И спутанностью перспектив
Нависла надо мной.
1Ты б радость была и свобода,
И ветер, и солнце, и путь.
В глазах твоих Бог и природа
И вечная женская суть.
Мне б нынче обнять твои ноги,
В колени лицо свое вжать,
Отдать половину тревоги,
Частицу покоя вобрать.2Я так живу, как ты должна,
Обязана перед судьбою.
Но ты ведь не в ладах с собою
Все это было, было, было:
И этот пар, и эта степь,
И эти взрывы снежной пыли,
И этот иней на кусте.И эти сани — нет, кибитка, —
И этот волчий след в леске…
И даже… даже эта пытка:
Гадать, чем встретят вдалеке.И эта радость молодая,
Что все растет… Сама собой…
И лишь фамилия другая
Тогда была. И век другой.Их было много: всем известных
Возьму обижусь, разрублю,
Не в силах жить в аду…
И разлюбить — не разлюблю,
А в колею войду.
И все затопчет колея
Надежды и мечты,
И будешь ты не там, где я,
И я — не там, где ты.
И станет просто вдруг сойтись
И разойтись пустяк…
Мне каждое слово
Будет уликою
Минимум
На десять лет.
Иду по Москве,
Переполненной шпиками,
Как настоящий поэт.
Не надо слежек!
К чему шатания!
А папки бумаг?
Что для меня этот город Сим?
Он так же, как все, прост.
Но там я впервые встретился с ним,
Вставшим во весь рост.
У этой встречи не было дня,
Не определить дат,
Но он не оставит уже меня,
Наверное, никогда.
Особых примет у него нет,
Ведь он подобен лисе.
Все это чушь: в себе сомненье,
Безволье жить, — всё ссылка, бред.
Он пеленой оцепененья
Мне заслонил и жизнь, и свет.
Но пелена прорвется с треском
Иль тихо стает, как слеза.
В своей естественности резкой
Ударит свет в мои глаза.
И вновь прорвутся на свободу
И верность собственной звезде,
Вспомнишь ты когда-нибудь с улыбкой,
Как перед тобой,
щемящ и тих,
Открывался мир, -
что по ошибке
Не лежал ещё у ног твоих.
А какой-то
очень некрасивый —
Жаль, пропал —
талантливый поэт
Что же! Здравствуй, Москва.
Отошли и мечты и гаданья.
Вот кругом ты шумишь,
вот сверкаешь, светла и нова
Блеском станций метро,
высотой воздвигаемых зданий
Блеск и высь подменить
ты пытаешься тщетно, Москва.
Ты теперь деловита,
всего ты измерила цену.