Иван до войны проходил у ручья,
Где выросла ива неведомо чья.Не знали, зачем на ручей налегла,
А это Иванова ива была.В своей плащ-палатке, убитый в бою,
Иван возвратился под иву свою.Иванова ива,
Иванова ива,
Как белая лодка, плывёт по ручью.
Когда купальщица с тяжелою косой
Выходит из воды, одна в полдневном зное,
И прячется в тени, тогда ручей лесной
В зеленых зеркальцах поет совсем иное.Над хрупкой чешуей светло-студеных вод
Сторукий бог ручьев свои рога склоняет,
И только стрекоза, как первый самолет,
О новых временах напоминает.
В поле, ручьями изрытом,
И на чужой стороне
Тем же родным, незабытым
Пахнет земля по весне.
Полой водой и нежданно -
Самой простой, полевой
Травкою той безымянной,
Что и у нас под Москвой.
И, доверяясь примете,
Можно подумать, что нет
Ни этих немцев на свете,
Ни расстояний, ни лет.
Можно сказать: неужели
Правда, что где-то вдали
Жены без нас постарели,
Дети без нас подросли?..
Вода моя! Где тайники твои,
Где ледники, где глубина подвала?
Струи ручья всю ночь, как соловьи,
Рокочут в темной чаще краснотала.Ах, утоли меня, вода ручья,
Кинь в губы мне семь звезд, семь терпких ягод,
Кинь, в краснотале черном рокоча,
Семь звезд, что предо мной созвездьем лягут.Я притаюсь, притихну, как стрелок,
Боящийся спугнуть семью оленей.
Ручей лизнет мне руку, как телок,
И притулится у моих коленей.
Ой, цветет калина в поле у ручья.
Парня молодого полюбила я.
Парня полюбила на свою беду:
Не могу открыться, слова не найду.
Он живет — не знает ничего о том,
Что одна дивчина думает о нем…
У ручья с калины облетает цвет,
А любовь девичья не проходит, нет.
А любовь девичья с каждым днем сильней.
Как же мне решиться рассказать о ней?
Я хожу, не смея волю дать словам…
Милый мой, хороший, догадайся сам!
В деревне его называют Черным,
Я не знаю, по выдумке чьей.
Он, как все ручейки, озорной и проворный,
Чистый, прозрачный ручей.
В нем ходят, кряхтя, косолапые утки,
Перышки в воду роняя свои.
Он льется, кокруг расплескав незабудки,
Как синие капли своей струи.
Может, он потому мне до боли дорог,
Что в нем отразился лопух в пыли,
Прямая береза, желтый пригорок —
Родные приметы моей земли.
Яркие камешки весело моя,
Он деловито бежит в Оку.
А я бы скучала у Черного моря
По этому Черному ручейку.
Нет, я не волк и не лиса.
Вы приезжайте к нам в леса,
И там увидите вы пса —
Воинственного динго.
Пусть вам расскажет кенгуру,
Как в австралийскую жару
Гнал по лесам его сестру
Поджарый, тощий динго.
Она в кусты — и я за ней,
Она в ручей — и я в ручей,
Она быстрей — и я быстрей,
Неутомимый динго.
Она хитра, и я не прост.
С утра бежали мы до звезд,
Но вот поймал ее за хвост
Неумолимый динго.
Теперь у всех я на виду
В зоологическом саду,
Верчусь волчком и мяса жду,
Неугомонный динго.
То ручейком, то мелкою речушкой,
Что не спеша по камешкам течёт,
То чашей родника (с пробитым краем),
Чью гладь новорождённые ключи
Ребячьими вздымают кулачками, –
Водораздел лежит передо мной.
Извилисто, игриво, прихотливо
Бегут речушки и ручьи. Отсюда
Они сейчас расходятся навеки,
На много тысяч вёрст. Их разлучают
Не горные хребты и не ущелья,
А бугорки да мелкие лощины
Среди полей и зелени лугов.
Такая бесконечная равнина,
Так всё вокруг открыто и просторно,
Что веришь, будто речки и ручьи
Расходятся навек по доброй воле,
По прихоти дорогу избирают,
Текут себе куда кому охота,
В какие хочешь реки и моря.
С гор и холмов, ни в чем не виноватых,
к лугам спешил я, как учил ручей.
Мой голос среди троп замысловатых
служил замысловатости речей.Там, над ручьем, сплеталась с веткой ветка,
как если бы затеяли кусты
от любопытства солнечного света
таить секрет глубокой темноты.Я покидал ручей: он ведал средство
мои два слова в лепет свой вплетать,
чтоб выдать тайну замкнутого сердца,
забыть о ней и выпытать опять.Весть обо мне он вынес на свободу,
и мельницы, что кривы и малы,
с той алчностью присваивали воду,
с какою слух вкушает вздор молвы.Ручей не скрытен был, он падал с кручи,
о жернов бился чистотою лба,
и, навостривши узенькие уши,
тем желобам внимали желоба.Общительность его души исторгла
речь обо мне. Напрасно был я строг:
смеялся я, скрывая плач восторга,
он — плакал, оглашая мой восторг.Пока миниатюрность и нелепость
являл в ночи доверчивый ручей,
великих гор неколебимый эпос
дышал вокруг — божественный, ничей.В них тишина грядущих гроз гудела.
В них драгоценно длился каждый час.
До нас, ничтожных, не было им дела,
сил не было любить ничтожных нас.Пусть будет так! Не смея, не надеясь
занять собою их всевышний взор,
ручей благословляет их надменность
и льется с гор, не утруждая гор.Простим ему, что безобидна малость
воды его — над малою водой
плывет любви безмерная туманность,
поет азарт отваги молодой.Хвала ручью, летящему в пространство!
Вы замечали, как заметил я, —
краса ручья особенно прекрасна,
когда цветет растение иа.
Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены,
Тих и печален ручей у янтарной сосны,
Пеплом несмелым подёрнулись угли костра,
Вот и окончилось всё — расставаться пора.
Милая моя,
Солнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?
Крылья сложили палатки — их кончен полёт,
Крылья расправил искатель разлук — самолёт,
И потихонечку пятится трап от крыла,
Вот уж действительно пропасть меж нами легла.
Милая моя,
Солнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?
Не утешайте меня, мне слова не нужны,
Мне б отыскать тот ручей у янтарной сосны,
Вдруг сквозь туман там краснеет кусочек огня,
Вдруг у огня ожидают, представьте, меня!
Милая моя,
Солнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?
Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены,
Тих и печален ручей у янтарной сосны,
Пеплом несмелым подёрнулись угли костра,
Вот и окончилось всё — расставаться пора.
Милая моя,
Солнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?
Приближался апрель к середине,
Бил ручей, упадая с откоса,
День и ночь грохотал на плотине
Деревянный лоток водосброса.
Здесь, под сенью дряхлеющих ветел,
Из которых любая — калека,
Я однажды, гуляя, заметил
Незнакомого мне человека.
Он стоял и держал пред собою
Непочатого хлеба ковригу
И свободной от груза рукою
Перелистывал старую книгу.
Лоб его бороздила забота,
И здоровьем не выдалось тело,
Но упорная мысли работа
Глубиной его сердца владела.
Пробежав за страницей страницу,
Он вздымал удивленное око,
Наблюдая ручьев вереницу,
Устремленную в пену потока.
В этот миг перед ним открывалось
То, что было незримо доселе,
И душа его в мир поднималась,
Как дитя из своей колыбели.
А грачи так безумно кричали,
И так яростно ветлы шумели,
Что казалось, остаток печали
Отнимать у него не хотели.
Если где-то в чужой, неспокойной ночи, ночи
Ты споткнулся и ходишь по краю —
Не таись, не молчи, до меня докричи, докричи,
Я твой голос услышу, узнаю.
Может, с пулей в груди ты лежишь в спелой ржи, в спелой ржи?
Потерпи! Я иду, и усталости ноги не чуют.
Мы вернемся туда, где и травы врачуют,
Только — ты не умри, только — кровь удержи.
Если ж конь под тобой — ты домчи, доскачи, доскачи,
Конь дорогу отыщет, буланый,
В те края, где всегда бьют живые ключи, ключи,
И они исцелят твои раны.
Если трудно идёшь: по колена в грязи, по колена в грязи
Да по острым камням, босиком по воде по студёной,
Пропылённый, обветренный, дымный, огнём опалённый —
Хоть какой — доберись, добреди, доползи!
Здесь такой чистоты из-под снега ручьи, ручьи —
Не найдёшь, не придумаешь краше;
Здесь друзья, и цветы, и деревья ничьи, ничьи,
Стоит нам захотеть — будут наши.
Наши!
Где же ты? взаперти или в долгом пути, пути?
На развилках каких, перепутиях и перекрёстках?
Может быть, ты устал, приуныл, заблудился в трёх соснах
И не можешь обратно дорогу найти?
Не потому, что я за всё в ответе,
не оттого, что я во всём права,
но всё, что ни случается на свете,
на свой аршин я меряю сперва. И я — не испугаюсь и не спрячусь.
И я — не из героев, а не трус.
И я — с неправды досыта наплачусь,
но всё равно до правды доберусь. И я, как ты, крута и своевольна:
умру — не отступлюсь от своего.
Но кто бы ведал, как бывает больно,
когда ты прав,
а рядом — никого! Когда тебе больней и тяжелее
и подступает «быть или не быть»,
я каждый раз тоскую и жалею,
что не тебя мне выпало любить. Что, о тебе печалясь и страдая
и наряжая в белое сады,
не женщина,
а песня молодая
опять тебя уводит от беды. Ах, как тебе светло бывает с нею!
И как она печальна и нежна!
Но знаешь ты: она другим нужнее.
И выпускаешь песню из окна. И нам ли плакать, что идёт по свету
единственная милая моя!
Пусть кто-то злой сказал,
что у поэтов
из глаз не слёзы —
строчки в два ручья. Уж коли так, то пусть —
горьки и долги,
берут исток у этих грустных глаз
не два ручья —
две будущие Волги,
вдоль щёк твоих бегущие сейчас. Я выдумала, знаю, Волги эти.
И ты — не плакал.
Знаю. Не права.
Не обижайся.
Просто всё на свете
на свой аршин я меряю сперва.
Растопит солнце грязный лед,
В асфальте мокром отразится.
Асфальт — трава не прорастет,
Стиха в душе не зародится.
Свои у города права,
Он в их охране непреложен,
Весна бывает, где земля,
Весна бывает, где трава,
Весны у камня быть не может.
Я встал сегодня раньше всех,
Ушел из недр квартиры тесной.
Ручей. Должно быть, тает снег.
А где он тает — неизвестно.
В каком-нибудь дворе глухом,
Куда его зимой свозили
И где покрылся он потом
Коростой мусора и пыли.
И вот вдоль тротуара мчится
Ручей, его вода грязна,
Он — знак для жителей столицы,
Что где-то в эти дни весна.
Он сам ее еще не видел,
Он здесь рожден и здесь живет,
Он за углом, на площадь выйдя,
В трубу колодца упадет.
Но и минутной жизнью даже
Он прогремел, как трубный клич,
Напомнив мне о самом важном —
Что я земляк, а не москвич.
Меня проспекты вдаль уводят,
Как увела его труба.
Да, у меня с ручьем сегодня
Во многом сходная судьба.
По тем проспектам прямиком
В мои поля рвануться мне бы.
Живу под низким потолком,
Рожденный жить под звездным небом.
Но и упав в трубу колодца,
Во мрак подземных кирпичей,
Не может быть, что не пробьется
На волю вольную ручей.
И, нужный травам, нужный людям,
Под вешним небом средь полей,
Он чище и светлее будет,
Не может быть, что не светлей!
Он станет частью полноводной
Реки, раздвинувшей кусты,
И не асфальт уже бесплодный —
Луга зальет водой холодной,
Где вскоре вырастут цветы.
А в переулок тот, где душно,
Где он родился и пропал,
Вдруг принесут торговки дружно
Весенний радостный товар.
Цветы! На них роса дрожала,
Они росли в лесах глухих.
И это нужно горожанам,
Конечно, больше, чем стихи!
Дорожите счастьем, дорожите!
Замечайте, радуйтесь, берите
Радуги, рассветы, звезды глаз —
Это все для вас, для вас, для вас.
Услыхали трепетное слово —
Радуйтесь. Не требуйте второго.
Не гоните время. Ни к чему.
Радуйтесь вот этому, ему!
Сколько песне суждено продлиться?
Все ли в мире может повториться?
Лист в ручье, снегирь, над кручей вяз…
Разве будет это тыщу раз!
На бульваре освещают вечер
Тополей пылающие свечи.
Радуйтесь, не портите ничем
Ни надежды, ни любви, ни встречи!
Лупит гром из поднебесной пушки.
Дождик, дождь! На лужицах веснушки!
Крутит, пляшет, бьет по мостовой
Крупный дождь, в орех величиной!
Если это чудо пропустить,
Как тогда уж и на свете жить?!
Все, что мимо сердца пролетело,
Ни за что потом не возвратить!
Хворь и ссоры временно отставьте,
Вы их все для старости оставьте
Постарайтесь, чтобы хоть сейчас
Эта «прелесть» миновала вас.
Пусть бормочут скептики до смерти.
Вы им, желчным скептикам, не верьте —
Радости ни дома, ни в пути
Злым глазам, хоть лопнуть, — не найти!
А для очень, очень добрых глаз
Нет ни склок, ни зависти, ни муки.
Радость к вам сама протянет руки,
Если сердце светлое у вас.
Красоту увидеть в некрасивом,
Разглядеть в ручьях разливы рек!
Кто умеет в буднях быть счастливым,
Тот и впрямь счастливый человек!
И поют дороги и мосты,
Краски леса и ветра событий,
Звезды, птицы, реки и цветы:
Дорожите счастьем, дорожите!
Добрым полем, синим лугом,
все опушкою да кругом,
все опушкою-межою мимо ям да по краям
И будь, что будет
Забудь, что будет, отродясь
Я воли не давал ручьям
Да что ты, князь? Да что ты брюхом ищешь грязь?
Рядил в потемки белый свет
Блудил в долгу да красил мятежом
Ой-й-й да перед носом ясный след
И я не смог, не смог ударить в грязь ножом
Да наши песни нам ли выбирать?
Сбылось насквозь.
Да как не ворожить?
Когда мы вместе — нам не страшно умирать.
Когда мы врозь — мне страшно жить.
Целовало меня Лихо только надвое разрезало язык
Намотай на ус
Намотай на ус на волос,
зазвени не в бусы — в голос,
Нить — не жила, не кишка да не рвется, хоть тонка
А приглядись да за Лихом — Лик, за Лихом — Лик.
Все святые пущены с молотка
Да не поднять крыла
Да коли песня зла
Судя по всему, это все по мне
Все по мне,
Да мне мила стрела
Белая каленая в колчане
Наряжу стрелу вороным пером
Да пока не грянул Гром, отпущу
Да стены выверну углом
Провалиться мне на месте, если с места не сойти
Давай, я стану помелом
Садись, лети!
Да ты не бойся раскружить!
Не бойся обороты брать!
Когда мы врозь — не страшно жить.
Когда мы вместе — нам не страшно умирать.
Забудь, что будет
И в ручей мой наудачу брось пятак
Когда мы вместе — все наши вести в том, что есть
Мы можем многое не так
Небеса в решете роса на липовом листе
и все русалки о серебряном хвосте
ведут по кругу нашу честь
Ой да луна не приходит одна
Прикажи — да разом сладим языком в оладиях
А прикажешь языком молоть — молю
Молю о том, что все в твоих ручьях
Пусть будет так!
Пусть будет так!
Пусть будет так, как я люблю!
И в доброй вести не пристало врать
Мой крест — знак действия, чтоб голову сложить
За то, что рано умирать
за то, что очень страшно жить
За то, что рано умирать
За то, что очень нужно жить.
Апрель сосульки отливает, вычеканивает,
И воздух щёлкающий так поголубел,
А у меня гаражный сторож выцыганивает
На опохмель.
И бульканье ручья под ледяною корочкой,
В которую окурок чей-то врос,
И ель апрельская со снежною оборочкой,
Попавшая за шиворот шолочкой,
И хор грачей своей чумной скороговорочкой –
Всё задаёт вопрос,
В котором все вопросы вдруг сошлись:
На что уходит жизнь?
Действительно, на что? На что она уходит?
Ответь мне сторож гаража… Да ты глухой, дед?
А может быть, не более ты глух,
Чем воспитавшие симфониями слух?
Мы часто глухи к дальним. Глухи к ближним,
Особенно когда из них всё выжмем.
С друзьями говорим, но их не слышим,
Свои слова считая самым высшим.
Пока она жива, к любимой глухи –
Услышим лишь предсмертный хрип старухи.
Мы совесть сделали нарочно глуховатой.
Мы совести забили уши ватой –
Так легче ей прослыть не виноватой.
А сколько времени ушло когда-то в прошлом
На забивание ушей себе и прочим!
Смерть вырвет вату, но ушей не будет.
Не слышат черепа. Их бог рассудит.
Ты в бывшем ухе, червь, не копошись!
На что уходит жизнь?!
Мир в гонке роковой вооружений,
Так глух он к булькотне земных брожений,
К ручьям в апрельской гонке бездорожности
В их кажущейся детскости, ненужности.
Не умирай, природа, продержись!
На что уходит жизнь?
Нас оглушили войн проклятых взрывы.
Не будем глухи к мёртвым, к тем, кто живы.
Страститесь, раны! Кровь, под кожу брызнь!
На что уходит жизнь?
Уходит жизнь на славу нашу ложную.
В бесславье слава вырастет потом.
Уходит жизнь на что-то внешне сложное,
Что вдруг окажется простейшим воровством.
Уходит жизнь на что-то внешне скромное,
Но скромных трусов надо бы под суд!
На мелочи, казалось бы, бескровные.
Но мелочи кровавы. Кровь сосут.
Мы станем все когда-нибудь бестелостью,
Но как нам душу упасти суметь?
Уж если умирать — мне знать хотелось бы:
На что уходит смерть?
Это — папа,
Это — я,
Это — улица моя.
Вот, мостовую расчищая,
С пути сметая сор и пыль,
Стальными щетками вращая,
Идет смешной автомобиль.
Похож на майского жука —
Усы и круглые бока.
За ним среди ручьев и луж
Гудит, шумит машина-душ.
Прошла, как туча дождевая, —
Блестит на солнце мостовая:
Двумя машинами она
Умыта и подметена.
Здесь на посту в любое время
Стоит знакомый постовой.
Он управляет сразу всеми,
Кто перед ним на мостовой.
Никто на свете так не может
Одним движением руки
Остановить поток прохожих
И пропустить грузовики.
Папа к зеркалу садится:
— Мне постричься и побриться!
Старый мастер все умеет:
Сорок лет стрижет и бреет.
Он из маленького шкапа
Быстро ножницы достал,
Простыней укутал папу,
Гребень взял, за кресло встал.
Щёлкнул ножницами звонко,
Раз-другой взмахнул гребенкой,
От затылка до висков
Выстриг много волосков.
Расчесал прямой пробор,
Вынул бритвенный прибор,
Зашипело в чашке мыло,
Чтобы бритва чище брила.
Фыркнул весело флакон
С надписью «Одеколон».
Рядом девочку стригут,
Два ручья из глаз бегут.
Плачет глупая девчонка,
Слезы виснут на носу —
Парикмахер под гребенку
Режет рыжую косу.
Если стричься решено,
Плакать глупо и смешно!
В магазине как в лесу:
Можно тут купить лису,
Лопоухого зайчонка,
Снежно-белого мышонка,
Попугайчиков зеленых —
Неразлучников влюбленных.
Мы не знали, как нам быть:
Что же выбрать? Что купить?
— Нет ли рыжего щенка?
— К сожаленью, нет пока!
Незабудки голубые,
Колокольчик полевой…
— Где растут цветы такие? —
Отвечают: — Под Москвой!
Мы их рвали на опушке,
Там, где много лет назад
По врагам стрелял из пушки
Нашей армии солдат.
— Дайте нам букет цветов!..—
Раз-два-три! Букет готов!
В переулке, за углом,
Старый дом идет на слом,
Двухэтажный, деревянный, —
Семь квартир, и все без ванной.
Скоро здесь, на этом месте,
Встанет дом квартир на двести —
В каждой несколько окон
И у многих свой балкон.
Иностранные туристы
На углу автобус ждут.
По-французски очень чисто
Разговор они ведут.
Может быть, не по-французски,
Но уж точно не по-русски!
Должен каждый ученик
Изучать чужой язык!
Вот пришли отец и сын.
Окна открываются.
Руки мыть!
Цветы — в кувшин!
И стихи кончаются.
Тигрёнок
Эй, не стойте слишком близко —
Я тигрёнок, а не киска!
Слон
Дали туфельки слону.
Взял он туфельку одну
И сказал: — Нужны пошире,
И не две, а все четыре!
Зебры
Полосатые лошадки,
Африканские лошадки,
Хорошо играть вам в прятки
На лугу среди травы!
Разлинованы лошадки,
Будто школьные тетрадки,
Разрисованы лошадки
От копыт до головы.
Жираф
Рвать цветы легко и просто
Детям маленького роста,
Но тому, кто так высок,
Нелегко сорвать цветок!
Совята
Взгляни на маленьких совят —
Малютки рядышком сидят.
Когда не спят,
Они едят.
Когда едят,
Они не спят.
Пингвин
Правда, дети, я хорош?
На большой мешок похож.
На морях в былые годы
Обгонял я пароходы.
А теперь я здесь в саду
Тихо плаваю в пруду.
Лебедёнок
Отчего течёт вода
С этого младенца?
Он недавно из пруда,
Дайте полотенце!
Страусёнок
Я — страусёнок молодой,
Заносчивый и гордый.
Когда сержусь, я бью ногой
Мозолистой и твердой.
Когда пугаюсь, я бегу,
Вытягиваю шею.
А вот летать я не могу,
И петь я не умею.
Обезьяна
Приплыл по океану
Из Африки матрос,
Малютку обезьяну
В подарок нам привёз.
Сидит она, тоскуя,
Весь вечер напролёт
И песенку такую
По-своему поёт:
«На дальнем жарком юге,
На пальмах и кустах
Визжат мои подруги,
Качаясь на хвостах.
Чудесные бананы
На родине моей.
Живут там обезьяны
И нет совсем людей».
Белые медведи
У нас просторный водоём.
Мы с братом плаваем вдвоём.
Вода прохладна и свежа.
Её меняют сторожа.
Мы от стены плывем к стене
То на боку, то на спине.
Держись правее, дорогой.
Не задевай меня ногой!
Эскимосская собака
На прутике — записка:
«Не подходите близко!»
Записке ты не верь —
Я самый добрый зверь.
За что сижу я в клетке,
Я сам не знаю, детки.
Собака динго
Нет, я не волк и не лиса.
Вы приезжайте к нам в леса,
И там увидите вы пса —
Воинственного динго.
Пусть вам расскажет кенгуру,
Как в австралийскую жару
Гнал по лесам его сестру
Поджарый, тощий динго.
Она в кусты — и я за ней,
Она в ручей — и я в ручей,
Она быстрей — и я быстрей,
Неутомимый динго.
Она хитра, и я не прост,
С утра бежали мы до звёзд,
Но вот поймал её за хвост
Неумолимый динго.
Теперь у всех я на виду,
В зоологическом саду,
Верчусь волчком и мяса жду,
Неугомонный динго.
Верблюд
Бедный маленький верблюд:
Есть ребёнку не дают.
Он сегодня съел с утра
Только два таких ведра!
Где обедал воробей
— Где обедал, воробей?
— В зоопарке у зверей.
Пообедал я сперва
За решёткою у льва.
Подкрепился у лисицы.
У моржа попил водицы.
Ел морковку у слона.
С журавлём поел пшена.
Погостил у носорога,
Отрубей поел немного.
Побывал я на пиру
У хвостатых кенгуру.
Был на праздничном обеде
У мохнатого медведя.
А зубастый крокодил
Чуть меня не проглотил.