Ну как я без тебя живу?
Грущу во сне и наяву.
А как наш город? С каждым днём
Красивых женщин больше в нём.
И не было встреч, а разлука
Как лезвие в сердце вошла.
Без зова вошла и без стука —
Умна, осторожна и зла.Сказала я: «Сделай мне милость,
Исчезни! Так больно с тобой…»«Нет, я навсегда поселилась,
Я стала твоею судьбой».
Разлука призрачна — мы будем вместе скоро,
И все запретное как призрак Эльсинора.
И все не должное вокруг меня клубится,
И, кажется, теперь должно меня убить.
То плещет крыльями, то словно сердце бьется.
Но кровь вчерашнюю уже не может смыть.
Дорога, дорога,
Разлука, разлука.
Знакома до срока
Дорожная мука.И отчее племя,
И близкие души,
И лучшее время
Все дальше, все глуше.Лесная сорока
Одна мне подруга.
Дорога, дорога,
Разлука, разлука.Устало в пыли
Я влачусь, как острожник.
Темнеет вдали,
Приуныл подорожник.И страшно немного
Без света, без друга,
Дорога, дорога,
Разлука, разлука…
Ветер разлуки — студеный ветер,
Самая горькая вещь на свете!
Без устали кружит в злобе своей
Вдоль станционных путей.
Только напрасно он так завывает,
Живое тепло гоня.
Гаснут лишь искры. Костер пылает.
Ветер его лишь сильней раздувает —
Ветер слабей огня!
Навек уедет лучший друг,
Уедет — и ни звука.
Нет безнадёжнее разлук,
Чем детская разлука.
Ты говоришь: «Уехал он!»
А это ж значит — увезён.
Ведь человек лет десяти
Не властен в выборе пути.
Не по душе и не с руки
Над письмами трудиться.
Пусть буквы слишком велики,
Да нет конца странице.
Пусть ты испишешь всю тетрадь,
Но с другом вам не поиграть,
А без игры и дружбы нет,
Когда друзьям по десять лет.
Вот флаг на мачте бьется,
Горит в ночи звезда.
Механик наш смеется
И курит, как всегда.
Смеется, смеется,
А пламя в топке бьется,
И кто-то расстается
С судьбою навсегда.
И каждому придется
Измерить этот путь,
Где песня не поется
И негде отдохнуть.
Придется, придется,
А сердце к сердцу рвется,
И флаг на мачте бьется —
Тяжелый долгий путь.
Но кто-то вновь вернется,
Полсвета исходив,
Волна на берег рвется
Припасть к его груди.
На берег, на берег,
В который свято верят,
Который, как надежда,
Синеет впереди.
Разлука, разлука,
Дрожит в окне звезда.
Разлука, разлука,
Ночные поезда.
Есть в первой любви обречённость разлуки,
Но в памяти шрам остаётся навек.
Ведь форму свою сохраняют излуки
Давно обмелевших и высохших рек.
За первой любовью нахлынет вторая,
И небо пойдёт полыхать, заалев,
Неповторимое повторяя,
Непреодолимое преодолев.
Я счёт не веду синякам и обидам,
Но всё же ты первой обидой была.
Я злобы и горечи словом не выдам,
Ты в жизни моей как река протекла.
Так пусть тебе будет и горько и грустно,
Когда сквозь года, в неназначенный срок,
В далёкой долине по старому руслу
Опять, зажурчав, пробежит ручеёк.
Мы измаялись в разлуке –
Год как с фронта писем нет.
Есть контора в Бузулуке,
Дашь запрос — пришлют ответ.И ответ чудесный, внятный
Получаем наконец.
Вертим, вертим бланк печатный
На казённый образец…
В списках раненых и павших,
В списках без вести пропавших
Наш не значится отец.И другие сны нам с братом
Снится начали с тех пор:
Автомат под маскхалатом,
Партизанский бор, костёр…
И — в каком-то там спецхране,
Что шпиону не прочесть,
Список тех, кто жив, кто ранен,
Про кого доходит весть.
Я не помню тебя, извини!
Я забыл твои губы и руки.
Обрываются в памяти дни,
Заостряясь на вечной разлуке.
Где-то в будущем, может, поймем,
Как нелепо все вышло и странно,
А пока что ползет день за днем,
И рубцом покрывается рана.
Жизнь столкнула и жизнь развела,
Перепутала наши дороги.
Все прошло- разметалась зола,
И смеются жестокие боги.
Я не помню тебя, извини!..
Тяжело привыкаю к разлуке,
Только все эти серые дни
Я ищу твои губы и руки…
Что делать…
Мы столько с тобой расставались!
У встреч и разлук
Заколдованный круг.
Как раненый город
Встаёт из развалин,
Так мы возрождались
С тобой из разлук.
И если куда-нибудь
Вновь улетаю,
Мне кажется —
Я возвращаюсь к тебе:
В тот город,
Где улицы снег заметает.
В тот город,
Где розы цветут в октябре.
Хотя ты навряд ли
Тот город увидишь,
И я в нём, наверно,
Единственный раз, —
Всё кажется мне —
Ты навстречу вдруг выйдешь
В условленном месте,
В условленный час.
Стекло тысячеверстной толщины
Разлука вставила в окно твоей квартиры,
И я смотрю, как из другого мира,
Мне голоса в ней больше не слышны.
Вот ты прошла, присела на окне,
Кому-то улыбнулась, встала снова,
Сказала что-то… Может, обо мне?
А что? Не слышу ничего, ни слова…
Какое невозможное страданье
Опять, уехав, быть глухонемым!
Но что, как вдруг дана лишь в оправданье
На этот раз разлука нам двоим?
Ты помнишь честный вечер объясненья,
Когда, казалось, смеем все сказать…
И вдруг — стекло. И только губ движенье,
И даже стука сердца не слыхать.
Все я делаю для мамы:
Для нее играю гаммы,
Для нее хожу к врачу,
Математику учу.
Все мальчишки в речку лезли,
Я один сидел на пляже.
Для нее, после болезни,
Не купался в речке даже.
Для нее я мою руки,
Ем какие-то морковки…
Только мы теперь в разлуке.
Мама в городе Прилуки,
Пятый день в командировке.
Ну, сначала я, без мамы,
Отложил в сторонку гаммы,
Нагляделся в телевизор
На вечерние программы.
Я сидел не слишком близко,
Но в глазах пошли полоски.
Там у них одна артистка
Ходит в маминой прическе…
И сегодня целый вечер
Что-то мне заняться нечем!
У отца в руках газета,
Только он витает где-то,
Говорит: — Потерпим малость,
Десять дней еще осталось…
И наверно, по привычке
Или, может быть, со скуки
Я кладу на место спички
И зачем-то мою руки.
И звучат печально гаммы
В нашей комнате. Без мамы.
Вот я выбирала для разлуки
самые печальные слова.
На прощанье многим жала руки,
с горя ни мертва и ни жива. Только о тебе еще не спела,
об единственном в моей судьбе:
я словам глухим и неумелым
не доверю песню о тебе. Потому что всю большую дружбу,
всю любовь прекрасную твою
в верности, любви и дружбе мужа,
Родина, все время узнаю. Все твои упреки и тревоги,
всю заботу сердца твоего…
Даже облик твой, родной и строгий,
неразлучен с обликом его. Осеняет шлем литые брови,
Млечный Путь струится по штыку…
Кто еще любимей и суровей,
чем красноармеец начеку? Для кого ж еще вернее слово
и прекрасней песня — для кого?
Сорок раз спою для прочих снова
и единожды — для одного. Но с такою гордостью и силой,
чтобы каждый вздрогнул: красота!
Чтоб дыханье мне перехватила
вещая, как счастье, немота…
А помнишь дорогу
и песни того пассажира?
Едва запоем —
и от горя, от счастья невмочь.
Как мчался состав
по овальной поверхности мира!
Какими снегами
встречала казахская ночь!
Едва запоем —
и привстанем, и глянем с тревогой
друг другу в глаза,
и молчим, ничего не тая…
Все те же ли мы,
и готовы ли вместе в дорогу,
и так ли, как раньше,
далекие манят края?
Как пел пассажир
пятилетье назад, пятилетье!
Геолог он был и разведчик —
скитался везде потому.
Он пел о любви и разлуке:
«Меня дорогая не встретит».
А больше всего — о разлуке…
И все подпевали ему.
Я слышала —
к этим годам и желанья становятся
реже,
и жадность и легкость уходят,
зови не зови…
Но песня за нас отвечает —
вы те же, что были, вы те же!..
И верю я песне,
как верю тебе и любви.
Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены,
Тих и печален ручей у янтарной сосны,
Пеплом несмелым подёрнулись угли костра,
Вот и окончилось всё — расставаться пора.
Милая моя,
Солнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?
Крылья сложили палатки — их кончен полёт,
Крылья расправил искатель разлук — самолёт,
И потихонечку пятится трап от крыла,
Вот уж действительно пропасть меж нами легла.
Милая моя,
Солнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?
Не утешайте меня, мне слова не нужны,
Мне б отыскать тот ручей у янтарной сосны,
Вдруг сквозь туман там краснеет кусочек огня,
Вдруг у огня ожидают, представьте, меня!
Милая моя,
Солнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?
Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены,
Тих и печален ручей у янтарной сосны,
Пеплом несмелым подёрнулись угли костра,
Вот и окончилось всё — расставаться пора.
Милая моя,
Солнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?
Я все вспоминаю тот дачный поезд,
Идущий в зеленых лесах по пояс,
И дождь, как линейки в детской тетрадке,
И юношу с девушкой на площадке.
К разлуке, к разлуке ведет дорога…
Он в новенькой форме, затянут строго;
Мокры ее волосы после купанья,
И в грустных глазах огонек прощанья.
Как жаль, что вагоны несутся быстро
И день угасает в дожде, как искра!
Как жаль, что присматриваются соседи
К безмолвной, взволнованной их беседе!
Он держит ее золотые руки,
Еще не умея понять разлуки,
А ей этой ласки сегодня мало,
Она и при всех бы поцеловала.
Но смотрят соседи на юношу в форме,
И поезд вот-вот подойдет к платформе,
И только в туннеле — одна минута —
От взглядов сокрытая часть маршрута.
Вновь дождь открывается, как страница,
И юноша пробует отстраниться.
Он — воин. Ему, как мальчишке, стыдно,
Что грустное счастье их очевидно.
…А завтра ему уезжать далеко,
До дальнего запада или востока.
И в первом бою, на снегу, изрытом
Свинцом и безжалостным динамитом,
Он вспомнит тот дождик,
Тот дачный поезд,
Идущий в зеленых лесах по пояс.
И так пожалеет, что слишком строго
Промчалась прощальная их дорога.
Нет мудрее и прекрасней средства от тревог,
Чем ночная песня шин.
Длинной-длинной серой ниткой стоптанных дорог
Штопаем ранения души.Не верь разлукам, старина, их круг –
Лишь сон, ей-Богу.
Придут другие времена, мой друг,
Ты верь в дорогу.
Нет дороге окончанья, есть зато её итог:
Дороги трудны, но хуже без дорог.Словно чья-то сигарета — стоп-сигнал в ночах:
Кто-то тоже держит путь.
Незнакомец, незнакомка, — здравствуй и прощай, –
Можно только фарами мигнуть.Не верь разлукам, старина, их круг –
Лишь сон, ей-Богу.
Придут другие времена, мой друг,
Ты верь в дорогу.
Нет дороге окончанья, есть зато её итог:
Дороги трудны, но хуже без дорог.То повиснет над мотором ранняя звезда,
То на стёкла брызнет дождь.
За спиною остаются два твоих следа,
Значит, не бесследно ты живёшь.Не верь разлукам, старина, их круг –
Лишь сон, ей-Богу.
Придут другие времена, мой друг,
Ты верь в дорогу.
Нет дороге окончанья, есть зато её итог:
Дороги трудны, но хуже без дорог.В два конца идет дорога, но себе не лги –
Нам в обратный путь нельзя.
Слава Богу, мой дружище, есть у нас враги,
Значит, есть, наверно, и друзья.Не верь разлукам, старина, их круг –
Лишь сон, ей-Богу.
Придут другие времена, мой друг,
Ты верь в дорогу.
Нет дороге окончанья, есть зато её итог:
Дороги трудны, но хуже без дорог.
Мы в дальней разлуке. Сейчас между нами
Узоры созвездий и посвист ветров,
Дороги с бегущими вдаль поездами
Да скучная цепь телеграфных столбов.
Как будто бы чувствуя нашу разлуку,
Раскидистый тополь, вздохнув горячо,
К окну потянувшись, зеленую руку
По-дружески мне положил на плечо.
Душа хоть какой-нибудь весточки просит,
Мы ждем, загораемся каждой строкой.
Но вести не только в конвертах приносят,
Они к нам сквозь стены проходят порой.
Представь, что услышишь ты вести о том,
Что был я обманут в пути подлецом,
Что руку, как другу, врагу протянул,
А он меня в спину с откоса толкнул…
Все тело в ушибах, разбита губа…
Что делать? Превратна порою судьба!
И пусть тебе станет обидно, тревожно,
Но верить ты можешь. Такое — возможно!
А если вдруг весть, как метельная мгла,
Ворвется и скажет, словами глухими,
Что смерть недопетую песнь прервала
И черной каймой обвела мое имя.
Веселые губы сомкнулись навек…
Утрата, ее не понять, не измерить!
Нелепо! И все-таки можешь поверить:
Бессмертны лишь скалы, а я — человек!
Но если услышишь, что вешней порой
За новым, за призрачным счастьем в погоне
Я сердце своё не тебе, а другой
Взволнованно вдруг протянул на ладони,
Пусть слёзы не брызнут, не дрогнут ресницы,
Колючею стужей не стиснет беда!
Не верь! Вот такого не может случиться!
Ты слышишь? Такому не быть никогда!
Передо мною горы и река.
Никак к разлуке я не привыкаю.
Я молча, как вершина, протыкаю
Всех этих дней сплошные облака.
Ты проживаешь сумрачно во мне,
Как тайное предчувствие бессмертья,
Хоть годы нам отпущены по смете, —
Огонь звезды горит в любом огне.
Мой друг! Я не могу тебя забыть.
Господь соединил хребты и воды,
Пустынь и льдов различные природы,
Вершины гор соединил с восходом
И нас с тобой, мой друг, соединил.
Когда луна взойдет, свеча ночей,
Мне кажется, что ты идешь к палатке.
Я понимаю, ложь бывает сладкой,
Но засыпаю с ложью на плече.
Мне снится платье старое твое,
Которое люблю я больше новых.
Ах, дело не во снах и не в обновах,
А в том, что без тебя мне не житье.
Мой друг! Я не могу тебя забыть.
Господь соединил хребты и воды,
Пустынь и льдов различные природы,
Вершины гор соединил с восходом
И нас с тобой, мой друг, соединил.
Отвесы гор, теченья белых рек
Заставят где-нибудь остановиться.
Я знаю — будет за меня молиться
Один — и очень добрый — человек.
Огней аэродромная строка
Закончит многоточьем это лето,
И в море домодедовского света
Впадет разлука, будто бы река.
Мой друг! Я не могу тебя забыть.
Господь соединил хребты и воды,
Пустынь и льдов различные природы,
Вершины гор соединил с восходом
И нас с тобой, мой друг, соединил.
Ты ждешь его
теперь,
когда
Вернуть его назад нельзя…
Ты ждешь.
Приходят
поезда,
на грязных
спинах
принося
следы дорожных передряг,
следы стремительных
дождей…
И ты,
наверно, час подряд
толкаешься среди людей.
Зачем его здесь ищешь ты —
в густом водовороте слов,
кошелок,
ящиков,
узлов,
среди вокзальной
суеты,
среди приехавших
сюда счастливых,
плачущих навзрыд?..
Ты ждешь.
Приходят поезда.
Гудя,
приходят поезда…
О нем
никто не говорит.
И вот уже не он,
а ты,
как будто глянув с
высоты,
все перебрав в
своей душе,
все принимая,
все терпя,
ждешь,
чтобы он простил тебя.
А может,
нет его уже…
Ты слишком поздно поняла,
как
он тебе необходим.
Ты поздно поняла,
что с ним
ты во сто крат сильней
была…
Такая тяжесть на плечах,
что сердце
сплющено в
груди…
Вокзал кричит,
дома кричат:
«Найди его!
Найди!
Найди!»
Нет тяжелее ничего,
но ты стерпи,
но ты снеси.
Найди его!
Найди его.
Прощенья у него
проси.
На краю села большого —
пятистенная изба…
Выйди, Катя Ромашова, —
золотистая судьба.
Косы русы,
кольца,
бусы,
сарафан и рукава,
и пройдет, как солнце в осень,
мимо песен,
мимо сосен, —
поглядите, какова.
У зеленого причала
всех красивее была, —
сто гармоник закричало,
сто девчонок замолчало —
это Катя подошла.
Пальцы в кольцах,
тело бело,
кровь горячая весной,
подошла она,
пропела:
— Мир компании честной.
Холостых трясет
и вдовых,
соловьи молчат в лесу,
полкило конфет медовых
я Катюше поднесу.
— До свидания, — скажу,
я далёко ухожу…
Я скажу, тая тревогу:
— Отгуляли у реки,
мне на дальнюю дорогу
ты оладий напеки.
Провожаешь холостого,
горя не было и нет,
я из города Ростова
напишу тебе привет.
Опишу красивым словом,
что разлуке нашей год,
что над городом Ростовом
пролетает самолет.
Я пою разлуке песни,
я лечу, лечу, лечу,
я летаю в поднебесье —
петли мертвые кручу,
И увижу, пролетая,
в светло-розовом луче:
птица — лента золотая —
на твоем сидит плече.
По одной тебе тоскую,
не забудь меня — молю,
молодую,
городскую
никогда не полюблю…
И у вечера большого,
как черемуха встает,
плачет Катя Ромашова,
Катя песен не поет.
Провожу ее до дому,
сдам другому, молодому.
— До свидания, — скажу, —
я далёко ухожу…
Передай поклоны маме,
попрощайся из окна…
Вся изба в зеленой раме,
вся сосновая она,
петухами и цветами
разукрашена изба,
колосками,
васильками —
сколь искусная резьба!
Молодая яблонь тает,
у реки поет народ,
над избой луна летает,
Катя плачет у ворот.
Утро птицею в вышние
Перья радужные роняет.
Звезды, словно бы льдинки, тают
С легким звоном в голубизне
В Ботаническом лужи блестят
Озерками большими и мелкими.
А по веткам рыжими белками
Прыгает листопад.
Вон, смеясь и прильнув друг к дружке,
Под заливистый птичий звон
Две рябинки, как две подружки,
Переходят в обнимку газон.
Липы важно о чем-то шуршат,
И служитель метет через жердочку
То ль стекло, то ли синюю звездочку,
Что упала с рассветом в сад.
Листопад полыхает, вьюжит,
Только ворон на ветке клена
Словно сторожем важно служит,
Молчаливо и непреклонно.
Ворон старый и очень мудрый,
В этом парке ему почет.
И кто знает, не в это ль утро
Он справляет свой сотый год…
И ему объяснять не надо,
Отчего мне так нелегко.
Он ведь помнит, как с горьким взглядом
Этим, этим, вот самым садом
Ты ушла далеко-далеко…
Как легко мы порою рушим
В спорах-пламенях все подряд.
Ах, как просто обидеть душу
И как трудно вернуть назад!
Сыпал искры пожар осин,
Ну совсем такой, как и ныне.
И ведь не было злых причин,
Что там злых — никаких причин,
Кроме самой пустой гордыни!
В синеву, в тишину, в листву
Шла ты медленно по дорожке,
Как-то трепетно и сторожко —
Вдруг одумаюсь, позову…
Пестрый, вьюжистый листопад,
Паутинки дрожат и тают,
Листья падают, шелестят
И следы твои покрывают.
А вокруг и свежо, и пряно,
Все купается в бликах света,
Как «В Сокольниках» Левитана,
Только женской фигурки нету…
И сейчас тут, как в тот же день,
Все пылает и золотится.
Только горечь в душе, как тень,
Черной кошкою копошится.
Можно все погрузить во мрак,
Жить и слушать, как ливни плачут,
Можно радость спустить, как стяг…
Можно так. А можно не так,
А ведь можно же все иначе!
И чего бы душа ни изведала,
Как ни било б нас вкривь и вкось,
Если счастье оборвалось,
Разве значит, что счастья не было?!
И какая б ни жгла нас мука,
Но всему ль суждено сгореть?
Тяжелейшая вещь — разлука,
Но разлука еще не смерть!
Я найду тебя. Я разрушу
Льды молчания. Я спешу!
Я зажгу твои взгляд и душу,
Все, чем жили мы — воскрешу!
Пусть все ветры тревогу свищут.
Я уверен: любовь жива!
Тот, кто любит, — дорогу сыщет!
Тот, кто любит, — найдет слова!
Ты шагнешь ко мне, верю, знаю,
Слез прорвавшихся не тая,
И прощая, и понимая.
Моя светлая, дорогая,
Удивительная моя!
1 Я не люблю за мной идущих следом
по площадям
и улицам. Мой путь —
мне кажется тогда —
стремится к бедам:
Скорей дойти до дома
как-нибудь.
Они в затылок дышат горячо…
Сейчас положат руку
на плечо!
Я оглянусь: чужими
притворятся,
прохожими…
Но нас не обмануть: к беде —
к БЕДЕ —
стремглав
идет мой путь.
О, только бы: скорей. Домой.
Укрыться.
Дойти и запереться
и вернуться.
Во что угодно сразу
погрузиться:
в вино!
в заботы!
в бесполезный труд…
Но вот уж много дней,
как даже дома
меня не покидает страх
знакомый,
что по Следам
Идущие —
придут. 2 Не будет дома
или будет дом
и легче будет
иль еще печальней —
об этом годе расскажу потом,
о том, как стало
ничего не жаль мне.
Не жаль стареть.
Не жаль тебя терять.
Зачем мне красота, любовь
и дом уютный, -
затем, чтобы молчать?
Не-ет, не молчать, а лгать.
Лгать и дрожать ежеминутно.
Лгать и дрожать:
а вдруг — не так солгу?
И сразу — унизительная кара.
Нет. Больше не хочу и не могу.
Сама погибну.
Подло — ждать удара!
Не женское занятье: пить вино,
по кабакам шататься в одиночку.
Но я — пила.
Мне стало все равно:
продлится ли позорная отсрочка.
Мне только слез твоих
последних жаль,
в то воскресенье,
в темный день погони,
когда разлуки каторжная даль
открылась мне —
ясней, чем на ладони…
Как плакал ты!
Последний в мире свет
мне хлынул в душу —
слез твоих сиянье!
Молитвы нет такой
и песни нет,
чтобы воспеть во мне
твое рыданье.
Но… Даже их мне не дают воспеть…
В проклятой немоте изнемогаю…
И странно знать,
что вот придет другая,
чтобы тебе с лица их утереть…
Живу — тишком.
Живу — едва дыша.
Припоминая, вижу — повсеместно
следы свои оставила душа:
то болью, то доверием, то песней…
Их время и сомненье не сотрет,
не облегчить их никаким побегом,
их тут же обнаружит
и придет
и уведет меня —
Идущий Следом… Осень 1949 3 Я не люблю звонков по телефону,
когда за ними разговора нет.
‘Кто говорит? Я слушаю! ’
В ответ
молчание и гул, подобный стону.
Кто позвонил и испугался вдруг,
кто замолчал за комнатной стеною?
‘Далекий мой,
желанный,
верный друг,
не ты ли смолк? Нет, говори со мною!
Одною скорбью мы разлучены,
одной безмолвной скованы печалью,
и все-таки средь этой тишины
поговорим… Нельзя, чтоб мы молчали! ’ А может быть, звонил мой давний враг?
Хотел узнать, я дома иль не дома?
И вот, услышав голос мой знакомый,
спокоен стал и отошел на шаг.
Нет, я скрываться не хочу, не тщусь.
Я всем открыта, точно домочадцам…
Но так привыкла с домом я прощаться,
что, уходя, забуду — не прощусь.
Разлука никакая не страшна:
я знаю — я со всеми, не одна…
Но, господи, как одиноко вдруг,
когда такой настигнут тишиною…
Кто б ни был ты,
мой враг или мой друг, -
я слушаю! Заговори со мною! 1949
Женщине из города Вичуга
Я вас обязан известить,
Что не дошло до адресата
Письмо, что в ящик опустить
Не постыдились вы когда-то.
Ваш муж не получил письма,
Он не был ранен словом пошлым,
Не вздрогнул, не сошел с ума,
Не проклял все, что было в прошлом.
Когда он поднимал бойцов
В атаку у руин вокзала,
Тупая грубость ваших слов
Его, по счастью, не терзала.
Когда шагал он тяжело,
Стянув кровавой тряпкой рану,
Письмо от вас еще все шло,
Еще, по счастью, было рано.
Когда на камни он упал
И смерть оборвала дыханье,
Он все еще не получал,
По счастью, вашего посланья.
Могу вам сообщить о том,
Что, завернувши в плащ-палатки,
Мы ночью в сквере городском
Его зарыли после схватки.
Стоит звезда из жести там
И рядом тополь — для приметы…
А впрочем, я забыл, что вам,
Наверно, безразлично это.
Письмо нам утром принесли…
Его, за смертью адресата,
Между собой мы вслух прочли —
Уж вы простите нам, солдатам.
Быть может, память коротка
У вас. По общему желанью,
От имени всего полка
Я вам напомню содержанье.
Вы написали, что уж год,
Как вы знакомы с новым мужем.
А старый, если и придет,
Вам будет все равно ненужен.
Что вы не знаете беды,
Живете хорошо. И кстати,
Теперь вам никакой нужды
Нет в лейтенантском аттестате.
Чтоб писем он от вас не ждал
И вас не утруждал бы снова…
Вот именно: «не утруждал»…
Вы побольней искали слова.
И все. И больше ничего.
Мы перечли их терпеливо,
Все те слова, что для него
В разлуки час в душе нашли вы.
«Не утруждай». «Муж». «Аттестат»…
Да где ж вы душу потеряли?
Ведь он же был солдат, солдат!
Ведь мы за вас с ним умирали.
Я не хочу судьею быть,
Не все разлуку побеждают,
Не все способны век любить, —
К несчастью, в жизни все бывает.
Ну хорошо, пусть не любим,
Пускай он больше вам ненужен,
Пусть жить вы будете с другим,
Бог с ним, там с мужем ли, не с мужем.
Но ведь солдат не виноват
В том, что он отпуска не знает,
Что третий год себя подряд,
Вас защищая, утруждает.
Что ж, написать вы не смогли
Пусть горьких слов, но благородных.
В своей душе их не нашли —
Так заняли бы где угодно.
В отчизне нашей, к счастью, есть
Немало женских душ высоких,
Они б вам оказали честь —
Вам написали б эти строки;
Они б за вас слова нашли,
Чтоб облегчить тоску чужую.
От нас поклон им до земли,
Поклон за душу их большую.
Не вам, а женщинам другим,
От нас отторженным войною,
О вас мы написать хотим,
Пусть знают — вы тому виною,
Что их мужья на фронте, тут,
Подчас в душе борясь с собою,
С невольною тревогой ждут
Из дома писем перед боем.
Мы ваше не к добру прочли,
Теперь нас втайне горечь мучит:
А вдруг не вы одна смогли,
Вдруг кто-нибудь еще получит?
На суд далеких жен своих
Мы вас пошлем. Вы клеветали
На них. Вы усомниться в них
Нам на минуту повод дали.
Пускай поставят вам в вину,
Что душу птичью вы скрывали,
Что вы за женщину, жену,
Себя так долго выдавали.
А бывший муж ваш — он убит.
Все хорошо. Живите с новым.
Уж мертвый вас не оскорбит
В письме давно ненужным словом.
Живите, не боясь вины,
Он не напишет, не ответит
И, в город возвратясь с войны,
С другим вас под руку не встретит.
Лишь за одно еще простить
Придется вам его — за то, что,
Наверно, с месяц приносить
Еще вам будет письма почта.
Уж ничего не сделать тут —
Письмо медлительнее пули.
К вам письма в сентябре придут,
А он убит еще в июле.
О вас там каждая строка,
Вам это, верно, неприятно —
Так я от имени полка
Беру его слова обратно.
Примите же в конце от нас
Презренье наше на прощанье.
Не уважающие вас
Покойного однополчане.
По поручению офицеров полка
К. Симонов