Круговая порука берёз
И пронзительный отблеск небес,
И нависший под тяжестью гнёзд
Лиловатый, отчётливый лес.
Стоит берёзка фронтовая,
Ей не от солнца горячо, —
У ней ведь рана огневая:
Пробила пуля ей плечо! Почти закрыта рана эта
Как бы припухшею корой…
Берёзка зеленью берета
Уже хвастнула пред сестрой.Как северянка, речь заводит,
Всё с переспросом: «Чо да чо?»
И только ноет к непогоде
С закрытой раною плечо!
Березка тонкая, подросток меж берез,
В апрельский день любуется собою,
Глядясь в размытый след больших колес,
Где отразилось небо голубое.
Чего не знал великий Пушкин?
Не знал он ни одной частушки,
Не видел ни одной матрёшки
В их лакированной одежке.
Берёзу символом Руси
Не звал он, Боже упаси.
Она при нём для этой роли
Не подходила. Ей пороли.
Мы — карликовые березы.
Мы крепко сидим, как занозы,
у вас под ногтями, морозы.И вечномерзлотное ханство
идет на различные хамства,
чтоб нас попригнуть еще ниже,
Вам странно, каштаны в Париже? Вам больно, надменные пальмы,
как вроде бы низко мы пали?
Вам грустно, блюстители моды,
какие мы все квазимоды? В тепле вам приятна, однако,
гражданская наша отвага,
и шлете вы скорбно и важно
поддержку моральную вашу.Вы мыслите, наши коллеги,
что мы не деревья-калеки,
но зелень, пускай некрасива,
среди мерзлоты — прогрессивна.Спасибочки. Как-нибудь сами
мы выстоим под небесами,
когда нас корежит по-зверски, -
без вашей моральной поддержки, Конечно, вы нас повольнее,
зато мы корнями сильнее.
Конечно же мы не в Париже,
но в тундре нас ценят повыше.Мы, карликовые березы.
Мы хитро придумали позы,
но все это только притворство.
Прижатость есть вид непокорства.Мы верим, сгибаясь увечно,
что вечномерзлотность — невечна,
что эту паскудину стронет,
и вырвем мы право на стройность.Но если изменится климат,
то вдруг наши ветви не примут
иных очертаний — свободных?
Ведь мы же привыкли — в уродах.И это нас мучит и мучит,
а холод нас крючит и крючит.
Но крепко сидим, как занозы,
мы — карликовые березы.
Апрельский дождь прошел впервые,
Но ветер облака унес,
Оставив капли огневые
На голых веточках берез.
Еще весною не одета
В наряд из молодой листвы,
Березка капельками света
Сверкала с ног до головы.
Осыпаются листья, в которых
затаился и жил для меня
еле слышный, немолкнущий шорох
отгремевшего майского дня.
Эти самые листья весною,
недоверчивым, вкрадчивым днем,
содрогнуло короткой волною,
опалило внезапным огнем.
И раскаты горячего грома
задержались в прохладной листве…
Я с тех пор в этой роще, как дома,
мы в глубоком и крепком родстве.
Я дымком неосевшим дышала,
прислоняясь к душистым стволам,
и она мне ни в чем не мешала,
все делила со мной пополам.
Утешала меня, как умела,
птичьи споры со мною вела,
умудренно и мерно шумела,
зеленела, ветвилась, росла.
Угощала меня земляникой,
приводила мне в ноги ручей…
И от этой заботы великой
я сдалась и поверила ей.
Был так верен и так бескорыстен
наш немой безусловный союз… Осыпаются тихие листья.
Молкнет роща, а я остаюсь.
Сокрушительным ветром подуло.
Гром умолк и развеялся дым.
Что ж ты, роща, меня обманула?
Грош цена утешеньям твоим! Раздаются упреки глухие
наступлению осени в лад…
Осыпаются листья сухие,
но стволы нерушимо стоят.
И шумит непреклонно и грозно
их прямая и голая суть: Невозвратно, напрасно и поздно!
Молодую листву позабудь.
Укрываться от правды — пустое!
Будь ясна, как осенняя тишь,
и решай, облетишь ли с листвою
или твердо, как мы, устоишь.
Нам лукавый обман ненавистен,
утешенья ничтожно малы… Облетают последние листья,
но стоят нерушимо стволы.
Вот здесь, вдали от любопытных глаз,
Береза шелестела молодая.
Сюда весной я приходил не раз,
У той березы встречи ожидая.И том стихов в обложке голубой
Носил с собою целые недели:
Его мы вместе начали с тобой,
Его вдвоем и дочитать хотели.Я думал — ты придешь. Но дни за днями шли,
А ты прийти сюда не догадалась.
Теперь березы нет: срубили и сожгли.
И книжка недочитанной осталась.
Есть на севере береза,
Что стоит среди камней.
Побелели от мороза
Ветви черные на ней.
На морские перекрестки
В голубой дрожащей мгле
Смотрит пристально березка,
Чуть качаясь на скале.
Так ей хочется “Счастливо!”
Прошептать судам вослед
Но в просторе молчаливом
Кораблей все нет и нет…
Спят морские перекрестки,
Лишь прибой гремит во мгле.
Грустно маленькой березке
На обветренной скале.
Он сам
Отправился в лес.
Сам
На берёзу полез.
Сам
Ухватился за ветку.
Сам
Оцарапал коленку.
Сам
Свалился с берёзы.
Сами
Закапали слёзы.
Он сам свои слёзы вытер,
Никто-никто их не видел!
Один только ветер увидел,
Видел, но только не выдал!
Ветер и виду не показал!
И никому-никому не сказал!
В летний день
За целебными травами
Мы идем
По опушке лесной.
Помоги нам,
Березка кудрявая,
Ты нам тайну
Лесную открой:
Где достать нам
Целебного сока?
Где найти
Золотую траву?
И шепнула
Березка высокая,
Словно в сказке
И как наяву:
«Ищите и в дубравах
И в рощах
Всей гурьбой,
И вас попросят травы,
Чтоб взяли их с собой».
На белый бал берез не соберу.
Холодный хор хвои хранит молчанье.
Кукушки крик, как камешек отчаянья,
все катится и катится в бору.
И все-таки я жду из тишины
(как тот актер, который знает цену
чужим словам, что он несет на сцену)
каких-то слов, которым нет цены.
Ведь у надежд всегда счастливый цвет,
надежный и таинственный немного,
особенно когда глядишь с порога,
особенно когда надежды нет.
Я люблю, когда шумят березы,
Когда листья падают с берез.
Слушаю — и набегают слезы
На глаза, отвыкшие от слез.Все очнется в памяти невольно,
Отзовется в сердце и в крови.
Станет как-то радостно и больно,
Будто кто-то шепчет о любви.Только чаще побеждает проза,
Словно дунет ветер хмурых дней.
Ведь шумит такая же береза
Над могилой матери моей.На войне отца убила пуля,
А у нас в деревне у оград
С ветром и дождем шумел, как улей,
Вот такой же желтый листопад… Русь моя, люблю твои березы!
С первых лет я с ними жил и рос.
Потому и набегают слезы
На глаза, отвыкшие от слёз…
Вы шумите, шумите
Надо мною, березы,
Колыхайтесь, ведите
Свой напев вековой.
А я лягу, прилягу
Возле старой дороги,
На душистом покосе,
На траве молодой.
А я лягу, прилягу
Возле старой дороги.
Головой на пригорок,
На высокий курган.
А усталые руки
Я свободно раскину,
А ногами в долину
Пусть накроет туман.
Вы шумите, шумите
Надо мною, березы,
Тихой лаской милуйте
Землю — радость моюю
А я лягу, прилягу
Возле старой дороги,
Утомившись немного
Я минутку посплю.
Ты много ли видел на свете берёз?
Быть может, всего только две, —
Когда опушил их впервые мороз
Иль в первой весенней листве.А может быть, летом домой ты пришёл,
И солнцем наполнен твой дом,
И светится чистый берёзовый ствол
В саду за открытым окном.А много ль рассветов ты встретил в лесу?
Не больше чем два или три,
Когда, на былинках тревожа росу
Без цели бродил до зари.А часто ли видел ты близких своих?
Всего только несколько раз. —
Когда твой досуг был просторен и тих
И пристален взгляд твоих глаз.
Упрекают критики всерьёз
В том, что много мной посажено берёз,
И не только по цветным моим лугам,
А по песням, по частушкам и стихам.
«Ну и что ж, — я отвечаю, — ну и что ж!
Ведь красивы так, что глаз не отведёшь!
Ведь в России где-то часом родились,
Ведь в россии побелились, завились!
И проходят то суглинком, то песком,
А на Север, а на Крайний — лишь ползком!
Перед ними только камень, только лёд,
Мёртвый холод подниматься не даёт,
А берёзка, белой смерти вопреки,
Проползает, хоть на шаг, из-за реки!»
На заре стартуют корабли,
Гром трясёт окрестные дороги.
От Земли на поиски земли,
От тревоги к будущей тревоге.
Мы построим лестницу до звёзд,
Мы пройдём сквозь чёрные циклоны
От смоленских солнечных берёз
До туманных далей Оберона.
Не кричите — крик не долетит,
Не пишите — почта не доходит.
Утопают дальние пути
Там, где солнце новое восходит.
Нет привала на пути крутом,
Где гроза сшибается с грозою.
До свиданья. Плавится бетон.
Звездолёт становится звездою.
Мы построим лестницу до звёзд,
Мы пройдём сквозь чёрные циклоны
От смоленских солнечных берёз
До туманных далей Оберона.
Неужто береза-калека,
Склонившись к последней реке,
Последнего человека
Увидит в ее кипятке.
Неужто не будет Биг Бена,
Блаженного и Нотр Дам,
И хлынет последняя пена
По нашим последним следам?
Но в то, что погибнет планета
Черемухи, птиц, ребятня, -
Не верю. Наверное, это
Последняя вера моя.
Не будет за черепом череп
Опять громоздиться вверх.
Не после войны, а перед
Последний грянет Нюрнберг.
И бросит в ручей погоны
Последний на свете солдат,
И будет глядеть, как спокойно
Стрекозы на них сидят.
Последний эксплуататор,
Раскрыв свой беззубый рот,
Как деликатес, воровато
Последние деньги сожрет.
И будет земля крутиться
Без страха последних лет,
И никогда не родится
Последний великий поэт.
Снега растаяли, весна права,
Я теперь все стерплю.
Опять по-новому звучат слова
Я тебя люблю! Ты судьба!
Я без милости и щедрости твоей,
Как тень без солнца и береза без ветвей.
Но ты без меня —
Очаг без огня.
Моя судьба! Войду я солнышком в твое окно,
Сто веков жить велю.
Мне от судьбы своей бежать смешно, —
Я тебя люблю.Ты судьба!
Я без милости и щедрости твоей,
Как тень без солнца и береза без ветвей.
Но ты без меня —
Очаг без огня.
Моя судьба!
Ты тоже родился в России —
краю полевом и лесном.
У нас в каждой песне — берёза,
берёза — под каждым окном.
На каждой весенней поляне —
их белый живой хоровод.
Но есть в Волгограде берёзка —
увидишь, и сердце замрёт. Её привезли издалёка
в края, где шумят ковыли.
Как трудно она привыкала
к огню волгоградской земли!
Как долго она тосковала
о светлых лесах на Руси —
лежат под берёзкой ребята, —
об этом у них расспроси. Трава под берёзкой не смята —
никто из земли не вставал.
Но как это нужно солдату,
чтоб кто-то над ним горевал.
И плакал — светло, как невеста,
и помнил — навеки, как мать!
Ты тоже родился солдатом —
тебе ли того не понять. Ты тоже родился в России —
берёзовом, милом краю.
Теперь, где ни встретишь берёзу,
ты вспомнишь берёзку мою,
её молчаливые ветки,
её терпеливую грусть.
Растет в Волгограде берёзка.
Попробуй её позабудь!
Почти над самым плёсом,
Почти что над волной
Шумят, шумят берёзы,
Посаженные мной.Они широкой кроной
Стремятся к облакам,
А что топор не тронул —
Спасибо землякам! Друзья мою деревню
Зелёною зовут.
Пускай мои деревья
Меня переживут.Под их высокой крышей
В заречной стороне
Другой стихи напишет
И вспомнит обо мне, Помянет добрым словом
Каким-то летним днём
В краю моём суровом,
В Приладожье моём.Он сказочною новью
Пройдёт, где я ходил,
И скажет: «Вот Прокофьев
Берёзы посадил.А что ещё он делал —
Ответить не берусь!..»
Привет им, в платьях белых,
Твоим любимкам, Русь!
«Ты меня не оставляй», —
Всюду слышу голос твой.
Слышу эхо над рекой:
«Ты меня не оставляй!»
Ты всегда во мне, мой край.
Детства старенький трамвай,
Ты меня не оставляй,
Душу мне не растравляй.
Край пронзительно любимый,
Ты всегда меня поймешь,
Гениальная равнина
В белых клавишах берез…
Ни расчету, ни уму
Не постичь тебя, мой край.
Душу не понять твою,
Как ее не вычисляй!
Жизнь моя порой трудна.
Ты не оставляй меня.
Было всякое. Пускай!
Только ты не оставляй.
Край пронзительно любимый,
Ты всегда меня поймешь,
Гениальная равнина
В белых клавишах берез…
Все красивые слова
Без тебя равны нулю.
Не оставлю я тебя.
Жизнь, я так тебя люблю!
Я живу не по уму,
А как сердце мне велит.
Для тебя я не умру —
Стану горсточкой земли.
Край пронзительно любимый,
Ты всегда меня поймешь,
Гениальная равнина
В белых клавишах берез…
В минуты музыки печальной
Я представляю желтый плес,
И голос женщины прощальный,
И шум порывистых берез,
И первый снег под небом серым
Среди погаснувших полей,
И путь без солнца, путь без веры
Гонимых снегом журавлей…
Давно душа блуждать устала
В былой любви, в былом хмелю,
Давно понять пора настала,
Что слишком призраки люблю.
Но все равно в жилищах зыбких —
Попробуй их останови! —
Перекликаясь, плачут скрипки
О желтом плесе, о любви.
И все равно под небом низким
Я вижу явственно, до слез,
И желтый плес, и голос близкий,
И шум порывистых берез.
Как будто вечен час прощальный,
Как будто время ни при чем…
В минуты музыки печальной
Не говорите ни о чем.
Под ветвями плакучих деревьев
В чистых окнах больничных палат
Выткан весь из пурпуровых перьев
Для кого-то последний закат…
Вроде крепок, как свеженький овощ,
Человек, и легка его жизнь, -
Вдруг проносится «скорая помощь»,
И сирена кричит: «Расступись!»
Вот и я на больничном покое.
И такие мне речи поют,
Что грешно за участье такое
Не влюбиться в больничный уют!
В светлый вечер под музыку Грига
В тихой роще больничных берез
Я бы умер, наверно, без крика,
Но не смог бы, наверно, без слез…
Нет, не все, — говорю, — пролетело!
Посильней мы и этой беды!
Значит, самое милое дело —
Это выпить немного воды,
Посвистеть на манер канарейки
И подумать о жизни всерьез
На какой-нибудь старой скамейке
Под ветвями больничных берез…
1Когда весна зеленая
затеплится опять —
пойду, пойду Аленушкой
над омутом рыдать.
Кругом березы кроткие
склоняются, горя.
Узорною решеткою
подернута заря.А в омуте прозрачная
вода весной стоит.
А в омуте-то братец мой
на самом дне лежит.На грудь положен камушек
граненый, не простой…
Иванушка, Иванушка,
что сделали с тобой?! Иванушка, возлюбленный,
светлей и краше дня, —
потопленный, погубленный,
ты слышишь ли меня? Оболганный, обманутый,
ни в чем не виноват —
Иванушка, Иванушка,
воротишься ль назад? Молчат березы кроткие,
над омутом горя.
И тоненькой решеткою
подернута заря…2Голосом звериным, исступленная,
я кричу над омутом с утра:
«Совесть светлая моя, Аленушка!
Отзовись мне, старшая сестра.На дворе костры разложат вечером,
смертные отточат лезвия.
Возврати мне облик человеческий,
светлая Аленушка моя.Я боюсь не гибели, не пламени —
оборотнем страшно умирать.
О, прости, прости за ослушание!
Помоги заклятье снять, сестра.О, прости меня за то, что, жаждая,
ночью из звериного следа
напилась водой ночной однажды я…
Страшной оказалась та вода…»Мне сестра ответила: «Родимая!
Не поправить нам людское зло.
Камень, камень, камень на груди моей.
Черной тиной очи занесло…»…Но опять кричу я, исступленная,
страх звериный в сердце не тая…
Вдруг спасет меня моя Аленушка,
совесть отчужденная моя?
Ещё — ни холодов, ни льдин,
Земля тепла, красна калина,
А в землю лёг ещё один
На Новодевичьем мужчина.Должно быть, он примет не знал,
Народец праздный суесловит,
Смерть тех из нас всех прежде ловит,
Кто понарошку умирал.Коль так, Макарыч, — не спеши,
Спусти колки, ослабь зажимы,
Пересними, перепиши,
Переиграй — останься живым.Но, в слёзы мужиков вгоняя,
Он пулю в животе понёс,
Припал к земле, как верный пёс…
А рядом куст калины рос —
Калина красная такая.Смерть самых лучших намечает —
И дёргает по одному.
Такой наш брат ушёл во тьму!
Не буйствует и не скучает.А был бы «Разин» в этот год…
Натура где? Онега? Нарочь?
Всё — печки-лавочки, Макарыч, —
Такой твой парень не живёт! Ты белые стволы берёз
Ласкал в киношной гулкой рани,
Но успокоился всерьёз,
Решительней чем на экране.Вот после временной заминки
Рок процедил через губу:
«Снять со скуластого табу —
За то что он видал в гробу
Все панихиды и поминки.Того, с большой душою в теле
И с тяжким грузом на горбу,
Чтоб не испытывал судьбу,
Взять утром тёпленьким в постели!»И после непременной бани,
Чист перед Богом и тверёз,
Взял да и умер он всерьёз —
Решительней, чем на экране.Гроб в грунт разрытый опуская
Средь новодевичьих берёз,
Мы выли, друга отпуская
В загул без времени и края…
А рядом куст сирени рос —
Сирень осенняя, нагая…
Уберите медные трубы!
Натяните струны стальные!
А не то сломаете зубы
Об широты наши смурные.
Искры самых искренних песен
Полетят как пепел на плесень.
Вы все между ложкой и ложью,
А мы все между волком и вошью.
Время на другой параллели,
Сквозняками рвется сквозь щели.
Ледяные черные дыры —
Окна параллельного мира.
Через пень колоду сдавали
Да окно решеткой крестили.
Вы для нас подковы ковали
Мы большую цену платили.
Вы снимали с дерева стружку.
Мы пускали корни по новой.
Вы швыряли медную полушку
Мимо нашей шапки терновой.
А наши беды вам и не снились.
Наши думы вам не икнулись.
Вы б наверняка подавились.
Мы же — ничего, облизнулись.
Лишь печаль-тоска облаками
Над седой лесною страною.
Города цветут синяками
Да деревни — сыпью чумною.
Кругом — бездорожья траншеи.
Что, к реке торопимся, братцы?
Стопудовый камень на шее.
Рановато, парни, купаться!
Хороша студена водица,
Да глубокий омут таится —
Не напиться нам, не умыться,
Не продрать колтун на ресницах.
Вот тебе обратно тропинка
И петляй в родную землянку.
А крестины там иль поминки —
Все одно там пьянка-гулянка.
Если забредет кто нездешний —
Поразится живности бедной,
Нашей редкой силе сердешной
Да дури нашей злой-заповедной.
Выкатим кадушку капусты.
Выпечем ватрушку без теста.
Что, снаружи — все еще пусто?
А внутри по-прежнему тесно…
Вот тебе медовая брага —
Ягодка-злодейка-отрава.
Вот тебе, приятель, и Прага.
Вот тебе, дружок, и Варшава.
Вот и посмеемся простуженно,
А об чем смеяться — не важно.
Если по утрам очень скучно,
То по вечерам очень страшно.
Всемером ютимся на стуле.
Всем миром — на нары-полати.
Спи, дитя мое, люли-люли!
Некому березу заломати.