На глыбе яшмы ящерка лежит.
Прошедшая сквозь каменные ткани,
узорами лукаво шевелит
душа веселая коричневого камня. Вниманье человека привлекла
и в пласт ушла загадочно и резво.
А яшма оживленно расцвела
под бережной рукою камнереза.
Вода, скользя, роняла капли.
И, не найдя ростков нежней,
вода выращивала камни;
и вот взрастила сад камней. Стволы и стрелы сталагмитов
темно буравят толщу лет,
от перламутровых покрытий
течет подземный тихий свет. А меж стволов грибы и травы,
из камня — зверь, из камня — куст,
порою слышится картавый
камней ломающихся хруст. И многозначно, и тревожно
струится горный шепоток,
и кажется, вот-вот возможно
увидеть каменный цветок.
Вспышка пламени в камине:
камень, дерево, стекло.
В доме женщина с мужчиной,
им любовно и тепло. За окошком белым цветом
ветка вишни расцвела
и касается приветно
неприметного стекла. Ветка вишни, ветка вишни,
что ей камень и камин!
Ветка вишни еле слышно
будит женщин и мужчин.
Я чту легенды первородный глас:
охранный камень есть —
«Тигровый глаз»,
«Кошачий глаз»
и «Соколиный глаз».
Три камня, как живое существо,
хранят пути движенья твоего,
браслетом у изящного запястья,
тяжелым перстнем, талисманом счастья…
Но разве путь мой
меньше сохранял
Охранный камень —
батюшка Урал?
Мне детство щедро сказом осенял,
бажовским сказом, -
батюшка Урал.
Мне юность, будто кубок, наполнял
мерцающими тайнами Урал…
Его ларцы и горные хрустальцы
сверкают в сердце каждого уральца.
На синем краю травостойной, душистой планеты
и море похоже на солнце, и солнце похоже не ветер,
и розы цветут, и кипит молодой виноград,
и персики зреют, и груши усладой пьянят. Мы двое на море под парусом встречи-разлуки.
И волны морские теплы, как любимые руки,
и камни приморские влажно и нежно блестят,
и губы то руки целуют, то пьют виноград. Но море уходит, и в камне возникли узоры,
и в камень свернулось пространство беспечного моря:
и море и суша, и роза и груша — теперь талисман,
мерцающий камень в ладони, наверное, обсидиан?
Быки напились
и ушли по еловым отрогам,
родник замутился,
и в сердце забилась тревога;
а я-то усердно
ту капельку влаги искала,
три дня и три ночи
глубокое ложе копала,
потом берега
плитняком подорожным крепила,
родник засветился,
и влага меня окропила.
И все для того,
чтобы эти тупые копыта
прошли и оставили
русло испитым, разбитым?
Вот так я роптала,
осколки камней собирая.
Гляжу, а родник мой
наполнился снова до края!
Поправила камни,
засеяла берег травою:
— Живи без обиды,
живи и пои все живое.