«Не уходи», они шепнули с лаской,
«Будь с нами весь!
Ты видишь сам, какой нежданной сказкой
Ты встречен здесь».
«О, подожди», они просили нежно,
С мольбою рук.
«Смотри, темно на улицах и снежно…
Останься, друг!
Этой зимой в заливе
Море окоченело.
Этой зимой не виден
Парус в студеной дали.
Встанет апрельское солнце,
Двинется лед заповедный,
В море, открытое море
Вылетит шлюпка моя.
И за кормою высокой
Сети по волнам польются,
ИЗ ЗЕНД-АВЕСТЫ
Я царственный создатель многих стран,
Я светлый бог миров, Агурамазда
Зачем же лик мой тьмою повторен,
И Анграмайни встал противовесом?
Я создал земли, полные расцвета,
Но Анграмайни, тот, кто весь есть смерть,
Родил змею в воде и в землях зиму.
И десять зим в году, и два лишь лета,
И холодеют воды и деревья,
Запела рояль неразгаданно-нежно
Под гибкими ручками маленькой Ани.
За окнами мчались неясные сани,
На улицах было пустынно и снежно.
Воздушная эльфочка в детском наряде
Внимала тому, что лишь эльфочкам слышно.
Овеяли тонкое личико пышно
Пушистых кудрей беспокойные пряди.
Радость может ждать на каждом повороте.
Не грусти. Не надо. Посмотри в окно.
Осень, в желтых листьях, в нежной позолоте,
Медленно колдует. Что нам суждено?
Разве мы узнаем? Разве разгадаем?
Будем ждать, что чары улыбнутся нам.
Пляска мертвых листьев завершится Маем.
Лютики засветят снова по лугам.
Даже и сегодня… Ум предав заботе,
Шел я, хмурый, скучный, по лесной глуши,
А сугробы подаются,
Скоро расставаться.
Прощай, вьюг-твоих-приютство,
Воркотов приятство.
Веретен ворчливых царство,
Волков белых — рьянство.
Сугроб теремной, боярский,
Столбовой, дворянский,
Мне небо дальнего востока
Давно постыло, как тюрьма,
И из прекрасного далека
Я вспоминал тебя, зима!
Я вспоминал тебя напрасно,
В далеком, чуждом мне краю,
Где все заманчиво прекрасно
И безмятежно, как в раю;
Где легкий пар благоуханья
Струят уснувшие цветы,
Его милости разжалованному отставному сержанту, дворянской думы копиисту, архивариусу без архива, управителю без имения и стихотворцу без вкуса
На кабаке Борея
Эол ударил в нюни;
От вяхи той бледнея,
Бог хлада слякоть, слюни
Из глотки источил,
Всю землю замочил.
Узря ту Осень шутку,
Их вправду драться нудит,
(Зимой)
Так, все исчезло с тобой! Брожу по колено в сугробах,
Завернувшись плащом, по опустелым лугам;
Грустный стою над рекой, смотрю на угрюмую с’осну,
Вслушиваюсь в водопад, но он во льдинах висит,
Грозной зимой пригвожденный к диким, безмолвным гранитам;
Вижу пустое гнездо, ветром зарытое в снег,
И напрасно ищу певицу веселого мая.
«Где ты, дева любви? — я восклицаю в лесах. —
Где, о Лилета! иль позабыла ты друга, как эхо
Как весело сиял снежинками
Ваш — серый, мой — соболий мех,
Как по рождественскому рынку мы
Искали ленты ярче всех.
Как розовыми и несладкими
Я вафлями объелась — шесть!
Как всеми рыжими лошадками
Я умилялась в Вашу честь.
Как дни зимы, дни неудач недолго тут: придут-уйдут.
Всему есть свой конец, не плачь! — Что бег минут: придут-уйдут.
Тоска потерь пусть мучит нас, но верь, что беды лишь на час:
Как сонм гостей, за рядом ряд, они снуют: придут-уйдут.
Обман, гонение, борьба и притеснение племен,
Как караваны, что под звон в степи идут: придут-уйдут.
Мир — сад, и люди в нем цветы! но много в нем увидишь ты
Фиалок, бальзаминов, роз, что день цветут: придут-уйдут.
Как солнце зимнее прекрасно,
Когда, бродя меж серых туч,
На белые снега напрасно
Оно кидает слабый луч!..
Так точно, дева молодая,
Твой образ предо мной блестит,
Но взор твой, счастье обещая,
Мою ли душу оживит?
Элегия
Седоволосая, стопою ледяною
Зима идет, за ней мятелей рой летит:
И спряталась река под твердою корою,
И птица в роще не кричит.
Зеленые листы на опустевших ветках
Пушистым инеем везде заменены,
И хмель на сумрачных в моем саду беседках
Не на пляже и не на «зиме»,
не у входа в концертный зал, –
я глазами тебя своими
в тесной кухоньке увидал.
От работы и керосина
закраснелось твое лицо.
Ты стирала с утра для сына
обиходное бельецо.А за маленьким за оконцем,
белым блеском сводя с ума,
стыла, полная слез и солнца,
В зимние сумерки нянины сказки
Саша любила. Поутру в салазки
Саша садилась, летела стрелой,
Полная счастья, с горы ледяной.
Няня кричит: «Не убейся, родная!»
Саша, салазки свои погоняя,
Весело мчится. На полном бегу
Набок салазки — и Саша в снегу!
Зимы холодное и ясное начало
Сегодня в дверь мою три раза простучало.
Я вышел в поле. Острый, как металл,
Мне зимний воздух сердце спеленал,
Но я вздохнул и, разгибая спину,
Легко сбежал с пригорка на равнину,
Сбежал и вздрогнул: речки страшный лик
Вдруг глянул на меня и в сердце мне проник.
Заковывая холодом природу,
Зима идет и руки тянет в воду.
….Не ветер бушует над бором,
Не с гор побежали ручьи,
Мороз-воевода дозором
Обходит владенья свои.
Глядит — хорошо ли метели
Лесные тропы занесли,
И нет ли где трещины, щели,
И нет ли где голой земли?
Зимою тоскливо в нас сердце сжимается,
Но вот снова роща листвой покрывается,
Вновь поле под солнцем в цветы наряжается —
И грусть наша вместе с зимою скрывается.
Когда я почую весны дуновение
И каждая травка, цветок и растение
Воскреснет и птичек послышится пение —
Душой оживаю я в то же мгновение.
Дело под вечер, зимой,
И морозец знатный.
По дороге столбовой
Едет парень молодой,
Ямщичок обратный;
Не спешит, трусит слегка;
Лошади не слабы,
Да дорога не гладка —
Рытвины, ухабы.
Нагоняет ямщичок
…И снова мир с восторгом слышит
салюта русского раскат.
О, это полной грудью дышит
освобожденный Ленннград!
…Мы помним осень, сорок первый,
прозрачный воздух тех ночей,
когда, как плети, часто, мерно
свистели бомбы палачей.
Знахарка в нашем живет околотке:
На воду шепчет; на гуще, на водкеДа на каких-то гадает травах.
Просто наводит, проклятая, страх! Радостей мало — пророчит всё горе;
Вздумал бы плакать — наплакал бы море, Да — Господь милостив! — русский народ
Плакать не любит, а больше поет.Молвила ведьма горластому парню:
«Эй! угодишь ты на барскую псарню!»И — поглядят — через месяц всего
По лесу парень орет: «го-го-го!»Дяде Степану сказала: «Кичишься
Больно ты сивкой, а сивки лишишься, Либо своей голове пропадать!»
Стали Степана рекрутством пугать: Вывел коня на базар — откупился!
Весь околоток колдунье дивился.«Сем-ка! и я понаведаюсь к ней! —
Ты яблоки привез на самолете
из Самарканда лютою зимой,
холодными, иззябшими в полете
мы принесли их вечером домой.Нет, не домой. Наш дом был так далеко,
что я в него не верила сама.
А здесь цвела на стеклах синих окон
косматая сибирская зима.Как на друзей забытых, я глядела
на яблоки, склоняясь над столом,
и трогала упругое их тело,
пронизанное светом и теплом.И целовала шелковую кожу,
В армяке с открытым воротом,
С обнаженной головой,
Медленно проходит городом
Дядя Влас — старик седой.На груди икона медная:
Просит он на божий храм, -
Весь в веригах, обувь бедная,
На щеке глубокий шрам; Да с железным наконешником
Палка длинная в руке…
Говорят, великим грешником
Был он прежде. В мужикеБога не было; побоями
— Что происходит на свете? — А просто зима.
— Просто зима, полагаете вы? — Полагаю.
Я ведь и сам, как умею, следы пролагаю
в ваши уснувшие ранней порою дома.
— Что же за всем этим будет? — А будет январь.
— Будет январь, вы считаете? — Да, я считаю.
Я ведь давно эту белую книгу читаю,
этот, с картинками вьюги, старинный букварь.
Ты начал жить. Роскошен жизни пир,
На этот пир ты позван для блаженства.
Велик, хорош, изящен божий мир,
Обилен всем и полон совершенства.
Лазурь небес, безбрежный океан,
Дремучий бор, так пышно разодетый,
Седой зимы сердитый ураган,
И тишина торжественная лета,
И говор вод, и пенье соловья,
И над землей витающая птица,
Зимою вдоль дорог валялись трупы
Людей и лошадей. И стаи псов
Въедались им в живот и рвали мясо.
Восточный ветер выл в разбитых окнах.
А по ночам стучали пулеметы,
Свистя, как бич, по мясу обнаженных
Мужских и женских тел.
Весна пришла
Зловещая, голодная, больная.
Глядело солнце в мир незрячим оком.
Вот и Качалов лесок,
Вот и пригорок последний.
Как-то шумлив и легок
Дождь начинается летний,
И по дороге моей,
Светлые, словно из стали,
Тысячи мелких гвоздей
Шляпками вниз поскакали —
Скучная пыль улеглась…
Благодарение богу,
Зима отъехала от нас,
Телега скрылась вдалеке.
Весна подходит. В добрый час.
Весна всегда ласкает нас.
И Лето едет в челноке.
Прощайте, снежности Зимы,
Бурлит и пенится разлив.
Из теста жаворонков мы
Печем, им клюв позолотив,
И крылья золотом покрыв.
Однажды, в студеную зимнюю пору
Я из лесу вышел; был сильный мороз.
Гляжу, поднимается медленно в гору
Лошадка, везущая хворосту воз.
И шествуя важно, в спокойствии чинном,
Лошадку ведет под уздцы мужичок
В больших сапогах, в полушубке овчинном,
В больших рукавицах… а сам с ноготок!
«Здорово, парнище!» — «Ступай себе мимо!»
— «Уж больно ты грозен, как я погляжу!
Я помню двух девочек, город ночной…
В ту зиму вы поздно спектакли кончали.
Две девочки ждали в подъезде со мной,
Чтоб вы, проходя, им два слова сказали.
Да, я провожал вас. И все-таки к ним,
Пожалуй, щедрей, чем ко мне, вы бывали.
Двух слов они ждали. А я б и одним
Был счастлив, когда б мне его вы сказали.
Я помню двух девочек; странно сейчас
Я покинул кладбище унылое,
Но я мысль мою там позабыл, —
Под землею в гробу приютилася
И глядит на тебя, мертвый друг! Ты схоронен в морозы трескучие,
Жадный червь не коснулся тебя,
На лицо через щели гробовые
Проступить не успела вода;
Ты лежишь, как сейчас похороненный,
Только словно длинней и белей
Пальцы рук, на груди твоей сложенных,
Не знаю, когда прилетел соловей,
Не знаю, где был он зимой,
Но полночь наполнил он песней своей,
Когда воротился домой.
Весь мир соловьиною песней прошит.
То слышится где-то свирель,
То что-то рокочет, журчит и стучит
И вновь рассыпается в трель.
1Куда ни глянет
Ребенок в детстве,
Кивая, встанет
Прообраз бедствий.А кто-то, древний,
Полночью душной
Окрест в деревни
Зарницы точит —Струей воздушной
В окно бормочет: «В моем далеком
Краю истают
Годины.Кипя, слетают
Приятно встретиться в столице шумной с другом
Зимой,
Но друга увидать, идущего за плугом
В деревне в летний зной, —
Стократ приятнее.
Недосыпали.
В семь часов кормленье.
Ребенок розовый и мокрый просыпался,
и шло ночное чмоканье, сопенье,
и теплым миром пахли одеяльца.
Топорщилась и тлела на постели
беззубая улыбка.
А пока
стучал январь. Светало еле-еле.
Недолго оставалось до гудка.