Он увидал меня и замер,
Смешной и добрый, как божок.
Я повалил его на травку,
На чистый, солнечный лужок!
И долго, долго, как попало,
На животе, на голове,
С восторгом, с хохотом и ржаньем
Мы кувыркались по траве…
Хвост косичкой,
Ножки — спички,
Оттопырил вниз губу…
Весь пушистый, золотистый,
С белой звездочкой на лбу.
Юбку, палку,
Клок мочалки —
Что ни видит, все сосет.
Ходит сзади тети Нади,
Жучку дразнит у ворот.
Выйдет в поле —
Вот раздолье!
Долго смотрит вдаль и вдруг
Взвизгнет свинкой,
Вскинет спинкой
И галопом к маме в луг.
На поляне рыжий ржет жеребенок,
И колоколят колокола,
А я заблудился, Поэт-ребенок
Приехал к морю в Куоккала.
На море вышел — утро святое,
Волны сияли — звали играть,
Море такое было простое,
Даль ласкала, как будто мать.
И засмеялся, и странно сердцу
Было поверить в весну зимой.
Я наугад открыл какую-то дверцу
И веселый пошел домой.
А вечером совсем нечаянно
Встретил простого старика, —
За столиком сидел он чайным,
И запомнилась у стакана его рука.
Все было просто — нестерпимо,
И в простоте великолепен,
Сидел Илья Ефимович великий Репин.
На поляне рыжий ржет жеребенок
И колоколят колокола.
Я стал ясный ребенок,
Благословенный в Куоккала.
«Ах! мама дорогая, —
Кобыле жеребенок говорил, —
Наш луг плохой, вода плохая!
Все опротивело, мне Божий свет не мил».
«Конечно, нету спору —
Мутна река и скуден луг!
Нам надо поискать довольства и простору:
Пойдем-ка странствовать, мой друг!»
Они пошли. Проходят лес дремучий,
Пустую степь и каменистый дол:
Почти не ев, терзаем жаждой жгучей,
Сынок чрез силу брел.
Так с ним кобыла,
Ему неведомой тропой,
Весь день кружила;
А с темнотой,
Ни слова не сказав, направилась домой.
«Река! — кричит сынок. — Прекрасная какая!»
И он попил и искупался в ней.
«Вот так вода — нет чище и свежей!»
Потом он стал пастись: «И травка молодая!
Нашли мы, матушка, обилье и покой —
Отсюда уж меня не сманит край иной!»
Поев, он на траве спокойно растянулся.
Но что ж? Поутру, как проснулся,
Узнал он... луг родной.