Найдено стихов - 114.
На одной странице показано - 35.
Чтобы посмотреть как можно больше стихов из коллекции, переходите по страницам внизу экрана.
Стихи отсортированы так, что в начале Вы будете видеть более короткие стихи.
На последней странице Вы можете найти самые длинные стихи по теме.
Когда настанет час, что в сердце вспыхнет жар,
И переполнится грудь от волшебных чар,
Тогда за карандаш схватиться я спешу
И образ полный чар словами я пишу.
Держу в руке перо жар-птицы
Ловить же птицу не хочу.
Дойдя до радостной границы
Держу в руке перо жар-птицы
И отдаю мои страницы
Его предзнанному лучу.
Держу в руке перо жар-птицы
Ловить же птицу не хочу.
Просишь песню чтоб она жар мой изяснила;
Хочешь ведать имя той кто меня пленила;
Я сей час часом драгим называти стану,
И исполню твой приказ: ты дала мне рану.
Просиш песню чтоб она жар мой изяснила;
Хочешь ведать имя той кто меня пленила;
Я сей час часом драгим называти стану,
И исполню твой приказ: ты дала мне рану.
Что со мною случится?
Надо мною вчера
обронила жар-птица
два горячих пера. Жароптицевы перья
тихо в косы вплету.
Жароптицево пенье
я в саду заведу. На Урале — зарницы,
всюду — огненный труд.
Вылетают жар-птицы
из мартеновских труб. Я боялась, что счастье
не заметит меня:
птицы мимо промчатся,
опереньем звеня. Поселилась жар-птица
в тихом сердце моем,
мне светить и светиться
самым ясным огнем.
Ты — витанье в небе черном,
Бормотанье по ночам,
Ты — соперничество горным
Разговорчивым ключам.Ты — полет стрелы каленой,
Откровенной сказки дар
И внезапно заземленный
Ослепительный удар.Чтоб в его мгновенном свете
Открывались те черты,
Что держала жизнь в секрете
Под прикрытьем темноты.
Дайте пить вы мне, девицы,
Дайте вдоволь мне вина;
Я от жару умираю.
Дайте Вакховых цветов...
На челе моем горящем
Вянут, сохнут все венки;
Но любовный жар я крою
С неким мужеством в себе.
В жару любви, в немой ночной тиши
О, милая моя, исполнена огня,
Меня в своих обятьях задуши,
Прильни ко мне, обвейся вкруг меня.
И обвила — скорбеть теперь не смей! —
И обвила тебя со всех сторон
Прелестная из всех коварных змей —
Счастливейший Лаокоон!
Стволы стреляют в небе от жары,
И тишина вся в дырьях криков птичьих.
У воздуха веснушки мошкары
И робость летних непривычек.Спит солнечный карась вверху,
Где пруд в кувшинках облаков и непроточно.
И сеет зерна тени в мху
Шмель — пестрый почтальон цветочный.Вдали авто сверлит у полдня зуб,
И полдень запрокинулся неловок…
И мыслей муравьи ползут
По дням вчерашних недомолвок.
Стоит жара. Летают мухи.
Под знойным небом чахнет сад.
У церкви сонные старухи
Толкутся, бредят, верещат.Смотрю угрюмо на калеку,
Соображаю, как же так —
Я дать не в силах человеку
Ему положенный пятак? И как же так, что я все реже
Волнуюсь, плачу и люблю?
Как будто сам я тоже сплю
И в этом сне тревожно брежу…
Нас годы научили мудро
Смотреть в поток
До глубины,
И в наших юношеских кудрях
До срока —
Снежность седины.
Мы выросли,
Но жар не тает,
Бунтарский жар
В нас не ослаб!
Мы выросли,
Как вырастает
Идущий к пристани корабль.
И жар по вечерам, и утром вялость,
И губ растрескавшихся вкус кровавый.
Так вот она — последняя усталость,
Так вот оно — преддверье царства славы.
Гляжу весь день из круглого окошка:
Белеет потеплевшая ограда
И лебедою заросла дорожка,
И мне б идти по ней — такая радость.
Чтобы песок хрустел и лапы елок —
И черные и влажные — шуршали,
Чтоб месяца бесформенный осколок
Опять увидеть в голубом канале.
Я ли красному как жар киоту
Не молилась до седьмого поту?
Гость субботний, унеси мою заботу,
Уведи меня с собой в свою субботу.Я ли в день святого Воскресенья
Поутру не украшала сени?
Нету для души моей спасенья,
Нету за субботой воскресенья! Я ль свечей не извожу по сотням?
Третью полночь воет в подворотне
Пес захожий. Коли душу отнял —
Отними и тело, гость субботний! 21 ноября 1916
Как солнце с высоты, богиня, к нам сияешь
И в наших жар сердцах усерднейший рождаешь.
Мы оба, чувствуя любовь твою к себе,
Приносим ревности взаимно жар тебе.
Монархиня, ты всем един источник света,
Российский Горизонт тобою освещен,
Тобою наш восход на оном озарен.
Мы свет заимствуем, дает Елисавета.
Народныя поверья —
Неполныя страницы,
Разрозненныя перья
От улетевшей птицы.
Она вот тут сидела
На камне самоцветном,
И пела здесь так смело
О сне своем заветном.
О том заморском крае,
Где Море с Небом слито,
Где дума, в вечном Мае,
Цветами перевита.
Где светов зарожденье,
Где завершенье мраков,
Где видит ум сплетенье
Всего как вещих знаков.
Пропела, улетела.
Пред взором лишь зарница,
Лишь видишь — здесь блестела
Воистину Жар-Птица.
Колибри, малая Жар-Птица,
Рожденье Воздуха и грез,
Крылато-быстрая зарница,
Цветная лакомка мимоз.
Ты нежный перстень, ожерелье,
Перистый венчик, золотой,
На свадьбе вольного веселья
С воздушно-пряною мечтой.
Колибри, малая Жар-Птица,
Ты фея в царстве орхидей,
Ты Мексиканская царица,
И ты сильнее всех царей.
Промчались битвенные шумы,
И рой царей исчерпан весь,
И нет Ацтекам Монтезумы,
А ты, Колибри, здесь как здесь.
Вечернею порой, когда спадает жар
И, словно в кузнице, клубится белый пар
От высохшей земли — охотно у ограды
Внимал я голосу звенящему цикады,
Которая поет, усевшись на стебле.
Не чувствует она в вечерней душной мгле,
Что солнце скрылося… Но позднею порою —
Гласит поверие — тогда поет она,
Когда, рожденная с румяною зарею,
Она с закатом дня на смерть осуждена.
И солнышку вослед бросая взор печальный,
Последней песнею привет ему прощальный
Любовно шлет она и гаснет вместе с днем,
С последним золотым угаснувшим лучом.
То, что люди называли по наивности любовью,
То, чего они искали, мир не раз окрасив кровью,
Эту чудную Жар-Птицу я в руках своих держу,
Как поймать ее, я знаю, но другим не расскажу.
Что другие, что мне люди! Пусть они идут по краю,
Я за край взглянуть умею и свою бездонность знаю.
То, что в пропастях и безднах, мне известно навсегда,
Мне смеется там блаженство, где другим грозит беда.
День мой ярче дня земного, ночь моя не ночь людская,
Мысль моя дрожит безбрежно, в запредельность убегая.
И меня поймут лишь души, что похожи на меня,
Люди с волей, люди с кровью, духи страсти и огня!
В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая еще дымилась рана,
По капле кровь точилася моя.
Лежал один я на песке долины;
Уступы скал теснилися кругом,
И солнце жгло их желтые вершины
И жгло меня — но спал я мертвым сном.
И снился мне сияющий огнями
Вечерний пир в родимой стороне.
Меж юных жен, увенчанных цветами,
Шел разговор веселый обо мне.
Но в разговор веселый не вступая,
Сидела там задумчиво одна,
И в грустный сон душа ее младая
Бог знает чем была погружена;
И снилась ей долина Дагестана;
Знакомый труп лежал в долине той;
В его груди дымясь чернела рана,
И кровь лилась хладеющей струей.
Жар свалил. Повеяла прохлада.
Длинный день закончил ряд забот;
По дворам давно загнали стадо
И косцы вернулися с работ.
Потемнеть заря уже готова;
Тихо все. Час ночи недалеко.
Подымался и улегся снова
На закате легкий ветерок!…
Говор смолк; лишь изредка собачий
Слышен лай, промолвят голоса…
Пыль слеглась; остыл песок горячий,
Пала сильно на землю роса.
По краям темнеющего свода
Тени все, широкие, слились:
Встретить ночь готовится природа;
Запахи отовсюду понеслись.
В тишине жизнь новая творится:
Зрячею проснулася сова,
И встает, и будто шевелится,
И растет, и шепчется трава!…
Жар свалил. Повеяла прохлада.
Длинный день покончил ряд забот;
По дворам давно загнали стадо
И косцы вернулися с работ.
Потемнеть заря уже готова;
Тихо все. Час почи недалек.
Подымался и улегся снова
На закате легкий ветерок!...
Говор смолк; лишь изредка собачий
Слышен лай; промолвят голоса...
Пыль слеглась, остыл песок горячий,
Пала сильно на землю роса.
По краям темнеющаго свода
Тени все широкия слились:
Встретить ночь готовится природа.
Запахи отвсюду понеслись.
В тишине жизнь новая творится:
Зрячею проснулася сова,
И встает, и будто шевелится,
И растет, и шепчется трава!...
Крыши. Камни. Пыль. Звучит
Под забором ругань альта.
К небу едкий жар валит
Неостывшего асфальта.
Стен горячих вечный груз.
Задыхается прохожий…
Оборванец снял картуз.
Смотрит палец из калоши.
«Сударь, голоден, нет сил,
Не оставьте богомольца.
На руках и я носил
Золотые кольца.
Коль алтын купец дает,
Провожу в ночлежке ночь я…»
Ветерок, дохнув, рванет
На плечах иссохших клочья.
На танцующую дрянь
Поглядел купец сурово:
«Говорят тебе, отстань,
Позову городового!..»
Стены. Жар. В зубах песок.
Люди. Тумбы. Гром пролеток.
Шелест юбок. Алость щек
Размалеванных красоток.
Трудно здесь без перепоя
Среди ветров и жары,
Где питаются тобою
Людоеды-комары.
Мы живём в палатках серых,
Дуют ветры за стеной…
Ни перин, ни шифоньеров —
Мама, я хочу домой! Дома всё же лучше как-то,
Ну, а здесь всё не по мне:
Залезай с утра на трактор
И трясись по целине,
Бегай к речке постоянно
По жаре на водопой.
Ни ситро, ни каши манной —
Мама, я хочу домой! Ну хотя бы где-то рядом
Был в степи Центральный парк —
До чего же мне, ребята,
Надоело жить вот так!
Телеграмма уж готова,
Ни одной в ней запятой,
В ней всего четыре слова:
«Мама я хочу домой!»
Солнце, одумайся, милое! Что ты!
Кочегары твои, видно, спятили.
Смотри, от твоей сверхурочной работы
Расплавились все обыватели.
В тресте, на фабрике, — всюду одурь!
Ты только взгляни, порадуйся:
Любой деляга хуже, чем лодырь,
Балдеет от каждого градуса…
Зря вот ты, солнце, газет не читаешь,
Прочти и прими во внимание:
Ты нам без толку жару пускаешь,
А у нас срываешь задание.
Пойми, такая жара — преступление,
Дай хоть часок холодненький.
Смотри: заразились знойной ленью
Лучшие профработники!
Перо едва дотащилось до точки,
Не хочешь — а саботируешь.
Солнце смеется и сушит строчки…
Разве его сагитируешь?
— Скажи нам,
Сколько шестью шесть?
— Вы погодите,
Дайте сесть!
Я сразу не соображу!
Я посижу, тогда скажу.
— А сколько будет пятью пять
Уж это стыдно бы не знать!
— Ну как мне этого не знать,
Я просто не хочу сказать!
Вот не желаю,
Не хочу,
Вот не хочу
И промолчу!
— А сколько будет семью семь?
— Вы надоели мне совсем!
Я это завтра вам решу,
Сейчас я занят,
Я спешу.
— А сколько будет трижды три?
Скажи, да только не соври!
— Я очень болен!
Я — в жару!
В жару
Я, может быть, совру…
— А сколько будет дважды два?!
— От вас устала голова…
Ну отвяжитесь, вас прошу!
Пойду у мамы я спрошу…
Струёю жгучей выбегает
Из подземелей водный ключ.
Не внешний жар его питает,
Не жаром солнца он кипуч; —
О нет, сокрытое горнило
Живую влагу вскипятило;
Ядра земного глубинам
Огонь завещан самобытной:
Оттуда гость горячий к нам
Из двери вырвался гранитной. Так в мрачных сердца глубинах
Порою песнь любви родится
И, хлынув, в пламенных волнах
Пред миром блещет и клубится;
Но не прелестной девы взор
Её согрел, её лелеет;
Нет, часто этот метеор
Сверкает ярко, но не греет!
Жар сердца сам собой могуч; —
Оттуда, пролитый в напевы,
И под холодным взором девы
Бежит любви горячий ключ.
Максу Волошину
Нет возможности, хоть брось!
Что ни буква — клякса,
Строчка вкривь и строчка вкось,
Строчки веером, — все врозь!
Нету сил у Макса!
— «Барин, кушать!» Что еда!
Блюдо вечно блюдо
И вода всегда вода.
Что еда ему, когда
Ожидает чудо?
У больших об этом речь,
А большие правы.
Не спешит в постельку лечь,
Должен птицу он стеречь,
Богатырь кудрявый.
Уж часы двенадцать бьют,
(Бой промчался резкий),
Над подушкой сны встают
В складках занавески.
Промелькнет — не Рыба-Кит,
Трудно ухватиться!
Точно радуга блестит!
Почему же не летит
Чудная Жар-Птица?
Плакать — глупо. Он не глуп,
Он совсем не плакса,
Не надует гордых губ, —
Ведь Жар-Птица, а не суп
Ожидает Макса!
Как зарница! На хвосте
Золотые блестки!
Много птиц, да все не те…
На ресницах в темноте
Засияли слезки.
Он тесней к окну приник:
Серые фигуры…
Вдалеке унылый крик…
— В эту ночь он всё постиг,
Мальчик белокурый!
Температура крови — тридцать семь
По Цельсию у ночи колдовской,
А днем пылающих деревьев сень
Не оградит от влажности морской.Все вверх ползет безжалостная ртуть:
Вот сорок, сорок два и сорок пять…
Соленый этот кипяток вдохнуть —
Как будто самого себя распять.Шары жары катит в меня Бомбей,
И пот стекает струйками со щек.
Сейчас взмолюсь я: только не убей,
Мне дочку надо вырастить еще.Но не услышит зной моей мольбы,
Не установит для меня лимит.
Печатью солнца выжигая лбы,
Он поровну, всех поровну клеймит.А эти боги с лицами людей,
И эти люди с лицами богов
Живут, благословляя свой удел,
На жарких землях пятьдесят веков.И три недели жалкие мои,
Мой испытательный короткий срок,
Твердят: о снисхожденье не моли,
Узнай, пойми и полюби Восток.
Я с Мечтою обручился и венчальный стих пою,
Звезды ясные, сойдите в чашу брачную мою.
Сладко грезе светлой спится далеко от тьмы земной,
Там, где звездный куст огнится многоцветной пеленой.
Куст восходит, возрастает, обнимает все миры,
Драгоценности рождает нескончаемой игры.
Жар-цветы и цвет-узоры смотрят вниз с ветвей куста,
Светом помыслы одеты, в звездных ризах Красота.
Бриллиантовою пылью осыпается жар-цвет,
Манит душу к изобилью сказка огненных примет.
Искры, жгите, вейтесь, нити, плющ, змеись по Бытию,
Звезды ясные, сойдите в чашу брачную мою.
Купидо некогда, в присутствии прекрасной,
К своим победам пук ковал любовных стрел;
В тот час ужасный
Работу бога я сего вблизи смотрел.
Он искрами меня со всех сторон осыпал;
Жар в кузнице его вкруг воздух так разжег,
Что в страхе был и сам сей бог.
Уже из рук его разжженный молот выпал;
Хотел от жару наконец
Лететь к красавице любовных стрел кузнец;
Но мимо он огня летел неосторожно:
Сгорели крылья там его.
И дале уж лететь ему не стало можно,
Как лишь до сердца моего.
С утра жара. Но отведи
Кусты, и грузный полдень разом
Всей массой хряснет позади,
Обламываясь под алмазом.Он рухнет в ребрах и лучах,
В разгранке зайчиков дрожащих,
Как наземь с потного плеча
Опущенный стекольный ящик.Укрывшись ночью навесной,
Здесь белизна сурьмится углем.
Непревзойденной новизной
Весна здесь сказочна, как Углич.Жары нещадная резня
Сюда не сунется с опушки.
И вот ты входишь в березняк,
Вы всматриваетесь друг в дружку.Но ты уже предупрежден.
Вас кто-то наблюдает снизу:
Сырой овраг сухим дождем
Росистых ландышей унизан.Он отделился и привстал,
Кистями капелек повисши,
На палец, на два от листа,
На полтора — от корневища.Шурша неслышно, как парча,
Льнут лайкою его початки,
Весь сумрак рощи сообща
Их разбирает на перчатки.
Пленив дух возмущенный и отдав любви под власть,
Пастух воспламененный во свою влечет мя страсть,
Жар любовный отверзает все пути ево ему,
Только сердце не дерзает для упорств моих к тому;
Когда хоть не спесиво принимаю я ево
Он так же торопливо не возможет ничево;
Все боится и трепещет возвращая прежню спесь,
А она опять отмещет учиненный жар мой весь.
Он некогда к забаве попроворняе пришел,
Уже коснулся славы и венца любовных дел,
Для чего чрез робость многу смельств еще не предприял,
Уж рассудок мой дорогу в роскошь к щастию давал.
Полдневный час. Жара гнетет дыханье;
Глядишь прищурясь, — блеск глаза слезит,
И над землею воздух в колебанье,
Мигает быстро, будто бы кипит;
И тени нет. Повсюду искры, блестки;
Трава слегла, до корня прожжена.
В ушах шумит, как будто слышны всплески,
Как будто где-то подле бьет волна...
Ужасный час! Везде оцепененье:
Жмет лист к ветвям нагретая верба́,
Укрылся зверь, затем, что жжет движенье,
По щелям спят, приткнувшись, ястреба́.
А в поле труд... Обычной чередою
Идет косьба: хлеба́ не будут ждать!
Но это время названо страдо́ю, —
Другого слова нет его назвать...
Кто испытал огонь такого неба,
Тот без труда раз навсегда поймет,
Зачем игру и шутку с крошкой хлеба
За тяжкий грех считает наш народ!
Ал. СоколовскомуУже на крыше, за трубой,
Под благосклонною луною,
Они сбираются толпой,
Подняв хвосты свои трубою.
Где сладким пахнет молоком
И нежное белеет сало,
Свернувшись бархатным клубком,
Они в углу ворчат устало.
И возбужденные жарой,
Они пресыщены едою,
Их не тревожит запах твой,
Благословенное жаркое.
Как сладок им весенний жар
На кухне, где плита пылает,
И супа благовонный пар
Там благостно благоухает.
О черных лестниц тишина,
Чердак, пропахнувший мышами,
Где из разбитого окна
Легко следить за голубями.
Когда ж над домом стынет тишь,
Волной вечернего угара,
Тогда, скользя по краю крыш,
Влюбленные проходят пары.
Ведь ты, любовь, для всех одна,
Ты всех страстей нежней и выше,
И благосклонная луна
Зовет их на ночные крыши.
Ветка в стакане горячим следом
прямо из комнат в поля вела,
с громом и с градом, с пролитым летом,
с песней ночною вокруг села.Запах заспорил с книгой и с другом,
свежесть изрезала разум и дом;
тщетно гремела улицы ругань —
вечер был связан и в чащу ведом.Молния молча, в тучах мелькая,
к окнам манила, к себе звала:
«Миленький, выйди! Не высока я.
Хочешь, ударюсь о край стола?! Миленький, вырвись из-под подушек,
комнат и споров, строчек и ран,
иначе — ветром будет задушен
город за пойманный мой майоран! Иначе — трубам в небе коптиться,
яблокам блекнуть в твоем саду.
Разве не чуешь? Я же — жар-птица —
в клетку стальную не попаду! Город закурен, грязен и горек,
шелест безлиствен в лавках менял.
Миленький, выбеги на пригорок,
лестниц не круче! Лови меня!»Блеском стрельнула белее мела
белого моря в небе волна!..
Город и говор — всё онемело,
всё обольнула пламенней льна.Я изловчился: ремень на привод,
пар из сирены… Сказка проста:
в громе и в граде прянула криво,
в пальцах шипит — перо от хвоста!