Друзья, простите! Завещаю
Вам все, чем рад и чем богат;
Обиды, песни — все прощаю,
А мне пускай долги простят.
А княгиня моя, где захочет жить,
Пусть будет ей вольной воля,
А мне из могилы за тем не следить,
Из могилы средь чистого поля.
Я ей завещаю все серебро
Тщеславную мечту одну храню доныне:
Чтоб мой ничтожный прах лежал в Эчмиадзине!
Любезный мой народ — ее в душе таю;
Исполни же мечту заветную мою!..
Как умру, похороните
Вы меня на воле,
На степи в краю родимом,
На кургане в поле!
Чтобы даль вокруг синела,
Чтоб и Днепр и кручи
Были видны, — было слышно,
Как гремит могучий!..
Когда, кружась, осенние листы
Усыпят наше бедное кладбище,
Там, в стороне, где скрыли все цветы,
Найди мое последнее жилище!..
Тогда укрась чело венком живых цветов,
Из сердца моего возросших, им согретых,—
То — звуки песен мною недопетых,
Любви моей не высказанных слов!
Вале Хмара-БарщевскомуГде б ты ни стал на корабле,
У мачты иль кормила,
Всегда служи своей земле:
Она тебя вскормила.Неровен наш и труден путь —
В волнах иль по ухабам —
Будь вынослив, отважен будь,
Но не кичись над слабым.Не отступай, коль принял бой,
Платиться — так за дело, —
А если петь — так птицей пой
Свободно, звонко, смело.
1
Есть место: близ тропы глухой,
В лесу пустынном, средь поляны,
Где вьются вечером туманы,
Осеребренные луной…
Мой друг! Ты знаешь ту поляну;
Там труп мой хладный ты зарой,
Когда дышать я перестану!
2
Могиле той не откажи
Ни в чем, последуя закону;
Поставь над нею крест из клену
И дикий камень положи;
Когда гроза тот лес встревожит,
Мой крест пришельца привлечет;
И добрый человек, быть может,
На диком камне отдохнет.
В час зловещий, в час могильный
Об одном тебя молю:
Не смотри с тоской бессильной
На восходную зарю.
Но, верна словам завета,
Слезы робости утри
И на проблески рассвета
Торжествующе смотри.
Не забудь за далью мрачной,
Средь волнующих забот,
Что взошел я новобрачно
По заре на эшафот;
Что, осилив злое горе,
Ложью жизни не дыша,
В заревое пала море
Огнекрылая душа.
Ну, конец существованью,
Приступаю к завещанью —
И с любовию готов
Одарить своих врагов.
Этим людям честным, твердым,
Добродетельным и гордым,
Я навеки отдаю
Немочь страшную мою.
Все телесные мученья:
Боль в желудке, воспаленья
И конвульсии, и злой,
Гнусный прусский геморрой.
И слюну, что давит глотку,
И в спинном мозгу сухотку, —
Всю вот эту благодать
Вам решился я отдать.
Дополненье к завещанью:
Пусть о вас воспоминанье
Божьей волей навсегда
Истребится без следа.
Моей наследницей полноправной будь,
Живи в моем дому, пой песнь, что я сложила
Как медленно еще скудеет сила,
Как хочет воздуха замученная грудь.
Моих друзей любовь, врагов моих вражду,
И розы желтые в моем густом саду,
И нежность жгучую любовника — все это
Я отдаю тебе, предвестница рассвета.
И славу, то, зачем я родилась,
Зачем моя звезда, как нежный вихрь, взвилась
И падает теперь. Смотри, ее паденье
Пророчит власть твою, любовь и вдохновенье.
Мое наследство щедрое храня,
Ты проживешь и долго, и достойно.
Все это будет так. Ты видишь, я спокойна
Счастливой будь, но помни про меня.
Я жизнь прожила безотрадно, бесцельно,
И вот, как похмелье от буйного пира,
Осталась мне горечь тоски беспредельной
И смутная ненависть к радостям мира.
Как всем, мне весна, в ликовании ярком,
Лучами сверкала, дышала сиренью,
И жизнь мне казалась приветливым парком,
Где тайно беседки зовут к наслажденью.
Нo ранняя буря промчалась над садом,
Сломала сирени и завязи яблонь,
Наплакалась ливнем, натешилась градом,
Цветник мой был смыт, и был сад мой разграблен.
И после настало желанное лето,
И хмурая осень, и холод под снегом…
И не было в сердце на зовы ответа,
И не было силы довериться негам.
Другим расцветут, с новым маем, фиалки,
Другие поплачут у выжженной нивы…
Мы — нищи, мы — робки, мы — стары, мы — жалки.
Кто мертвый, будь мертвым! живите, кто живы!
Завещание Н. Бонапарте.
Предчувствуя мою кончину,
Законным Королям я уступаю трон,
Чтобы из милости производили сыну
Хотя сиротской пенсион
. . . . . . . . . . . . .
От братьев не видал я ни какой заслуги,
Пускай живут их чем хотят,
Пускай из Королей пойдут они хоть в слуги;
Сестер же в госпиталь под старость поместят.
Остатки гвардии и войска распускаю
И благодарность им мою
За службы, раны их и голод обявляю,
Но жалованья не даю:
Где взять его, когда я сделался банкрутом?
Все знают, что войиа была без барыша.
(Обманут жестоко я Коленкуром плутом!)
Вся собственность моя теперь: одна душа!
Один мой только гений! —
Отказываю их я Князю Сатане
Который сочинял со мною бюллетени,
И помогал во многом мне.
Пред смертию своей прошу у всех прощенья,
Не требую себе богатых похорон;
Я даже обойтись могу без погребенья;
Прощайте! помните, что был Наполеон!
Пламя люблю я, когда с высоты
Светит оно яркой россыпью звездною,
Молнии блеском сияет над бездною
Нам с высоты.
Воздух люблю я, свободный эфир!
В нем, высоко над скалистыми кручами,
Носятся вихри с орлами и тучами,
Зыбля прозрачный эфир.
Волны люблю я — в теченье своем
Вечно шумливые, вечно бегущие,
К каждому берегу ласково льнущие,
В вечном теченье своем.
Землю, где веет отрадный покой,
Сердцем люблю я! Но лугу зеленому
Сладостно взору бродить утомленному,
Сладостней — вечный покой.
Им завещаю я душу и прах:
Пламени — дух мой, эфиру безбрежному —
Душу мою, океану мятежному —
Сердце, земле же — мой прах.
Духу огнем пламенеть суждено,
Жадно стремиться душе к бесконечному,
Сердцу — отдаться волненью вечному,
Праху — истлеть суждено.
1895 г.
Наедине с тобою, брат,
Хотел бы я побыть:
На свете мало, говорят,
Мне остается жить!
Поедешь скоро ты домой:
Смотри ж… Да что? Моей судьбой,
Сказать по правде, очень
Никто не озабочен.
А если спросит кто-нибудь…
Ну, кто бы ни спросил,
Скажи им, что навылет в грудь
Я пулей ранен был,
Что умер честно за царя,
Что плохи наши лекаря
И что родному краю
Поклон я посылаю.
Отца и мать мою едва ль
Застанешь ты в живых…
Признаться, право, было б жаль
Мне опечалить их;
Но если кто из них и жив,
Скажи, что я писать ленив,
Что полк в поход послали
И чтоб меня не ждали.
Соседка есть у них одна…
Как вспомнишь, как давно
Расстались!.. Обо мне она
Не спросит… Все равно
Ты расскажи всю правду ей,
Пустого сердца не жалей, —
Пускай она поплачет…
Ей ничего не значит!
1840
Меж тем как мы вразброд стезею жизни шли,
На знамя, средь толпы, наткнулся я ногою.
Я подобрал его, лежавшее в пыли,
И с той поры несу, возвысив над толпою.
Девиз на знамени: «Дух доблести храни».
Так, воин рядовой за честь на бранном поле,
Я, счастлив и смущен, явился в наши дни
Знаменоносцем поневоле.Но подвиг не свершен, мне выпавший в удел, -
Разбредшуюся рать сплотить бы воедино…
Названье мне дано поэта-гражданина
За то, что я один про доблесть песни пел;
Что был глашатаем забытых, старых истин
И силен был лишь тем, хотя и стар и слаб,
Что в людях рабский дух мне сильно ненавистен
И сам я с юности не раб.Последние мои уже уходят силы,
Я делал то, что мог; я больше не могу.
Я остаюсь еще пред родиной в долгу,
Но да простит она мне на краю могилы.
Я жду, чтобы теперь меня сменил поэт,
В котором доблести горело б ярче пламя,
И принял от меня не знавшее побед,
Но незапятнанное знамя.О, как живуча в нас и как сильна та ложь,
Что дух достоинства есть будто дух крамольный!
Она — наш древний грех и вольный и невольный;
Она — народный грех от черни до вельмож.
Там правды нет, где есть привычка рабской лести;
Там искалечен ум, душа развращена…
Приди; я жду тебя, певец гражданской чести!
Ты нужен в наши времена.
Когда на склоне лет иссякнет жизнь моя
И, погасив свечу, опять отправлюсь я
В необозримый мир туманных превращений,
Когда мильоны новых поколений
Наполнят этот мир сверканием чудес
И довершат строение природы, —
Пускай мой бедный прах покроют эти воды,
Пусть приютит меня зеленый этот лес.Я не умру, мой друг. Дыханием цветов
Себя я в этом мире обнаружу.
Многовековый дуб мою живую душу
Корнями обовьет, печален и суров.
В его больших листах я дам приют уму,
Я с помощью ветвей свои взлелею мысли,
Чтоб над тобой они из тьмы лесов повисли
И ты причастен был к сознанью моему.Над головой твоей, далекий правнук мой,
Я в небо пролечу, как медленная птица,
Я вспыхну над тобой, как бледная зарница,
Как летний дождь прольюсь, сверкая над травой.Нет в мире ничего прекрасней бытия.
Безмолвный мрак могил — томление пустое.
Я жизнь мою прожил, я не видал покоя:
Покоя в мире нет. Повсюду жизнь и я.Не я родился в мир, когда из колыбели
Глаза мои впервые в мир глядели, —
Я на земле моей впервые мыслить стал,
Когда почуял жизнь безжизненный кристалл,
Когда впервые капля дождевая
Упала на него, в лучах изнемогая.О, я недаром в этом мире жил!
И сладко мне стремиться из потемок,
Чтоб, взяв меня в ладонь, ты, дальний мой потомок,
Доделал то, что я не довершил.
Вот час последнего страданья!
Внимайте: воля мертвеца
Страшна, как голос прорицанья.
Внимайте: чтоб сего кольца
С руки холодной не снимали:
Пусть с ним умрут мои печали
И будут с ним схоронены.
Друзьям — привет и утешенье:
Восторгов лучшие мгновенья
Мной были им посвящены.
Внимай и ты, моя богиня:
Теперь души твоей святыня
Мне и доступней, и ясней;
Во мне умолкнул глас страстей,
Любви волшебство позабыто,
Исчезла радужная мгла,
И то, что раем ты звала,
Передо мной теперь открыто.
Приближься! вот могилы дверь!
Мне всё позволено теперь:
Я не боюсь суждений света.
Теперь могу тебя обнять,
Теперь могу тебя лобзать,
Как с первой радостью привета
В раю лик ангелов святых
Устами б чистыми лобзали,
Когда бы мы в восторге их
За гробом сумрачным встречали.
Но эту речь ты позабудь:
В ней тайный ропот исступленья;
Зачем холодные сомненья
Я вылью в пламенную грудь?
К тебе одно, одно моленье!
Не забывай!.. прочь уверенья –
Клянись!.. Ты веришь, милый друг,
Что за могильным сим пределом
Душа моя простится с телом
И будет жить, как вольный дух,
Без образа, без тьмы и света,
Одним нетлением одета.
Сей дух, как вечно бдящий взор,
Твой будет спутник неотступный,
И если памятью преступной
Ты изменишь, беда с тех пор!
Я тайно облекусь в укор;
К душе прилипну вероломной,
В ней пищу мщения найду,
И будет сердцу грустно, томно,
А я, как червь, не отпаду.
«Мой сын, стой дальше от дворцов,
Не жми ты руку у придворных
Холодных, вкрадчивых, притворных
И гоф- и камер-подлецов.
Там лесть, интрига, там порок;
Там любят, глядя по погоде...
Не ко двору ты им, дружок, —
Ищи сочувствия в народе.
Мой сын, не знай палат вельмож,
Там, в атмосфере ароматной,
Гусиный гурт породы знатной
Вдыхает скуку, спесь и ложь.
Там сердце прячут под замок,
Там ходит истина по моде.
Не лазай к барам, мой дружок, —
Ищи сочувствия в народе.
Мой сын, чуждайся богачей,
Биржевиков, жидов-банкиров,
Что золотых творят кумиров
Из горсти грязных целкачей.
Девиз их — кассовый итог,
Душа — давным-давно в расходе...
Не жди добра от них, дружок, —
Ищи сочувствия в народе.
Мой сын, беги от дураков,
От карт, камелий, либералов,
Поэтов, бражников, нахалов,
Шпионов и ростовщиков.
Я все сказал тебе, что мог,
Будь верен чести и свободе...
И помни мой совет, дружок, —
Ищи сочувствия в народе».
Что ж встретил я в простом быту?
Что я нашел в честном сословье?
Беспечность, пьянство, сквернословье,
Невежество и нищету!..
Уж, стало быть, такой злой рок
Лежит ярмом на всем народе...
Давай-ка, Машенька-дружок,
Искать сочувствия в природе.
МОЕ ЗАВЕЩАНИЕ
Я с вами жил, страдал и плакал вместе с вами.
Кто честен был, тот никогда мне не был дальным.
Теперь иду от вас я к духам, жить с тенями
И, точно счастье было здесь, иду печальным.
Наследников себе моя не видит лира,
Я имени здесь никому не оставляю.
Как молния, оно мелькнуло среди мира,
Как звук пустой, прокатится оно по краю.
Но вы, кто знал меня, скажите людям новым,
Что юность отдал всю отчизне я и чести,
Что корабля не кинул в жребии суровом.
Он потонул—ко дну и я пошел с ним вместе.
Придет, я верю, час, и в думах над судьбою
Моей отчизны бедной скажут люди сами,
Что духа плащ не с улицы был поднят мною.
Моих он давних предков светит жемчугами.
Друзей моих семья пусть ночью соберется
И сердце бедное мое сожжет над урной.
Пусть той оно, что мне дала его, вернется,
Подарок матери, прах бедный жизни бурной.
Друзей моих семья за поминальной чашей
Пусть выпьет надо мной и собственной бедою,
И, если духом буду я, к беседе вашей
Явлюсь, а если нет, поплачьте надо мною.
Но заклинаю вас! Надежды луч храните!
Кто жив, свет знанья пусть несет перед народом,
А если нужно, нa смерть все чредой идите
Бессмертных мучеников Божиих походом.
Немногие мне здесь дарили радость дружбы
И сердце гордое немногие любили.
Я жил, неся всю тягость строгой Божьей службы.
Я знал, что лягу в неоплаканной могиле.
И кто ж иной решился б, славу презирая,
Пройти по жизни, к жизни скорбно равнодушный,
Быть рулевым в ладье, всех духом управляя,
И тихо отлететь, как дух, стезей воздушной?
Но оставляю я вам силу роковую.
При жизни счастья не дала мне эта сила.
По смерти сердце пусть вам жжет незримо. Жду я,
Чтоб в ангелов она вас, черви, претворила.
Оригинал здесь
Ни одно существо не может обратиться в ничто,
Вечность продолжает свое движение во всех,
Сохрани счастье бытия!
Бытие вечно, ибо законы
Охраняют живые сокровища,
Которыми украшается Вселенная.
Истина уже издавна обнаружилась,
Соединила благородных духом,
Древняя истина, ухватись за нее.
Возблагодари, сын Земли, Мудрого,
Который [назначил] ей обращаться вокруг Солнца
И брату [ее?] указал путь.
Тотчас же обрати взгляд внутрь себя,
Там внутри ты обретешь центр,
В котором ни один благородный человек не усомнится.
Там не ощутишь отсутствия ни одного из правил,
Ибо независимая совесть —
Солнце твоего нравственного дня.
Чувствам только тогда следует доверять,
Ничего ложного они тебе не представят,
Когда твой разум заставляет тебя бодрствовать.
Свежим взглядом заметь радостно,
И шествуй, уверенно, равно как и мягко,
По лугам богато одаренного мира.
Наслаждайся в меру изобилием и счастьем,
Пусть разум присутствует везде,
Где жизнь радуется жизни.
Тогда прошедшее неизменно,
Будущее заранее существует,
Мгновение становится вечностью.
И если тебе это наконец удалось,
И ты проникся ощущением:
Только то истинно, что плодотворно;
Ты испытаешь [на себе] действие всеобщих сил,
Которые распоряжаются [всем] по-своему,
Присоединяйся к меньшинству.
И, как издревле, в уединении,
Дело любви, своею волей,
Философ, поэт творил;
Так ты достигнешь наивысшей милости;
Ибо чувство единения с благородными душами
Есть наиболее желательное призвание.
Приступить я должен нынче к завещанью,
Так как жизнь приходит скоро к окончанью.
Удивляюсь только, как уже давно
Сердце гневом, скорбью не сокрушено.
Ты, краса всех женщин, Лиза, мой дружочек,
Оставляю старых дюжину сорочек
Я тебе в наследство, сотню блох при них
И мильон проклятий искренних моих.
Друга, что советы мне давал, но ровно
Ничего не сделал, награжу любовно
Тоже я советом: позаботься, брат,
Завестись коровой и плоди телят.
Грезы о немецком равенстве, свободе —
Пузыри из мыла в самом лучшем роде —
Отдаю на долю цензоров моих;
Пряник бы, конечно, был сытней для них.
Подвиги, которых я свершить при жизни
Не успел, весь план мой для реформ в отчизне
И лекарство — в болях от похмелья клад,
Отдаю героям баденским палат.
Стражу благочестья в Штутгарте — он вместе,
Сторож и морали, охранитель чести —
Пару пистолетов (но пустых) даю;
Пусть пугает ими он жену свою.
Швабской школе тоже дать наследство надо:
Ей дарю я оттиск собственного з—а;
Моего лица вы не хотели взять —
Можете противным взоры услаждать.
Дюжину бутылок Зейдлицкого средства
Славному поэту я даю в наследство
Для его спасенья; ах, уж с давних пор
Мучит стихотворный бедного запор.
Пункт теперь последний: если так случится,
Что вещей всех этих взять не согласится
Ни один наследник — то угодно мне,
Чтобы к римской церкви перешли они.
Вот глас последнего страданья!
Внимайте: воля мертвеца
Страшна, как голос прорицанья.
Внимайте: чтоб сего кольца
С руки холодной не снимали; —
Пусть с ним умрут мои печали
И будут с ним схоронены.
Друзьям — привет и утешенье!
Восторгов лучшие мгновенья
Мной были им посвящены.
Внимай и ты, моя богиня!
Теперь души твоей святыня
Мне и доступней и ясней —
Во мне умолкнул глас страстей,
Любви волшебство позабыто,
Исчезла радужная мгла,
И то, что раем ты звала,
Передо мной теперь открыто.
Приближься! вот могилы дверь,
И все позволено теперь —
Я не боюсь суждений света.
Теперь могу тебя обнять
Теперь могу тебя лобзать.
Как с первой радостью привета
В раю лик ангелов святых
Устами чистыми лобзали,
Когда бы мы в восторге их
За гробом сумрачным встречали…
Но эту речь ты позабудь —
В ней тайный ропот исступленья:
Зачем холодные сомненья
Я вылил в пламенную грудь?
К тебе одно, одно моленье! —
Не забывай… прочь уверенья!
Клянись… Ты веришь, милый друг,
Что за могильным сим пределом
Душа моя простится с телом
И будет жить, как вечный дух,
Без образов, без тьмы и света,
Одним нетлением одета.
Сей дух, как вечно бдящий взор,
Твой будет спутник неотступной,
И если памятью преступной
Ты изменишь… Беда! с тех пор
Я тайно облекусь в укор;
К душе прилипну вероломной,
В ней пищу мщения найду
И будет сердцу грустно, томно,
А я, как червь, не отпаду.
Пора духовную писать,
Как видно, надо умирать.
И странно только мне, что я ране
Не умер от страха и страданий.
О вы, краса и честь всех дам,
Луиза! Я оставляю вам
Шесть грязных рубах, сто блох на кровати
И сотню тысяч моих проклятий.
Тебе завещаю я, милый друг,
Что скор на совет, на дело туг,
Совет, в воздаянье твоих, — он краток:
Возьми корову, плоди теляток.
Кому свою веру оставлю в отца
И сына и духа, — три лица?
Император китайский, раввин познанский
Пусть поровну делят мой дух христианский.
Свободный, народный немецкий пыл —
Мыльный пузырь из лучших мыл —
Завещаю цензору града Кревинкель;
Питательней был бы ему пумперникель.
Деяния, коих свершить не успел,
Проект отчизноспасательных дел
И от похмелья медикамент
Тебе завещаю, германский парламент.
Ночной колпак, белее чем мел,
Оставлю кузену, который умел
Так пылко отстаивать право бычье;
Как римлянин истый, молчит он нынче.
Охраннику нравственных высот,
Который в Штутгарте живет, —
Один пистолет (но без заряда),
Может жену им пугать изрядно.
Портрет, на коем представлен мой зад, —
Швабской школе; мне говорят,
Мое лицо вам неприятно —
Так наслаждайтесь частью обратной.
Завещаю бутылку слабительных вод
Вдохновенью поэта; который год
Страдает он запором пенья.
Будь вера с любовью ему в утешенье.
Сие же припись к духовной моей:
В случае, если не примут вещей,
Указанных выше, — все угодья
К святой католической церкви отходят.
Хочу я завтра умереть
И в мир волшебный наслажденья,
На тихий берег вод забвенья,
Веселой тенью отлететь…
Прости навек, очарованье,
Отрада жизни и любви!
Приближьтесь, о друзья мои,
Благоговенье и вниманье!
Певец решился умереть.
Итак, с вечернею луною,
В саду нельзя ли дерн одеть
Узорной белой пеленою?
На темный берег сонных вод,
Где мы вели беседы наши,
Нельзя ль, устроя длинный ход,
Нести наполненные чаши?
Зовите на последний пир
Спесивой Семелеи сына,
Эрота, друга наших лир,
Богов и смертных властелина.
Пускай веселье прибежит,
Махая резвою гремушкой,
И нас от сердца рассмешит
За полной пенистою кружкой.
Пускай игривою толпой
Слетят родные наши музы;
Им первый кубок круговой,
Друзья! священны нам их узы;
До ранней утренней звезды,
До тихого лучей рассвета
Не выйдут из руки поэта
Фиалы братской череды;
В последний раз мою цевницу,
Мечтаний сладостных певицу,
Прижму к восторженной груди.
В последний раз, томимый нежно,
Не вспомню вечность и друзей;
В последний раз на груди снежной
Упьюсь отрадой юных дней!
Когда ж восток озолотится
Во тьме денницей молодой,
И белый топол озарится,
Покрытый утренней росой,
Подайте грозд Анакреона,
Он был учителем моим,
И я сойду путем одним
На грустный берег Ахерона.
Простите, милые друзья,
Подайте руку, до свиданья!
И дайте, дайте обещанье,
Когда навек укроюсь я,
Мое исполнить завещанье.
Приди, певец мой дорогой,
Воспевший Вакха и Темиру
Тебе дарю я лень и лиру,
Да будут музы над тобой!..
Ты не забудешь дружбы нашей,
О Пущин, ветреный мудрец!
Прими с моей глубокой чашей
Увядший миртовый венец!
Друзья! вам сердце оставляю
И память прошлых красных дней,
Окованных счастливой ленью
На ложе маков и лилей;
Мои стихи дарю забвенью,
Последний вздох, о други, ей!..
На тихий праздник погребенья
Я вас обязан пригласить;
Веселость, друг уединенья,
Билеты будет разносить…
Стекитесь резвою толпою,
Главы в венках, рука с рукою,
И пусть на гробе, где певец
Исчезнет в рощах Геликона,
Напишет беглый ваш резец:
«Здесь дремлет юноша-мудрец,
Питомец нег и Аполлона».
Завещанье свое принимаюсь писать.
Скоро, скоро в гробу перестану страдать:
Муки жизни так сердце мое истомили:
Что дивлюсь — почему я давно не в могиле.
O, Луиза, подруга моя по судьбе!
Я двенадцать рубах завещаю тебе,
Сотню блох — счет блохам я веду на удачу —
И моих триста тысяч проклятий в придачу.
Добрый друг! Помню я, в дни несчастий и бед
Ты был щедр — не на помощь — на добрый совет.
Так и я не оставлю тебя без совета:
Вместе с самкой скотов расплоди ты для света.
Веру в та́ртар и в рай неизвестных мне стран
Завещаю я разом: тебе, Богдыха́н,
И познанскому раввину: жребий вы бросьте,
Чтоб вопрос о наследстве покончить без злости.
О немецкой свободе святые мечты,
Пузыри эти мыльные, цензор мой, ты
Получи от меня, хоть я должен признаться:
Пищей этой едва ли удобно питаться.
Все деянья, которых свершить я не мог,
План спасенья отчизны от бурь и тревог
И рецепт от изжоги — последствия пьянства,
Завещаю тебе я, родное дворянство…
Завещаю ночной, белоснежный колпак
Я кузену, который настойчиво так
Защищал бедняков в дни былые задорно,
А теперь, как римлянин, молчать стал упорно.
Охранителю нравов в Штутга́рдте родном
Пистолеты дарю, — хоть из них ни в одном
Нет заряда, но все же они, может статься,
Для внушения страха жене пригодятся.
Швабской школе, ползущей в прогрессе назад,
В верном оттиске я завещаю свой ......
Мой портрет ей не нужен и жертвую смело
Потому верный снимок с другой части тела.
Шесть бутылок с слабительной горькой водой
Завещаю певцам, у которых худой
Есть недуг, возбуждавший мое сожаленье:
Постоянный, упорный застой вдохновенья.
Заключение. Если б никто не желал
Получить, что я каждому здесь завещал,
В этом случае я, — мой завет безусловный —
Папе римскому жертвую все по духовной.
ДРУЗЬЯМ
Хочу я завтра умереть
И в мир волшебный наслажденья,
На тихой берег вод забвенья,
Веселой тенью отлететь...
Прости навек, очарованье,
Отрада жизни и любви!
Приближьтесь, о друзья мои,
Благоговенье и вниманье! —
Певец решился умереть. —
Итак, с вечернею луною,
В саду не льзя ли дерн одеть
Узорной белой пеленою?
На темный берег сонных вод,
Где мы вели беседы наши,
Не льзя ль, устроя длинный ход,
Нести наполненные чаши?
Зовите на последний пир
Спесивой Семелеи сына,
Эрота, друга наших лир,
Богов и смертных властелина,
Пускай веселье прибежит,
Махая резвою гремушкой,
И нас от сердца рассмешит
За полной пенистою кружкой.
Пускай игривою толпой
Слетят родные наши музы;
Им первый кубок круговой,
Друзья! священны нам их узы;
До ранней утренней звезды,
До тихого лучей рассвета
Не выйдут из руки поэта
Фиалы братской череды;
В последний раз мою цевницу,
Мечтаний сладостных певицу,
Прижму к восторженной груди.
В последний раз, томимый нежно,
Не вспомню вечность и друзей;
В последний раз на груди снежной
Упьюсь отрадой юных дней!
Когда ж восток озолотится
Во тьме денницей молодой,
И белый топол озарится,
Покрытый утренней росой,
Подайте грозд Анакреона;
Он был учителем моим;
И я сойду путем одним
На грустный берег Ахерона...
Простите, милые друзья,
Подайте руку; до свиданья!
И дайте, дайте обещанье,
Когда навек укроюсь я,
Мое исполнить завещанье.
Приди, певец мой дорогой,
Воспевший Вакха и Темиру.
Тебе дарю я лень и лиру;
Да будут Музы над тобой.....
Ты не забудешь дружбы нашей,
О Пущин, ветреный мудрец!
Прими с моей глубокой чашей
Увядший миртовый венец!
Друзья! вам сердце оставляю
И память прошлых красных дней,
Окованных счастливой ленью
На ложе маков и лилей;
Мои стихи дарю забвенью,
Последний вздох, о други, ей!..
На тихой праздник погребенья
Я вас обязан пригласить;
Веселость, друг уединенья,
Билеты будет разносить .....
Стекитесь резвою толпою,
Главы в венках, рука с рукою,
И пусть на гробе, где певец
Исчезнет в рощах Геликона,
Напишет беглый ваш резец:
«Здесь дремлет Юноша-Мудрец,
Питомец Нег и Аполлона».
<1815>