Под камнем сим лежит какой то черепок,
Под черепком зверок:
Под камнем мертв он ныне пребываеть:
А черепок ево и в жизни покрываеть.
И.Д. Мы встретились в деревьях и крестах,
Неразлученные в стремленьях и мечтах,
Но не промолвим мы друг другу ничего
И вновь расстанемся, не зная — отчего.
Вновь замелькают дни и, может быть, года,
Но мы не встретимся уж больше никогда:
Не разрешили мы, слиянные в мечтах,
Загадки ужаса в деревьях и крестах…
В нашем доме был буфет,
В нём лежало пять конфет…
Но однажды, как-то раз,
В нашем доме свет погас
А когда включили свет,
Больше не было конфет.
Где сейчас конфеты эти?
Если рядом были дети?
(Семисложные рифмы)
Ты — что загадка, вовек не разгадывающаяся!
Ты — что строфа, непокорно не складывающаяся!
Мучат глаза твои душу выведывательностями,
Манят слова твои мысль непоследовательностями.
Ты — словно нить, до сверканья раскаливающаяся,
Ты — как царица, над нищими сжаливающаяся.
Небо полно золотыми свидетельствованиями
Всех, кто твоими был жив благодетельствованиями!
Ноябрь 1914
Ты — что загадка, вовек не разгадывающаяся!
Ты — что строфа, непокорно не складывающаяся!
Мучат глаза твои душу выведывательностями,
Манят слова твои мысль непоследовательностями.
Ты — словно нить, до сверканья раскаливающаяся,
Ты — как царица, над нищими сжаливающаяся.
Небо полно золотыми свидетельствованиями
Я часть загадки разгадал,
И подвиг Твой теперь мне ясен.
Коварный замысел прекрасен,
Ты не напрасно искушал.Когда Ты в первый раз пришел
К дебелой, похотливой Еве,
Тебя из рая Произвол
Извел ползущего на чреве.В веках Ты примирился с Ним.
Ты усыпил его боязни.
За первый грех Твой, Елогим,
Послали мудрого на казни.Так, слава делу Твоему!
Непостижною святынею
Перед нами, без речей,
Небо круглою равниною
Блещет в ризе из лучей.Что же там за далью синею,
Далью, видной для очей,
Где слито оно с пустынею
Днем и в сумраке ночей? Не понять нам. Чудной тайностью
То для глаз облечено;
И постигнутые крайностью, Видим только мы одно,
Что мир создан не случайностью,
На руке моей перчатка,
И её я не сниму,
Под перчаткою загадка,
О которой вспомнить сладко
И которая уводит мысль во тьму.
На руке прикосновенье
Тонких пальцев милых рук,
И как слух мой помнит пенье,
Так хранит их впечатленье
Под яблоней гуси галдят и шипят,
На яблоню смотрят сердито,
Обходят дозором запущенный сад
И клювами тычут в корыто…
Но ветер вдруг яблоню тихо качнул
— Бах! Яблоко хлопнулось с ветки:
И гуси, качаясь, примчались на гул,
За ними вприпрыжку наседки…
Этот маленький ребёнок
Спит без простынь и пелёнок,
Под коричневые ушки
Не кладут емy подушки.
У него четыре ножки,
Он гуляет без пальто,
Он калоши и сапожки
Не наденет ни за что.
Что без крыл летит?
Что без ног бежит?
Без огня горит?
И бел ран болит?
Ветры буйные,
Туча грозная,
Солнце ясное,
Сердце страстное
Ветры вольные,
Тучи черные,
Мы ехали ночью из Гатчины в Пудость
Под ясной улыбкой декабрьской луны.
Нам грезились дивные райские сны.
Мы ехали ночью из Гатчины в Пудость
И видели грустную милую скудость
Природы России, мороза страны.
Мы ехали ночью из Гатчины в Пудость
Под светлой улыбкой декабрьской луны.
Лениво бежала дорогой лошадка,
Скрипели полозья, вонзаяся в снег.
Жизнь, как загадка, темна,
Жизнь, как могила, безмолвна,
Пусть же пробудят от сна
Страсти порывистой волны.
Страсть закипела в груди —
Горе людское забыто,
Нет ничего впереди,
Прошлое дымкой закрыто.
Только тогда тишина
Царствует в сердце холодном;
Что без крыл летит?
Что без ног бежит?
Без огня горит?
И без ран болит?
Ветры буйные,
Туча грозная,
Солнце ясное,
Сердце страстное.
Ветры вольные,
Тучи черные,
Дети — это взгляды глазок боязливых,
Ножек шаловливых по паркету стук,
Дети — это солнце в пасмурных мотивах,
Целый мир гипотез радостных наук.
Вечный беспорядок в золоте колечек,
Ласковых словечек шепот в полусне,
Мирные картинки птичек и овечек,
Что в уютной детской дремлют на стене.
Зеленый шарик, зеленый шарик,
Земля, гордиться тебе не будет ли?
Морей бродяги, те, что в Плюшаре,
Покрой простора давно обузили.
Каламбур Колумба: «IL mondo poco», —
Из скобок вскрыли, ах, Скотт ли, Пири ли!
Кто в звезды око вонзал глубоко,
Те лишь ладони рук окрапивили.
Об иных вселенных молча гласят нам
Мировые войны под микроскопами,
Над морем, диким полуночным морем
Муж-юноша стоит —
В груди тоска, в уме сомненья —
И, сумрачный, он вопрошает волны:
«О, разрешите мне загадку жизни,
Мучительно-старинную загадку,
Над коей сотни, тысячи голов,
В египетских, халдейских шапках,
Гиероглифами ушитых,
В чалмах, и митрах, и скуфьях,
(Из Гейне)
Над морем, диким полуночным морем
Муж-юноша стоит –
В груди тоска, в душе сомненье, –
И, сумрачный, он вопрошает волны:
«О, разрешите мне загадку жизни,
Мучительно-старинную загадку,
Над коей сотни, тысячи голов –
Имена, имена, имена…
В нашей речи звучат не случайно.
Как загадочна эта страна,
Так и имя — загадка и тайна.
В этой жизни, а может быть, в той
Под земною звездой и небесной
Охраняет любого святой,
Не для каждого, впрочем, известный.
Художества любитель,
Тупейший, как бревно,
Аристократов чтитель,
А сам почти…; Поклонник вре-бонтона,
Армянский жантильйом,
Читающий Прудона
Под пальмовым листом; Сопящий и сипящий —
Приличий тонких раб,
Исподтишка стремящий
К Рашели робкий…; Три раза в год трясущий
Я тварь ума и рук, моя дочь бесконечность;
В людской я жизни миг, а в Божьей жизни вечность.
Едва я не ничто; но я слепыми зрим.
Составил меру я; но я неизмерим.
Могу телесен быть, равно и бестелесен,
В огне, в земле, в воде, в эфире среди сфер.
У Русских дама я, у Немцев кавалер.
Стремятся все ко мне, хоть всем я неизвестен.
Дело великое жизни —Ею объяты другом —
В нашей великой отчизне
Все мы покорно несем.Жизнь, ты загадка от века,
Ты нас тревожишь давно —
Сердце и ум человека
Нам разгадать не дано.Жизнь и ничтожество, — что вы?
Тайну я слышу вокруг,
Всюду вопросы готовы,
Но не готов им ответ.Нет, мы к вопросам не глухи,
Слышим мы тайну кругом,
У моря, пустыннаго моря полночнаго
Юноша грустный стоит.
В груди тревога, сомненьем полна голова,
И мрачно волнам говорит он:
«О! разрешите мне, волны,
Загадку жизни —
Древнюю, полную муки загадку!
Уж много мудрило над нею голов —
Голов в колпаках с иероглифами,
ЗАГАДКАМы разны естеством, как да и нет,
Или как тьма и свет,
И повинуемся со всем мы разной воле;
Друг с другом сходствуя всево на свете боле,
Мы видны, движемся, не тронет нас ни кто,
Тому причина та, что оба мы ни что.ЗАГАДКА.Хотя и не хожу хотя и ее летаю;
Однако не в одномь я месте обитаю,
Пускаться в низ, на верьх носиться я могу,
И не имея ног, куда хочу бегу.ЗАГАДКА.Что больше я верчусь, то больше богатею,
И больше я толстею,
У моря, пустынного моря полночного
Юноша грустный стоит.
В груди тревога, сомненьем полна голова,
И мрачно волнам говорит он:
«О! разрешите мне, волны,
Загадку жизни —
Древнюю, полную муки загадку!
Уж много мудрило над нею голов —
Голов в колпаках с иероглифами,
Она родится, как любовь;
Сердца пленяет, негодуя;
Но, как любовь, волнуя кровь,
Не ждет ни ласк, не поцелуя.
От молодых ее речей
Не раз лились святые слезы…
Она — поэзия, но к ней
И подойти нельзя без прозы.
Ей ненавистен произвол;
И тот, кто к ней спешит за славой,
(О. А. ГНЕДИЧ).
Я знаю женщину: с прекрасным сфинксом схожа,
Загадкою живой является она,
Пытливые умы волнуя и тревожа.
И взоры синих глаз, прозрачных, как волна
И меж густых бровей задумчивая складка,
И строгия черты—все необычно в ней,
Все обаятельно и странно, как загадка,
Как переливный блеск сверкающих огней.
(О. А. ГНЕДИЧ)
Я знаю женщину: с прекрасным сфинксом схожа,
Загадкою живой является она,
Пытливые умы волнуя и тревожа.
И взоры синих глаз, прозрачных, как волна
И меж густых бровей задумчивая складка,
И строгия черты — все необычно в ней,
Все обаятельно и странно, как загадка,
Как переливный блеск сверкающих огней.
Стекло Балтийских вод под ветром чуть дрожало,
Среди печальных шхер на Север мы неслись.
Невольно ты ко мне свой милый взор склоняла.
В двух молодых сердцах мечты любви зажглись.
Ты мне казалася волшебною загадкой.
Казался я тебе загадкою, — и мы
Менялись взорами влюблёнными, украдкой,
Под кровом северной вечерней полутьмы.
В сумраке синем твой облик так нежен:
этот смешной, размотавшийся локон,
детский наряд, что и прост и небрежен!
Пахнет весной из растворенных окон;
тихо вокруг, лишь порою пролетка
вдруг загремит по обсохшим каменьям.
тени ложатся так нежно и кротко,
отдано сердце теням и мгновеньям.
Сумрак смешался с мерцаньем заката.
Во саду, саду зеленом,
Под широким небосклоном,
От Земли и до Небес,
Возносилось чудо-древо,
С блеском яблоков-чудес.
Прилетев на это древо,
С воркованием напева,
В изумрудностях ветвей,
Молодая Голубица
Надо мною нежно, сладко
три луча затрепетали,
то зеленая лампадка
«Утоли моя печали».
Я брожу, ломая руки,
я один в пустом вагоне,
бред безумья в каждом звуке,
в каждом вздохе, в каждом стоне.
Сквозь окно, в лицо природы
здесь не смею посмотреть я,
Быстро летит безконечное время,
Не улучшая судьбы человека…
Умное племя, несчастное племя,
Жалок твой жребий от века до века!
Жило безпечно ты жизнью животной
И размножалось, с природой не споря,
Жило, как птица, как зверь беззаботный,
Дальше от неба и дальше от горя…
Быстро летит бесконечное время,
Не улучшая судьбы человека…
Умное племя, несчастное племя,
Жалок твой жребий от века до века!
Жило беспечно ты жизнью животной
И размножалось, с природой не споря,
Жило, как птица, как зверь беззаботный,
Дальше от неба и дальше от горя…
Под обрывом у Орро, где округлая бухта,
Где когда-то на якорь моторная яхта
Ожидала гостей,
Под обрывом у замка есть купальная будка
На столбах четырех. И выдается площадка,
Как балкон, перед ней.
К ней ведут две аллеи: молодая, вдоль пляжа,
От реки прямо к морю, — и прямее, и ближе, —
А вторая с горы.
Эта многоуступна. Все скамейки из камня.