Валенки да валенки, ой, да неподшиты, стареньки.
Нельзя валенки носить, не в чем к милому ходить.
Припев: Валенки, валенки, эх, неподшиты, стареньки,
Валенки, валенки, эх, да неподшиты, стареньки.
Ой ты, Коля, Николай, сиди дома, дома, не гуляй.
Не ходи на тот конец, ох, не носи девкам колец.
Припев.
Чем подарочки носить, ой, да лучше валенки подшить.
Чем подарочки носить, лучше валенки подшить.
Припев.
Суди, люди, суди, Бог, как же я любила,
По морозу босиком к милому ходила.
Цыганская песня
Ох валенки да валенки да, ух неподшиты, стареньки.
Э-ай, нэ-нэ, ой да, ух неподшиты, стареньки.
Ой нельзя валенки носить да, ой да к миленькой ходить.
Э-ай, нэ-нэ, ой да, ну да к миленькой ходить.
Ой ты, Коля, коля-Николай да, сиди ты дома, дома да, не гуляй.
Э-ай, нэ-нэ, ой да, ну да сиди ты дома, дома, не гуляй
Не ходи-ка ты на тот конец, ох, не носи по семь колец.
Э-ай, нэ-нэ, ой да, ну да не носи по семь колец.
Чем подарочки носить, лучше валенки подшить.
Э-ай, нэ-нэ, лучше валенки подшить
Ой да валенки да валенки, ой да неподшиты, стареньки.
Э-ай, нэ-нэ, неподшиты, стареньки.
Цыганская народная песня
Ах да валенки, да валенки,
С ног валятся, стареньки
Эх, эх, эх! Эх, эх!
С ног валятся стареньки.
Ах, зачем подарочек сулить,
Лучше б валенки купить!
Эх, эх, эх! Эх, эх!
Лучше б валенки купить!
Паренька милая все журит,
Сама плачет да бранит.
Эх, эх, эх! Эх, эх!
Сама плачет да бранит.
Ах какой ты Коля, Коля друг,
У тебя ведь семь подруг...
Эх, эх, эх! Эх, эх!
У тебя ведь семь подруг.
Не ходи, дружок мой, в круг девчат,
Коли ребра не болят.
Эх, эх, эх! Эх, эх!
Коли ребра не болят.
Ах ты, Коля, Коля, Николай,
Сядь ты дома, не гуляй...
Эх, эх, эх! Эх, эх!
Сядь ты дома, не гуляй.
На салазках кокон пряменький
Спеленав, везет
Мать заплаканная, в валенках,
А метель метет.
Старушонка лезет в очередь,
Охает, крестясь:
«У моей вот тоже дочери
Схоронен вчерась.
Бог прибрал, и, слава Господу,
Легше им и нам.
Я сама-то скоро с ног спаду
С этих сό ста грамм».
Труден путь, далек до кладбища.
Как с могилой быть?
Довести сама смогла б ещё,
Сможет ли зарыть?
А не сможет — сложат в братскую,
Сложат как дрова
В трудовую, ленинградскую,
Закопав едва.
И спешат по снегу валенки, —
Стало уж темнеть.
Схоронить трудней, мой маленький,
Легче — умереть.
Жизнь упала, как зарница,
Как в стакан воды ресница.
Изолгавшись на корню,
Никого я не виню…
Хочешь яблока ночного,
Сбитню свежего, крутого,
Хочешь, валенки сниму,
Как пушинку подниму.
Ангел в светлой паутине
В золотой стоит овчине,
Свет фонарного луча —
До высокого плеча.
Разве кошка, встрепенувшись,
Черным зайцем обернувшись,
Вдруг простегивает путь,
Исчезая где-нибудь…
Как дрожала губ малина,
Как поила чаем сына,
Говорила наугад,
Ни к чему и невпопад.
Как нечаянно запнулась,
Изолгалась, улыбнулась —
Так, что вспыхнули черты
Неуклюжей красоты.
Есть за куколем дворцовым
И за кипенем садовым
Заресничная страна, —
Там ты будешь мне жена.
Выбрав валенки сухие
И тулупы золотые,
Взявшись за руки, вдвоем
Той же улицей пойдем,
Без оглядки, без помехи
На сияющие вехи —
От зари и до зари
Налитые фонари.
Тепло-тепло на завалинках.
Дедушка Федос в старых валенках
Сидит на завалинке в картузе своем
Этаким чудесным замшеным грибом.
Нос большой – сизо-малинов от свежего солнца,
А под глазами – морщинок-сетей волоконца,
Лицо морщится, словно картофель печеный,
А картуз дедов от времени зеленый.
Сидит себе, смеется, на что не зная:
Бороденка редкая буро-седая,
Шея платком повязана красным, дочерним:
Может быть, собирался к вечерне,
Только ведь в валенках не пройти,
И решил остановиться в пути,
На завалинке посидеть
И послушать, как поет колокольная медь.
Добренький, тоненький, глазки – смородина,
Да и повадка совсем не воеводина,
Что-то под нос бормочет
И двигаться не хочет.
Над ним крыша соломенная,
Над крышей – апрель,
А в небесах синель.
Сам он в ватной кацавейке,
Ржавой, засаленной и цветом схожей с рыжей проталиной,
Такой тихий гриб, простой, без обманки –
Не особенно вкусный подарок веснянки,
Но милый, добрый и очень родной
С своим сизым носом и морковной головой…
Тут невольно сердцем весенним поймешь,
Что дедко Федос думает про рожь:
Думает про севы, сохи, запашки,
И как бы через это сшить внукам
По новой рубашке.
Думает крепко: преет, потеет, старается,
А мысль тугая совсем не ладно слагается…
Милый Федос! Гриб ты наш русский, старинный,
Мужичок-полевик, богатырь аржаной, двухаршинный,
Думай – не думай, а снова паши без устанки!
Сей, невзирая на плутни, безделье, обманки!
Снова с сердечным приветом тебе поклонюсь
За многоверстную, чудную, трудную Русь.
На стременах он тверже, пожалуй.
Ишь, как криво под валенком пол!
До Саянов,
Как раз от Урала,
На кобыле
Хромой пришел.
Вот сейчас — шестьдесят отчекал.
Если нужно —
Не слезет сто.
Весь продрог,
Отморозил щеки,
Отморозил —
И хоть бы што!
А от пашни не больше году,
И тогда никто не ждал,
Он сказал отцу:
«За слободу
Хочь умру…» —
И коня оседлал.
И теперь, не моргнувши глазом,
Полетит даже против скал.
Он за год
Уж четыре раза
Перевязку в крови таскал…
Вот сейчас — шестьдесят отчекал.
Если нужно —
Не слезет сто.
Весь продрог,
Отморозил щеки,
Отморозил —
И хоть бы што!
Хорошо б
Дремануть немножко!
Хорошо б
Курнуть с пути!
И двойную собачью ножку
Закосневшей рукой скрутил.
_____
На пороге помощник гаркнул:
«В штаб. Живее! Помер! Н-ну?!»
Торопливо замял цигарку,
Неуклюже повернул.
На стременах он тверже, пожалуй.
Ишь, как криво под валенком пол!
Вкось до штаба —
Не больше квартала,
Он же черт ее сколько брел…
_____
Командир проскрипел:
«В „Кольках“
В потребилке — пороховик.
Понимаешь?»
Смолчал. Только
Вскинул пару бровей на миг.
«Чтобы завтра же,
Нужно скоро…
А теперь, брат, давай — пожму…»
И, бледнея, левой — на ворот
Нацепил Ильича ему…
_____
Петухи до зари кричали,
А потом замолчали вдруг.
В эту ночь мужики слыхали
Взрыв на семьдесят верст вокруг…
Он остался.
Попал с размаху
(Ночь запутала) —
На патруль.
Говорят, что его папаху
Искромсало шестнадцать пуль.