Все стихи про тяжесть

Найдено стихов - 8

Владимир Маяковский

Ты хочешь освободиться от тяжести войны?.. (РОСТА №523)

1.
Ты хочешь освободиться от тяжести войны?
2.
Хочешь мира со всеми?
3.
Хочешь работать, а не драться, хочешь, —
4.
значит, Врангеля надо разбить стараться.

Федор Кузьмич Сологуб

Он изнемог под тяжестью креста

Он изнемог под тяжестью креста,
И пал со стоном на колени, —
Но вновь сомкнулися пречистые уста,
И не роняли пени,

Бездушная толпа теснилася кругом,
Ругаяся его страдальческому лику,
И молча он, склоненный под крестом,
Внимал их бешеному крику.

Осип Мандельштам

Сёстры тяжесть и нежность, одинаковы ваши приметы

Сёстры тяжесть и нежность, одинаковы ваши приметы.
Медуницы и осы тяжёлую розу сосут.
Человек умирает. Песок остывает согретый,
И вчерашнее солнце на чёрных носилках несут.

Ах, тяжёлые соты и нежные сети,
Легче камень поднять, чем имя твоё повторить!
У меня остаётся одна забота на свете:
Золотая забота, как времени бремя избыть.

Словно тёмную воду, я пью помутившийся воздух.
Время вспахано плугом, и роза землёю была.
В медленном водовороте тяжёлые нежные розы,
Розы тяжесть и нежность в двойные венки заплела!

Марина Цветаева

Последняя прелесть…

Последняя прелесть,
Последняя тяжесть:
Ребёнок, у ног моих
Бьющий в ладоши.

Но с этой последнею
Прелестью — справлюсь,
И эту последнюю тяжесть я —
Сброшу.
..................
Всей женскою лестью
Язвя вдохновенной,
Как будто не отрок
У ног, а любовник —

О шествиях —
Вдоль изумлённой Вселенной
Под ливнем лавровым,
Под ливнем дубовым.

Последняя прелесть,
Последняя тяжесть —
Ребёнок, за плащ ухватившийся… — В муке
Рожденный! — Когда-нибудь людям расскажешь,
Что не было равной —
В искусстве Разлуки!

Марина Цветаева

О тяжесть удачи…

О тяжесть удачи!
Обида Победы!
Георгий, ты плачешь,
Ты красною девой
Бледнеешь над делом
Своих двух
Внезапно-чужих
Рук.Конь брезгует Гадом,
Ты брезгуешь гласом
Победным. — Тяжелым смарагдовым маслом
Стекает кровища.
Дракон спит.
На всю свою жизнь
Сыт.Взлетевшею гривой
Затменное солнце.
Стыдливости детской
С гордынею конской
Союз.
Из седла —
В небеса —
Куст.
Брезгливая грусть
Уст.Конь брезгует Гадом,
Ты брезгуешь даром
Царевым, — ее подвенечным пожаром.
Церковкою ладанной:
Строг — скуп —
В безжалостный
Рев
Труб.Трубите! Трубите!
Уж слушать недолго.
Уж нежный тростник победительный — долу.
Дотрубленный долу
Поник. — Смолк.
И облачный — ввысь! —
Столб.Клонитесь, клонитесь,
Послушные травы!
Зардевшийся под оплеухою славы —
Бледнеет. — Домой, трубачи! — Спит.
До судной трубы —
Сыт.11 июля

Владимир Бенедиктов

Сон

И жизнью, и собой, и миром недоволен,
Я весь расстроен был, я был душевно болен,
Я умереть хотел — и, в думы был углублен,
Забылся, изнемог — и погрузился в сон.
И снилось мне тогда, что, отрешась от тела
И тяжести земной, душа моя летела
С полусознанием иного бытия,
Без форм, без личного исчезнувшего ‘я’,
И в бездне всех миров, — от мира и до мира —
Терялась вечности в бездонной глубине,
Где нераздельным все являлось ей вполне;
И стало страшно ей, — и, этим страхом сжата,
Она вдруг падает, вновь тяжестью объята,
На ней растет, растет телесная кора,
Паденье все быстрей… Кричат: ‘Проснись! пора! ‘
И пробудился я, встревоженный и бледный,
И как был рад, как рад увидеть мир свой бедный!

Пьер Жан Беранже

Моя трость

Вот солнышко в поле зовет нас с тобою;
В венке из цветов удаляется день…
Идем же, товарищ мой, — бывший лозою, —
Пока не сгустилась вечерняя тень.
Давал ты напиток волшебный… Который?
Веселье в твоем ли я черпал вине?
С вина спотыкаться случалося мне, —
Так пусть же лоза мне и служит опорой!
Идем — васильки на полях подбирать
И песен последних искать!

Идем: помечтаем с тобой на досуге.
Тебе я все тайны поверю свои,
Спою тебе песенку в память о друге,
О славе героев, о нежной любви…
И — грянет ли буря, со свистом и воем
Промчится ли ветер, ударит ли град —
Под старою шляпой ну так и жужжат
Идеи привычным бесчисленным роем!
Идем — васильки на полях подбирать
И песен последних искать!

Ты, трость моя, знаешь, как часто в мечтаньях
Я мир перестраивал, ближних спасал…
Мой ум не стеснялся в благих начертаньях;
Какие стихи я создать обещал!
А раньше трудился я ради алтына,
Затерянный в массе безродных детей;
Но Муза, отметив печатью своей
Меня еще в детстве, — нашла во мне сына.
Идем — васильки на полях подбирать
И песен последних искать!

Как нянька, с любовью она мне твердила:
«Рассматривай, слушай, читай». Иль со мной
Шла в поле и за руку нежно водила:
«Рви, милый, цветы; их так много весной!»
С тех пор, в стороне от соблазнов наживы,
Со мной она любит сидеть у огня,
Баюкая даже под старость меня,
Иные, вечерние выбрав мотивы.
Идем — васильки на полях подбирать
И песен последних искать!

«Эй ты! Управляй колесом государства!» —
Кричат мне безумцы. Родная страна!
Подумай: под силу ль мне власти мытарства,
Когда самому мне опора нужна?!
А ты, моя трость, что мне скажешь на это?
Ну что, если б в ноше обычной твоей
Прибавилась к тяжести лично моей —
Вся тяжесть политики целого света?!
Идем — васильки на полях подбирать
И песен последних искать!

Храню я до старости верность былому:
Оно умирает, — умру с ним и я.
Тебя ж завещаю я веку иному:
Другим будь опорой, опора моя!
От ложных шагов избавлял ты, друг милый,
Меня, осторожно в потемках водя;
Так вот — для трибуна, главы иль вождя
Тебя я оставлю у края могилы.
Идем — васильки на полях подбирать
И песен последних искать!

Теофиль Готье

Ностальгия обелисков

И. Парижский обелиск

Разрозненному обелиску
На площади что за тоска!
Снег, дождь, туман, нависший низко,
Мертвят изрытые бока.

Мой старый шпиль, что был победным
В печи под солнцем золотым,
Он бледен здесь, под небом бледным
И никогда не голубым.

Перед колоссом непреклонным
В Луксоре, там, где горячо,
Там с братом, солнцем озаренным,
Зачем я не стою еще.

Чтоб в небо острие вонзала
Моя пурпурная игла
И чтобы на песке писала
Путь солнца тень моя, светла.

Рамзес мой камень величавый,
В котором, Вечность, ты молчишь!
Швырнул, как горсть травы трухлявой,
И подобрал его Париж.

Свидетель пламенных закатов,
Сородич гордых пирамид,
Перед палатой депутатов
И храмом-шуткою стоит.

На эшафоте Людовика
Утес, кому уж близких нет,
Взвалили мой секрет, великий
Забвеньем пяти тысяч лет.

И, откровенные ребята,
Мой лоб марают воробьи,
Где только ибисы когда-то
Держали сборища свои.

А Сена, грязная канава,
Грязнит мои устои там,
Где их, разлившись величаво,
Нил целовал, отец богам.

Гигант седой, всегда безбурный,
Средь лотусов и тростника
Выплескивающий из урны
Рой крокодилов в пыль песка.

И фараоны, словно сказка,
Стремились вдоль стены моей,
Где ныне катится коляска
Последнего из королей.

Когда-то пред моей колонной
Толпа восторженных жрецов
Слагала танец, вдохновенный
Окраской яркою богов.

А ныне жалкому останку
Стоять на городской тропе,
Любуяся на куртизанку,
Простертую в своем купе!

Я вижу горожан, за плату
Волнующихся полчаса,
Солонов, что идут в палату,
Артуров, что идут в леса.

О, самой мерзостной из сказок
Род этот явится в веках,
Что засыпает без повязок
В едва сколоченных гробах.

И не имеет даже тени
Неколебимых пирамид
Земля, где сотня поколений,
Уложена веками, спит.

Страна святых иероглифов,
Где некогда и я стоял,
Где когти сфинксов или грифов
О мой точились пьедестал.

И где звенит обломок крипта
Под дерзновенною ногой!
Я плачу о земле Египта
Своею каменной слезой.

ИИ. Луксорский обелиск

Стою, единственною стражей
Опустошенному дворцу,
В уединеньи, как в мираже,
И с вечностью лицом к лицу.

На горизонте бесконечном,
Ненужный, горький и немой,
Развертывает в блеске вечном
Пустыня желтый саван свой.

И над землей, от солнца жгучей,
Другой пустыни высота,
Где никогда не бродят тучи,
Висит безжалостно чиста!

А Нил сверкает перед храмом
Струей топленого свинца,
Волнуемый гиппопотамом
И истомленный до конца.

Прожорливые крокодилы
В песке горячих островов,
Полусваренные, без силы,
Печальный поднимают рев.

И неподвижный ибис что-то
Бормочет, ногу подогнув,
В иероглифы бога Тота
Стучит его огромный клюв.

Шакал мяучит, убегая,
И, в воздухе круги чертя,
Голодный коршун, запятая
В лазури, плачет, как дитя.

Но звуки стонов отдаленных
Покрыли тяжестью зевка
Два сфинкса, позой утомленных,
В которой спят они века.

Дитя пылающего ока
И белых отсветов песка,
С тобою, о тоска Востока,
Сравнится ль чья-нибудь тоска!

Заставишь ты просить пощады
Пресыщенность земных царей,
Тоскующих у балюстрады, —
И я под тяжестью твоей.

Здесь ветер никогда не сушит
Слезу в сухих глазах небес
И время медленное душит
Дворцы и тихих башен лес.

Здесь случаем, всегда мгновенным,
Лик вечности не омрачен,
Египет в мире переменном
На неизменном ставит трон.

Товарищей в часы раздумий,
Когда тоска встает, горя,
Феллахов вижу я и мумий,
Рамзеса помнящих царя.

Я вижу строй ненужных арок,
Колосса, что без сил поник,
И паруса тяжелых барок,
На Ниле зыблющих тростник.

Как я хотел бы вместе с братом —
Увижу ль я его опять? —
В Париже, городе богатом,
На белой площади стоять.

Там у его огромной тени
Сбирается народ живой
Смотреть на ряд изображений,
Что наполняет ум мечтой.

Друг перед другом встав, фонтаны
На вековой его гранит
Бросают радуги-туманы,
Он молодеет, он царит.

Из розоватых жил Сиены,
Как я, однако, вышел он,
Но мне стоять без перемены,
Он жив, а я похоронен.