В ветвях олеандровых трель соловья.
Калитка захлопнулась с жалобным стуком.
Луна закатилась за тучи. А я
Кончаю земное хожденье по мукам,
Хожденье по мукам, что видел во сне —
С изгнаньем, любовью к тебе и грехами.
Но я не забыл, что обещано мне
Воскреснуть. Вернуться в Россию — стихами.
Теплый ветер тихо веет,
Жизнью свежей дышит степь,
И курганов зеленеет
Убегающая цепь.
И далёко меж курганов
Темно-серою змеей
До бледнеющих туманов
Пролегает путь родной.
К безотчетному веселью
Подымаясь в небеса,
Сыплют с неба трель за трелью
Вешних птичек голоса.
«Fиlиaе еt fиlии», —
Свищет соловей
На лесном развилии
Радостных путей.
Зацветают лилии,
Плещут средь полей
Ткани, как воскрылия
Лебедей.
Сдержаны движения,
Руки сплетены…
В юноше смущение
Веющей весны…
И при приближении
Девушки-Луны —
Головокружение
Глубины.
Над лесными кущами —
Вью-вью-выо-вью-вью —
Трелями, секущими
Песню соловью,
Хоровод с поющими
Славу бытию,
Звуками цветущими
Обовью…
Тоску и грусть, страданья, самый ад,
Всё в красоту она преобразила.
ГамлетЯ шел во тьме к заботам и веселью,
Вверху сверкал незримый мир духо? в.
За думой вслед лилися трель за трелью
Напевы звонкие пернатых соловьев.
И вдруг звезда полночная упала,
И ум опять ужалила змея…
Я шел во тьме, и эхо повторяло:
«Зачем дитя Офелия моя?»2 августа 1898
Соловья живые трели
В светлой полночи гремят,
В чувствах — будто акварели
Прежних, светлых дней скользят!
Ряд свиданий, ряд прощаний,
Ряд божественных ночей,
Чудных ласк, живых лобзаний...
Пой, о, пой, мой соловей!..
Пой! Греми волнами трелей!
Может быть, назло уму,
Эти грезы акварелей
Я за правду вдруг приму!
Пой! Теперь еще так рано,
Полночь только что прошла,
И сейчас из-за тумана —
Вот сейчас — она звала́...
Любви томительную сладость неутолимо я люблю.
Благоухающую прелесть слов поцелуйных я люблю.
Лилею соловей прославить, — в прохладе влажной льется трель.
А я прославлю тех, кто любит, кто любит так, как я люблю.
Об утолении печалей взыграла легкая свирель.
Легко, легко тому, кто любит, кто любит так, как я люблю.
Плясуньи на лугу зеленом, сплетаясь, пляски завели.
Гирлянды трель, влекомых пляской к лесным прогалинам, люблю.
Улыбки, ласки и лобзанья в лесу и в поле расцвели.
Земля светла любовью, — землю в весельи милом я люблю.
О бабочек взлеты и слеты!
Может быть, я ошибаюсь.
То слезы,
но добрые слезы.
Я плачу
и улыбаюсь.Я выросла в поле,
где средь травинок
капли росы навешены.
Я веточка,
полная зеленых кровинок,
срезанная невеждами.Я стану свирелью,
свирелью зеленой!
Нагряну к вам трелью,
трелью залетной! Я —
этого воздуха обитательница,
не страшащаяся ничего.
Я —
плачущая обладательница
сердца твоего.
С горных пастбищ,
для любви навеяна,
медленно
я поднимаюсь кверху.О земля,
если б ты мне не верила, —
я бы обратилась
к ветру:
О ветер,
докажем,
докажем скорей,
докажем каждому,
что я —
свирель.Дохни —
и медленно и жалобно
польется песня
из зеленого желоба.
И прислушаются люди чутко,
и уловят
мое дыхание,
и поймут они
силу чувства,
обращенного в это звучание.
Где же ты, зорюшка, светлая, ясная?
Тучи кругом… Я не вижу тебя!..
Жизнь молодая, как воля, прекрасная —
Ей посвятить мне б хотелось себя!..
С бурей знаком я, знаком с ураганами,
С влажной стихией, с внезапной грозой,
С завистью, злобой, людскими обманами,
С тяжким рыданьем и жгучей слезой!..
Все это вздор!.. Лишь бы силы могучие
Не вырывали из груди моей!..
Песни польются отважные, жгучие, —
Смолкнет пред ними певец-соловей.
Трель соловьиная, трель бесконечная,
Слишком сладка и не в меру нежна!..
Воля нужна мне и истина вечная,
Голая правда мне только нужна!..
Вместо камней самоцветных и золота
Слова призывного ждет бедный люд!..
Есть наковальня, но нет только молота, —
Молот запрятан далеко под спуд.
Гложет мне сердце тоска ожегаемая,
Хочется жить лучших сил не губя!
Где же ты, зорюшка, светлая, ясная?..
Тучи кругом… Я не вижу тебя!..
Муза, богиня Олимпа, вручила две звучные флейты
Рощ покровителю Пану и светлому Фебу.
Феб прикоснулся к божественной флейте, и чудный
Звук полился из безжизненной трости. Внимали
Вкруг присмиревшие воды, не смея журчаньем
Песни тревожить, и ветер заснул между листьев
Древних дубов, и заплакали, тронуты звуком,
Травы, цветы и деревья; стыдливые нимфы
Слушали, робко толпясь меж сильванов и фавнов.
Кончил певец и помчался на огненных конях,
В пурпуре алой зари, на златой колеснице.
Бедный лесов покровитель напрасно старался припомнить
Чудные звуки и их воскресить своей флейтой:
Грустный, он трели выводит, но трели земные!..
Горький безумец! ты думаешь, небо не трудно
Здесь воскресить на земле? Посмотри: улыбаясь,
С взглядом насмешливым слушают нимфы и фавны,
Еще совсем малюткой, в колыбели,
Однажды близ меня заснула ты.
Румянцем щечки пухлые алели,
И ясны были детские черты.
Ты даже трели птички не слыхала —
Так крепко ты и сладко так спала.
А я стоял в раздумье… Окружала
Нас сумерек таинственная мгла…
Казалось мне, что ангелы слетели
К тебе, дитя, с небесной вышины;
И в сердце я молил, чтоб навевали
Они тебе лишь радужные сны.
Жасмины я и розы рвал без шума
И в колыбель бросал к твоим ногам…
И плакал я… Меня страшила дума:
Что в эту ночь судьба готовит нам?
Придет пора, голубка дорогая, —
Я, в свой черед, засну глубоким сном,
И ночь меня окутает немая;
Мрачней тюрьмы мой тесный будет дом,
И птички я не буду слышать трели…
Тогда молитвы, слезы и цветы,
Все, что твоей дарил я колыбели, —
Все возвратишь моей могиле ты!
В гареме брань и плач… но — входит падишах,
И одалиска еле дышит,—
Мутит ей душу гнев, отчаянье и страх…—
Но разве не сверкнет восторг у ней в очах,
Когда ей ласка грудь всколышет!..
Холодный Север наш печален и суров,—
Но разве он весны не примет,
Когда владычица в предел его снегов
Внесет и ландыши, и трели соловьев,
И горячо его обнимет!
И небо, и земля, и жизнь моя в цепях,
На жизнь я тщетно негодую,
Сжимает душу мне отчаянье и страх…—
Но разве не сквозит любовь в моих речах,
Когда я Бога сердцем чую…
В гареме брань и плач… но — входит падишах,
И одалиска еле дышит,—
Мутит ей душу гнев, отчаянье и страх…—
Но разве не сверкнет восторг у ней в очах,
Когда ей ласка грудь всколышет!..
Холодный Север наш печален и суров,—
Но разве он весны не примет,
Когда владычица в предел его снегов
Внесет и ландыши, и трели соловьев,
И горячо его обнимет!
И небо, и земля, и жизнь моя в цепях,
На жизнь я тщетно негодую,
Сжимает душу мне отчаянье и страх…—
Но разве не сквозит любовь в моих речах,
Когда я Бога сердцем чую…
Для детского журнала.
Весть, что люди стали мучить Бога,
К нам на север принесли грачи…—
Потемнели хвойные трущобы,
Тихие заплакали ключи…
На буграх каменья — обнажили
Лысины, прикрытые в мороз,
И на камни стали капать слезы,
Злой зимой ощипанных берез.
И другие вести, горше первой,
Принесли скворцы в лесную глушь:
На кресте распятый, всех прощая,
Умер — Бог, Спаситель наших душ.
От таких вестей сгустились тучи,
Воздух бурным зашумел дождем… Поднялись,— морями стали реки…
И в горах пронесся первый гром.
Третья весть была необычайна:
Бог воскрес, и смерть побеждена!!
Эту весть победную примчала
Богом воскрешенная весна…—
И кругом луга зазеленели,
И теплом дохнула грудь земли,
И, внимая трелям соловьиным,
Ландыши и розы зацвели.
Для детского журнала.
Весть, что люди стали мучить Бога,
К нам на север принесли грачи…—
Потемнели хвойные трущобы,
Тихие заплакали ключи…
На буграх каменья — обнажили
Лысины, прикрытые в мороз,
И на камни стали капать слезы,
Злой зимой ощипанных берез.
И другие вести, горше первой,
Принесли скворцы в лесную глушь:
На кресте распятый, всех прощая,
Умер — Бог, Спаситель наших душ.
От таких вестей сгустились тучи,
Воздух бурным зашумел дождем…
Поднялись,— морями стали реки…
И в горах пронесся первый гром.
Третья весть была необычайна:
Бог воскрес, и смерть побеждена!!
Эту весть победную примчала
Богом воскрешенная весна…—
И кругом луга зазеленели,
И теплом дохнула грудь земли,
И, внимая трелям соловьиным,
Ландыши и розы зацвели.
Георгию Золотухину — во имя его яркое.
Соловей в долине дальней
Расцветает даль небес.
Трель расстрелится игральней,
Если строен гибкий лес —
Цивь-цинь-вью —
Цивь-цинь-вью —
Чок-й-чок.Перезвучально зовет: Ю.
Наклонилась утром венчально.
Близко слышен полет Ю.
Я и пою:
Стоит на крылечке
И ждет. Люблю.Песневей соловей.
На качелях ветвей
Лей струистую песню поэту.
Звонче лей, соловей,
В наковальне своей
Рассыпай искры истому лету.
Цивь-цинь-ций —
Цивь-цинь-ций —
Чтрррь-юй. Ю.Я отчаянный рыжий поэт
Над долинами-зыбками
Встречаю рассвет
Улыбками
Для.
Пускай для — не все ли равно.
Ветер. Трава.
В шкуре медвежьей мне тепло.
Спокойно.Слушай душу разливную, звонкую.
Мастер я —
Песнебоец —
Из СЛОВ ЗВОН Кую:
Солнцень лью соловью
В зазвучальный ответ,
Нити струнные вью.
Для поэта — поэт.Сердце — ясное, росное,
Звучное, сочное.
Сердце — серны изгибные вздроги.
Сердце — море молочное. Лейся.
Сердце голубя —
Сердце мое. Бейся.Звенит вода хрустальная,
Журчальная вода.
Моя ли жизнь устальная,
Устанет мчать года.
Я жду чудес венчающих,
Я счастье стерегу.
Сижу в ветвях качающих
На звонком берегу.
Цивь-цью-чок.
Чтрррь-йю. Ю.Ведь есть где-то дверца,
Пойду отворю.
Жаркое сердце
Отражает зарю.
Плль-плю-ций.
Ций-тюрьлью.
Солнцень вью.
Утрень вью.
Ярцень вью.
Любишь ты.
Я люблю. Ю.
Ций-йю-чок.
Чок-й-чок.В шелестинных грустинах
Зовы песни звончей.
В перепевных тростинах
Чурлюжурлит журчей.
Чурлю-журль.
Чурлю-журль.В солнцескате костер
Не горит — не потух
Для невест и сестер —
Чу. Свирелит пастух.
Тру-ту-ру.
Тру-ру-у.
Ту-ту-ту.
туру-тру-уВот еще один круг
Проницательный звучно.
Созерцательный друг
Неразлучно.
ТУру-тру-у.
И расстрельная трель.
Ций-вью-й-чок.
Чтрррь-йю, Ю.
И моя небовая свирель.
Лучистая
Чистая
Истая
Стая.Певучий пастух.
Соловей-Солнцелей.
Песневестный поэт.
И еще из деревни перекликный петух.
Рыбаки.
Чудаки.
Песнепьяницы.
Дети на кочке.
Играют.
Катают шар земной.
Поют:
Эль-лле-ле.
Аль-ллю-лю.
Иль-лли-ли.Ясный пастух одинокому солнцу
Над вселенной глубинами
Расточает звучально любовь,
Как и мы над долинами.
Туру-ту-ту.
ТУру-тамрай.
Эй, соловей, полюби пастуха,
Позови его трелью расстрельной.
Я — поэт, для живого стиха.
Опьяню тебя песней свирельной.
Хха-рра-мам —
Иди к нам.В чем судьба — чья.
Голубель сквозь ветвины.
Молчаль.
Все сошлись у журчья,
У на горке рябины,
Закачает качаль.
Расцветится страна,
Если песня стройна,
Если струйна струна,
И разливна звенчаль,
И чеканны дробины.Вот смотри:
На полянах
Босоногая девушка
Собирает святую
Траву Богородицы.
В наклонениях стана,
В изгибности рук —
Будто песня.
И молитву поет она:
Бла — го — ело — ви.
З. Н. ГиппиусСвежеет. Час условный.
С полей прошел народ.
Вся в розовом поповна
Идет на огород.В руке ромашек связка.
Под шалью узел кос.
Букетиками баска —
Букетиками роз.Как пава, величава.
Опущен шелк ресниц.
Налево и направо
Все пугала для птиц.Жеманница срывает
То злак, то василек.
Идет. Над ней порхает
Капустный мотылек.Над пыльною листвою,
Наряден, вымыт, чист, —
Коломенской верстою
Торчит семинарист.Лукаво и жестоко
Блестят в лучах зари —
Его младое око
И красные угри.Прекрасная поповна, —
Прекрасная, как сон,
Молчит, зарделась, словно
Весенний цвет пион.Молчит. Под трель лягушек
Ей сладко, сладко млеть.
На лик златых веснушек
Загар рассыпал сеть.Крутом моркови, репы.
Выходят на лужок.
Танцуют курослепы.
Играет ветерок.Вдали над косарями
Огни зари горят.
А косы лезвиями —
Горят, поют, свистят.Там ряд избенок вьется
В косматую синель.
Поскрипывая, гнется
Там длинный журавель
1.
И там, где крест железный, —
Все ветры на закат
Касаток стаи в бездны
Лазуревые мчат.Не терпится кокетке
(Семь бед — один ответ).
Пришпилила к жилетке
Ему ромашки цвет.А он: «Домой бы. Маша,
Чтоб не хватились нас
Папаша и мамаша.
Домой бы: поздний час».Но розовые юбки
Расправила. В ответ
Он ей целует губки,
Сжимает ей корсет.Предавшись сладким мукам
Прохладным вечерком,
В лицо ей дышит луком
И крепким табаком.На баске безотчетно
Раскалывает брошь
Своей рукою потной, —
Влечет в густую рожь.Молчит. Под трель лягушек
Ей сладко, сладко млеть.
На лик златых веснушек
Загар рассыпал сеть.Прохлада нежно дышит
В напевах косарей.
Не видит их, не слышит
Отец протоиерей.В подряснике холщовом
Прижался он к окну:
Корит жестоким словом
Покорную жену.«Опять ушла от дела
Гулять родная дочь.
Опять не доглядела!»
И смотрит — смотрит в ночь.И видит сквозь орешник
В вечерней чистоте
Лишь небо да скворечник
На согнутом шесте.С дебелой попадьею
Всю ночь бранится он,
Летучею струею
Зарницы осветлен.Всю ночь кладет поклоны
Седая попадья,
И темные иконы
Златит уже заря.А там в игре любовной,
Клоня косматый лист,
Над бледною поповной
Склонен семинарист.Колышется над ними
Крапива да лопух.
Кричит в рассветном дыме
Докучливый петух.Близ речки ставят верши
В туманных камышах.
Да меркнет серп умерший,
Висящий в облачках.
Была пора, когда, гнездо свивая,
Поют в лесах малиновка и дрозд,
Когда собой дубравы оглашая
Несется песнь весенняя из гнезд,
Когда светлей бывает тьма ночная
И ярче блеск золотооких звезд,
Когда весна развертывает смело,
Как ряд знамен, листочки розы белой…
Была пора, когда на дне долины
Едва блестит серебряный ручей,
Иль, с грохотом дробятся меж камней,
Он падает отвесно со стремнины;
Когда поет с зарею каватины
В тени ветвей зеленых соловей,
И каркает ворон голодных стая,
О пропитанье к небесам взывая…
Через пролив, как шумный караван,
Неслися птиц залетных вереницы,
На языке иных, чудесных стран,
Казалося, болтали эти птицы.
Как моряки, которым отпуск дан,
Бродящие по улицам столицы.
Когда народ, глазеющий на них,
Дивят их речь и вся повадка их.
Так в Киллингсворт явилася весна
Лет сто назад до нынешней эпохи,
Вороний крик в такие времена
У фермеров способен вызвать вздохи.
А птицами кишела вся страна,
И, ратуя о хлебе и горохе,
Решило тут собранье мудрецов
Предать на казнь грабителей певцов.
На головы отважных мародеров
Давно в тиши точилися ножи,
И комитет, без дальних разговоров,
Предупредить решился грабежи,
Известен всем лукавый птичий норов
И подвиги в полях овса и ржи…
Не страшен им ряд пугал в огороде,
Где хитрецы пируют на свободе.
Решили так: помещик величавый
С надменною осанкой и лицом,
А с ним — декан всегда и всюду правый,
Среди села слывущий мудрецом.
Он сыздавна такой покрылся славой,
Что улице, где был декана дом,
Со гражданами было в назиданье
По имени его дано названье.
Тут был пастор — испытанный Немврод,
Зверей и птиц великий истребитель,
Пред кем дрожал их беззащитный род.
Здесь также был идеалист — учитель,
Поэт в душе и юных дум властитель,
Прививший им ученья сладкий плод.
В досуга час; настроив робко лиру,
Он воспевал красавицу Эльмиру.
Собрание открыл помещик сам,
(Он избран был главой единогласно),
В молчании оратора словам
Внимали все кругом подобострастно,
И солоно пришлося тут певцам:
Всем им вина такой казалась ясной,
Что оправдать ничто их не могло;
А если так — с корнями рвите зло!
Когда в конце все высказали мненье,
Учитель встал, трепещущий, как лист,
Поколебать решившись обвиненье,
(Недаром он в душе был гуманист);
От помыслов славолюбивых чист,
Эльмирою прекрасной, без сомненья,
На подвиг свой незримо вдохновлен,
Заговорил красноречиво он:
«Платон, боясь найти судью в поэте
И критика, изгнал их из страны,
И вы сейчас решили в комитете
Убить гонцов, предвестников весны.
Певцов полей, крылатых менестрелей,
Что прелестью своих воздушных трелей
Пленяют нас, когда наш дух скорбит,
Как некогда пленял царя Давид.
Их умертвить! За пригоршню пшеницы,
За зернышко овса иль ячменя,
Которое ногами топчут жницы!
Убыток свой безмерно оценя,
Вы уделить жалеете крупицы
От благ своих певцам смиренным дня, —
Но склеванные ягоды не слаще
Мелодий их, звучащих в темной чаще.
Никто из вас не вспоминал о Том,
Кто создал их, кто даром песнопенья
Их одарил, в котором лишь в одном,
Их дум и чувств — живое выраженье!
Забыли вы в минутном ослепленье,
Что гнезда их там в вышине — звеном,
Невидимым, таинственным, чудесным,
Являются меж дольним и небесным!
Без певчих птиц печален каждый сад
И темные древесные вершины,
Где виден гнезд осиротелых ряд:
В больном мозгу, под слоем паутины
Безумия, порой хранятся так,
Собой сгущая наступивший мрак —
Обрывки слов, утративших значенье,
Бессвязных дум тревожное броженье.
Несчастных птиц названиями: — вор,
Клеймите вы: — и хищник и грабитель,
Но как неправ подобный приговор!
Ведь этот вор — он лучший охранитель
Садов и жатв, — лишь он дает отпор
Их недругам, как грозный истребитель
Всех слизняков, улиток и червей.
Губящих цвет и завязи ветвей.
Ка́к проповедь любви и всепрощенья,
Я повторю моим ученикам,
И к жизни им внушу я уваженье,
Что разлита во всем Его творенье,
И как завет Господень передам
О милости к несчастным беднякам,
Когда отцы, упорно негодуя,
Идут вразрез со всем, чему учу я?»
Учитель смолк, и ропот меж собранья
Вмиг пробежал, как легкий шум листвы,
И многие оратора воззванье
Одобрили кивками головы;
Но тех, кто цель всего существованья
Нашел в уходе за скотом — увы!
Нельзя смягчить… Все слушали охотно,
Но был вопрос решен бесповоротно.
Зато успех иного рода в школе
Стяжал себе защитник бедных птиц;
Овации предметом поневоле
Явившийся со стороны девиц
И юношей, он в новом ореоле
Предстал очам одной из учениц —
Красавицы Эльмиры. Так учитель,
Хоть побежден, был все же победитель!
И начались убийства без числа.
Сады, поля желтеющей пшеницы
Окутала пороховая мгла,
И падали от пули вражьей птицы.
Повсюду кровь невинная текла,
Пятнавшая истории страницы.
Везде тоска и ужас без границ:
Варфоломеевская ночь для птиц!
Прошла весна, и наступило лето,
С небес лились палящие лучи,
И ими так земля была нагрета,
Что даже камни были горячи.
На яблонях погибла масса цвета,
И луг исчез под тучей саранчи,
А рой червей в полях и в огороде
Хозяйничал повсюду на свободе.
Как Ирод, ими пожираем был,
Весь городок за то, что избиенью,
Как этот царь, невинных осудил.
Там, где листва своей манила тенью,
Рой гусениц приют надежный свил,
И, к общему испугу и смущенью,
На головы гуляющих с ветвей
Вдруг падал дождь улиток и червей.
Нашествием ужасных насекомых
Испуганный, задумался народ,
И многие сознали сразу промах;
Произошел в умах переворот;
Кто обвинял начальство и знакомых,
А кто искал желаемый исход,
Но каждый был в смущении немалом,
Как ученик, с дурным пришедший баллом.
И осень к ним явилась в том году,
Не золотом одета и багрянцем, —
Листы, кой-где висевшие в саду
И от стыда сгоравшие румянцем,
Спеша опасть, топилися в пруду
И август им казался самозванцем.
А буйный вихрь на сотни голосов
Оплакивал замолкнувших певцов.
Прошла зима, и вот с весною новой
Был поражен спокойный городок,
(Решили все что случая такого
И старожил запомнить бы не мог).
Большой фургон, род ящика простого,
Везжал туда. Он вдоль и поперек
Уставлен был рядами новых клеток,
Где стаи птиц резвились между веток.
Сюда, со всей окрестной стороны
Собрали их. Открылась дверь темницы
Их временной — и отыскать вольны
Пристанище, взвилися к небу птицы;
И по лесам тотчас их вереницы
Рассеялись, как вестники весны,
А песня их, скажу я между нами,
Насмешкою звучала над властями.
Но радостней на следующий день
Неслися их серебряные трели,
Когда вступал с Эльмирою под сень
Церковную — учитель. Звонко пели
Колокола, из дальних деревень
Спешил народ, и наши менестрели,
К безоблачным взвиваясь небесам,
Их песнею благословляли там!