Найдено стихов - 770.
На одной странице показано - 35.
Чтобы посмотреть как можно больше стихов из коллекции, переходите по страницам внизу экрана.
Стихи отсортированы так, что в начале Вы будете видеть более короткие стихи.
На последней странице Вы можете найти самые длинные стихи по теме.
Зачем судьбы причуда
Нас двух вела сюда,
И врозь ведет отсюда
Нас вновь бог весть куда? Зачем, скажи, ужели
Затем лишь, чтоб могло
Земных скорбей без цели
Умножиться число? Чтобы солгал, сияя,
Маяк и этот мне?
Чтоб жизни шутка злая
Свершилася вполне? Чтоб всё, что уцелело,
Что с горечью потерь
Еще боролось смело,
Разбилося теперь? Иль чтоб свершилось чудо?
Иль чтоб взошла звезда?..
Зачем судьбы причуда
Нас двух вела сюда?!
Вперяю взор, бессильно жадный:
Везде кругом сырая мгла.
Каким путем нить Ариадны
Меня до бездны довела? Я помню сходы и проходы,
И зал круги, и лестниц винт,
Из мира солнца и свободы
Вступил я, дерзкий, в лабиринт.В руках я нес клубок царевны,
Я шел и пел; тянулась нить.
Я счастлив был, что жар полдневный
В подземной тьме могу избыть.И, видев странные чертоги
И посмотрев на чудеса,
Я повернул на полдороге,
Чтоб выйти вновь под небеса, Чтоб после тайн безлюдной ночи
Меня ласкала синева,
Чтоб целовать подругу в очи,
Прочтя заветные слова… И долго я бежал по нити
И ждал: пахнет весна и свет.
Но воздух был все ядовитей
И гуще тьма… Вдруг нити — нет.И я один в беззвучном зале.
Мой факел пальцы мне обжег.
Завесой сумерки упали.
В бездонном мраке нет дорог.Я, путешественник случайный,
На подвиг трудный обречен.
Мстит лабиринт! Святые тайны
Не выдает пришельцам он.
Не верь, что ты поэта шире
И более, чем он, в строю.
Хоть ты решаешь судьбы мира,
А он всего только свою.Тебе б — в огонь. Ему — уснуть бы,
Чтоб разойтись на миг с огнем.
Затем, что слишком эти судьбы
Каким-то чертом сбиты в нем.И то, что для тебя как небо,
Что над тобой — то у него
Касается воды и хлеба
И есть простое естество.
Не все ль равно, была ль ты мне верна?
И был ли верен я, не все равно ли?
Не нами наша близость решена,
И взоры уклонить у нас нет воли.
Я вновь дрожу, и снова ты бледна,
В предчувствии неотвратимой боли.
Мгновенья с шумом льются, как поток,
И страсть над нами взносит свой клинок.
Кто б нас ни создал, жаждущих друг друга,
Бог или Рок, не все ли нам равно!
Но мы — в черте магического круга,
Заклятие над нами свершено!
Мы клонимся от счастья и испуга,
Мы падаем — два якоря — на дно!
Нет, не случайность, не любовь, не нежность, —
Над нами торжествует — Неизбежность.
Кабы нас с тобой — да судьба свела —
Ох, веселые пошли бы по земле дела!
Не один бы нам поклонился град,
Ох мой родный, мой природный, мой безродный брат!
Как последний сгас на мосту фонарь —
Я кабацкая царица, ты кабацкий царь.
Присягай, народ, моему царю!
Присягай его царице, — всех собой дарю!
Кабы нас с тобой — да судьба свела,
Поработали бы царские на нас колокола,
Поднялся бы звон по Москве-реке
О прекрасной самозванке и ее дружке.
Нагулявшись, наплясавшись на земном пиру,
Покачались бы мы, братец, на ночном ветру…
И пылила бы дороженька — бела, бела, —
Кабы нас с тобой — да судьба свела!
Набегают вечерние тени,
Погасает сиянье за далью.
Облелеянный тихой печалью,
Уронил я письмо на колени.
Облелеянный тихой печалью,
Вспоминаю ненужные грезы…
А в душе осыпаются розы,
Погасает сиянье за далью.
Да, в душе осыпаются розы.
Милый брат! ты звездой серебристой
Заблестел над тропинкой росистой,
Ты внушил нам ненужные грезы!
Милый брат! ты звездой серебристой
Заблестел на ночном небосклоне,
Но предтечей безвестных гармоний
Закатился за далью росистой.
Ты предтечей безвестных гармоний
Тихо канул в вечерние тени!
Уронил я письмо на колени,
Утонул я в ночном небосклоне…
Да, ты несчастна — и мой гнев угас.
Мой друг, обоим нам судьба — страдать.
Пока больное сердце бьется в нас,
Мой друг, обоим нам судьба — страдать.Пусть явный вызов на устах твоих,
И взор горит, насмешки не тая,
Пусть гордо грудь трепещет в этот миг, —
Ты всё несчастна, как несчастен я.Улыбка горем озарится вдруг,
Огонь очей слеза зальет опять,
В груди надменной — язва тайных мук,
Мой друг, обоим нам судьба — страдать.
День, из душных дней, что клеймены
на рынке белых бредов;
Где вдоль тротуаров кайманы
лежат как свертки пледов;
Перекинутый трамваем, где
гудит игуанадон;
Ляпис-надписями «А.М.Д.»
крестить пивные надо
И, войдя к Верхарну, в «Leg Soirs»,
в рифмованном застенке
Ждать, что в губы клюнет казуар,
насмешлив и застенчив.
День, из давних дней, что ведомы,
измолоты, воспеты,
Тех, что выкроили ведуны
заранее аспекты,
Сквасив Пушкина и тропики
в Эсхиле взятой Мойрой,
Длить на абсолютах трепаки
под алгоритмы ойры,
Так все кинофильмы завертев,
что (тема Старой Школы)
В ликах Фра-Беато скрыт вертеп, —
Эдем, где Фрины голы!
День, из долгих дней, не дожитых,
республика, в которой,
Трость вертя, похож на дожа ты
на торном Bucentoro,
И, плывя, дрожишь, чтоб опухоль
щек, надувавших трубы,
Вдруг не превратилась в выхухоль
большой банкирской шубы,
И из волн, брызг, рыб и хаоса, —
строф оперных обидней,
Не слепились в хоры голоса
лирических обыдней!
Увы! Не избегу судьбы я,
Как загремят издалека
Там громовые, голубые,
В твердь возлетая облака,
Зане взволнованные силы
Их громовой круговорот, —
Над бездной мировой могилы
Молниеблещущий полет.
В поток быстротекущей жизни,
В житейский грозовой туман,
Забыв о неземной отчизне,
Низринулся, и всё — обман.
Увы! Не избегу судьбы я.
И смерть моя недалека.
И громовые, голубые
В дверь возлетают облака.
Люди! Вы слышите:
Звон похоронный?
Что же вы дышите
Леностью сонной!
Что же в беспечности
Радостей ждете!
Голоса вечности
Не узнаете?
Пробудитесь, уходите
Прочь от башен и дворцов,
Прах сандалий отрясите
За порогом городов.
Мы уйдем в глухие степи,
Убежим в ущелья гор,
Там в тиши, как в тайном склепе,
Спрячем, скроем свой позор!
Человек был в нас унижен, —
Душу вновь мы обретем
В тишине пустынных хижин,
В дебрях скал над шалашом.
Пусть на улицах, у зданий
Стонут сосны и трава,
Бродит зверь в немом тумане,
Кличет филин и сова.
Пусть разрушится твердыня
Строгих башен и дворцов.
Лучше, братья, нам в пустыне,
За порогом городов.
Братья! вы слышите:
Звон похоронный?
Что же вы дышите
Леностью сонной!
Что же в беспечности
Радостей ждете!
Голоса вечности
Не узнаете?
Ты юная Южная роза,
Тебя я не мог не заметить,
Судьбы роковая угроза
Велела мне алую встретить.
Судьба угрожает, но нежно,
Гремучей раскинуться тучей,
Овеять расцвет твой безбрежно,
Звучать как источник певучий.
Вот молния в сердце разятом,
Я жду твоего поцелуя,
И дождь пробегает по скатам,
Рыдая, звеня, и ликуя.
Я посетил твой прах, забытый и далекий,
На сельском кладбище, среди простых крестов,
Где ты, безвестный, спишь, как в жизни, одинокий,
Любовник тишины и несказанных снов.
Ты позабыт давно друзьями и врагами,
И близкие тебе давно все отошли,
Но связь давнишняя не порвалась меж нами,
Двух клявшихся навек — жить радостью земли!
И здесь, в стране чужой, где замки над обрывом
Ревниво берегут сны отошедших дней,
Где бурная река крутит своим разливом
Ряды поверженных, воде врученных пней;
Где старые дубы и сумрачные вязы,
Как в годы рыцарей, стоят глухой стеной;
Где ночью, в синеве, всемирные алмазы
Спокойно бодрствуют над юной вновь страной;
Ты мой заслышал зов, такой же, как и прежде!
Я радостно воззвал, и ты шепнул: «Живи!
Дыши огнем небес, верь песне и надежде,
И тело сильное опять отдай любви!»
Ты мне сказал: «Я здесь, один, в лесу зеленом,
Но помню, и сквозь сон, мощь бури, солнца, рек,
И ветер, надо мной играя тихим кленом,
Поет мне, что земля — жива, жива вовек!»
Он жил избушке низкой
И день и ночь
А облака пурпуровою низкой
Бежали прочь
Он закрывал причудливо словами
Провалы дня
И ближние качали головами
На меня
Тогда он построил дворец
И прогнал всех прочь
Высился грузно телец
Созерцая ночь
Длились рукоплесканья
Текла толпа
Какие-то сказанья
Вились у столпа
Дворец стал его Голгофой
Кто же был пилатом
Кто стучался «Однобровой»
К его латам
Ты заковался в эти латы
Неспроста
Судьба. Судьба куда вела ты
Его с поста
Судьба Судьба кому сказала
Ты первый час.
Что опустела зала
И умер газ
На поле жизненного боя,
Где Рок влечет нас, как самум, —
Душа возжаждала покоя,
Молитв и одиноких дум!
И вот, презрев соблазн свободы
И мира призрачную ширь,
Сошел я под глухие своды,
В твои затворы, монастырь!
Вне стен — и ужас и веселье,
Пиры любви и красоты.
Но здесь хранит ревниво келья
Всегда спокойные мечты.
Я жизни иноческой свято
Блюду определенный чин,
И дни, с восхода до заката, —
Как ряд медлительных годин.
Люблю я благовест рассвета,
Церковной службы череду,
Степенность братского привета,
Ночь, посвященную труду.
Мне хорошо, под буйство бури,
При кротком блеске ночника,
На тщательной миниатюре
Чертить узоры лепестка;
Иль, не спеша слагая главы
И им не ведая конца,
Припоминать о жажде славы,
В миру сжигающей сердца.
Смиренный жизни путь цветами устилая,
Живи, мой милый друг, судьбу благословляя,
И ввек любимцем будь ее.
Блаженство вольности, любви, уединенья
И муз святые вдохновенья
Проникнут сладостью все бытие твое.
А мне судьба велит за счастием гоняться,
Искать его, не находить,
Но я не буду с ней считаться,
Коль будешь ты меня любить.
(Серпантин)
Я, печален, блуждаю меж знакомых развалин,
Где, давно ли, рыдал я от ласкательной боли!
Камни те же, и тот же ветер, медленный, свежий,
Мглу колышет, и берег маргаритками вышит…
Но иное томленье душу режет в покое:
Вместо жгучей печали — сон, как осень, тягучий!
Эти камни так тверды! и уныло близка мне
Эта башня под мхами, с ее думой всегдашней
О далеком, отшедшем, дорогом, хоть жестоком!
Родился сын у бедняка.
В избу вошла старуха злая.
Тряслась костлявая рука,
Седые космы разбирая.
За повитухиной спиной
Старуха к мальчику тянулась
И вдруг уродливой рукой
Слегка щеки его коснулась.
Шепча невнятные слова,
Она ушла, стуча клюкою.
Никто не понял колдовства.
Прошли года своей чредою,
Сбылось веленье тайных слов:
На свете встретил он печали,
А счастье, радость и любовь
От знака темного бежали.
Ты — как камень самоцветный,
Ты — как жемчуг маргерит:
Тайный пламень, чуть заметный,
В глубине его горит.
Я — как уголь: жгучим горном
Пережженный, я погас, —
Но таится в угле черном
Ослепительный алмаз.
Года круг велик и долог,
В круге целый мир сокрыт:
И включил священный Пролог
Книгу тайны — Маргерит.
Книгу ль тайн не облечете
В пышный бархат и атлас?
Пусть блестит на переплете
В ясном золоте алмаз!
Выпал жребий предрешенный:
Уголь — я, ты — маргерит.
Но мой лик преображенный
Пред твоей душой горит!
Куда меня ведет подруга —
Моя судьба, моя судьба?
Бредем, теряя кромку круга
И спотыкаясь о гроба.Не видно месяца над нами,
В сугробах вязнут костыли,
И души белыми глазами
Глядят вослед поверх земли.Ты помнишь ли, скажи, старуха,
Как проходили мы с тобой
Под этой каменной стеной
Зимой студеной, в час ночной,
Давным-давно, и так же глухо,
Вполголоса и в четверть слуха,
Гудело эхо за спиной?
В бочке обмерзлой вода колыхается,
Жалко дрожит деревянный черпак;
Мальчик-вожатый из сил выбивается,
Бочку на горку не втащит никак.
Зимняя улица шумно взволнована,
Сани летят, пешеходы идут,
Только обмерзлая бочка прикована:
Выем случайный и скользок и крут.
Ангел сверкает блестящим воскрылием,
Ангел в лучистом венце над челом,
Взял за веревку и легким усилием
Бочку вкатил на тяжелый под ем.
Крестится мальчик, глядит неуверенно,
Вот покатил свои санки вперед.
Город шумит неизменно, размеренно,
Сани летят и проходит народ.
Хоть счастие судьбой даровано не мне,
Зачем об этом так напоминать небрежно?
Как будто бы нельзя в больном и сладком сне
Дозволить мне любить вас пламенно и нежно.Хотя б признался я в безумиях своих,
Что стоит робкого вам не пугать признанья?
Что стоит шелк ресниц склонить вам в этот миг,
Чтоб не блеснул в очах огонь негодованья? Участья не прошу — могла б и ваша грусть,
Хотя б притворная, родить во мне отвагу,
И, издали молясь, поэт-безумец пусть
Прекрасный образ ваш набросит на бумагу.16 июня 1890
Pax tihi, Marce, evangelista meus.(Надпись па книге, которую держит в лапах лев Святого Марка)Кем открыт в куске металла
Ты, святого Марка лев?
Чье желанье оковало
На века — державный гнев?
«Мир тебе, о Марк, глашатай
Вечной истины моей».
И на книгу лев крылатый
Наступил, как страж морей.
Полузверь и полуптица!
Охраняема тобой,
Пять веков морей царица
Насмехалась над судьбой.
В топи илистой лагуны
Встали белые дворцы,
Пели кисти, пели струны,
Мир судили мудрецы.
Сколько гордых, сколько славных,
Провожая в море день,
Созерцали крыл державных
Возрастающую тень.
И в святые дни Беллини
Ты над жизнью мировой
Так же горд стоял, как ныне
Над развенчанной страной.
Я — неведомый прохожий
В суете других бродяг;
Пред дворцом, где жили дожи,
Генуэзский вьется флаг;
Не услышишь ты с канала
Тасса медленный напев;
Но, открыт в куске металла,
Ты хранишь державный гнев.
Над толпами, над веками,
Равен миру и судьбе,
Лев с раскрытыми крылами
На торжественном столбе.
9/22 июня 1902
ВенецияМир тебе, Марк, мой евангелист (лат.).
Не хочет судьба мне дарить
Любовных тревог и волнений;
Она не даёт мне испить
Из кубка живых наслаждений.
И грёзу я плотью облёк,
И дал ей любовные речи,
Надел ей на кудри венок,
Прозрачное платье на плечи,
И в сумраке летних ночей
На зов мой она появлялась
И, сбросив одежду с плечей,
Ласкаясь, ко мне прижималась.
Когда же разрежут восток
Лучи восходящего солнца,
И, встретив их яркий поток,
Зардеются стёкла оконца,
Она становилась бледна,
Печально меня целовала,
И в узком просвете окна
В сияньи небес исчезала.
К чему чернеющий контур
Ты прячешь, гневный гигант, —
В тишине распластанный кондор
Над провалами сонных Анд?
В неделях бархатных кроясь,
Ты медлишь, чтоб, сон улуча,
Проступить сквозь атласную прорезь
Мига, разя сплеча.
Кровь тебе — в холодную сладость!
Медяное лицо поверни.
Где постромок серебряных слабость
У разбившей ось четверни?
Утаишь ли чудовищность крыльев?
Их нашим трепетом смерь!
Там, за кругом лампы, открытой
По ковру распростерта смерть.
Что ж! клонясь к безвольным бумагам,
Черчу пейзажи планет:
От кондоров горных у мага
Заклинаний испытанных нет.
Доволен я своей судьбой.
Всё — явь, мне ничего не снится.
Лесок сосновый, молодой;
Бежит бесенок предо мной;
То хрустнет веточкой сухой,
То хлюпнет в лужице копытце.
Смолой попахивает лес,
Русак перебежал поляну.
Оглядывается мой бес.
«Не бойся, глупый, не отстану:
Вот так на дружеской ноге
Придем и к бабушке Яге.
Она наварит нам кашицы,
Подаст испить своей водицы,
Положит спать на сеновал.
И долго, долго жить мы будем,
И скоро, скоро позабудем,
Когда и кто к кому пристал
И кто кого сюда зазвал».
Июльский сумрак лепится
К сухим вершинам лип;
Вся прежняя нелепица
Влита в органный всхлип;
Семь ламп над каруселями —
Семь сабель наголо,
И белый круг усеяли,
Чернясь, ряды голов.
Рычи, орган, пронзительно!
Вой истово, литавр!
Пьян возгласами зритель, но
Пьян впятеро кентавр.
Гудите, трубы, яростно!
Бей больно, барабан!
За светом свет по ярусам, —
В разлеты, сны, в обман!
Огни и люди кружатся,
Скорей, сильней, вольней!
Глаза с кругами дружатся,
С огнями — пляс теней.
Круги в круги закружены,
Кентавр кентавру вслед…
Века ль обезоружены
Беспечной скачкой лет?
А старый сквер, заброшенный,
Где выбит весь газон,
Под гул гостей непрошеных
Глядится в скучный сон.
Он видит годы давние
И в свежих ветках дни,
Где те же тени вставлены,
Где те же жгут огни.
Все тот же сумрак лепится
К зеленым кронам лип;
Вся древняя нелепица
Влита в органный всхлип…
Победа ль жизни трубится —
В век, небылой досель, —
Иль то кермессы Рубенса
Вновь вертят карусель?
Юнии Анреп
Судьба ли так моя переменилась,
Иль вправду кончена игра?
Где зимы те, когда я спать ложилась
В шестом часу утра?
По-новому, спокойно и сурово,
Живу на диком берегу.
Ни праздного, ни ласкового слова
Уже промолвить не могу.
Не верится, что скоро будут святки.
Степь трогательно зелена.
Сияет солнце. Лижет берег гладкий
Как будто теплая волна.
Когда от счастья томной и усталой
Бывала я, то о такой тиши
С невыразимым трепетом мечтала
И вот таким себе я представляла
Посмертное блуждание души.
Нет, я люблю тебя не яростной любовью,
Вскипающей, как ключ в безбрежности морской,
Не буду мстить тебе стальным огнем и кровью,
Не буду ждать тебя, в безмолвной тьме, — с тоской.
Плыви! ветрила ставь под влажным ветром косо!
Ты правишь жадный бег туда, где мира грань,
А я иду к снегам, на даль взглянуть с утеса.
Мне — строгие стези, ты — морем дух тумань.
Но, гребень гор пройдя, ущелья дня и ночи,
И пьян от всех удач, и от падений пьян,
Я к морю выйду вновь, блеснет мне пена в очи, —
И в Город я вступлю, в столицу новых стран.
И там на пристани я буду, в час рассветный, —
Душа умирена воскресшей тишиной, —
С уверенностью ждать тебя, как сон заветный,
И твой корабль пройдет покорно предо мной.
Мой образ был в тебе, душа гляделась в душу,
Былое выше нас — мы связаны — ты мой!
И будешь ты смотреть на эту даль, на сушу,
На город утренний, манящий полутьмой.
Твой парус проводив, опять дорогой встречной,
Пойду я — странник дней, — и замолчит вода.
Люблю я не тебя, а твой прообраз вечный,
Где ты, мне все равно, но ты со мной всегда!
А наши судьбы, помыслы и слава,
мечты, надежды, радость и беда —
сейчас еще расплавленная лава,
текущая в грядущие года.Ничто не затеряется, не сгинет,
и эта лава, наших судеб сплав,
от дуновенья времени остынет,
прекраснейшие формы отыскав.Возникнут многозвучные поэмы,
томов бессмертных непреклонный ряд.
В них даже те из нас, что нынче немы,
взволнованно дыша, заговорят.За глубину их, зрелость, безупречность
их в собственность охотно примет вечность
сокровищ мира бережная мать —
и классикой велит именовать.Но рядом с ними будет жить веками
тот первый мастер, что в избытке сил
живую лаву голыми руками
брал, обжигаясь, и лепил.
Свершатся сроки: загорится век,
Чей луч блестит на быстрине столетий,
И твердо станет вольный человек
Пред ликом неба на своей планете.
Единый Город скроет шар земной,
Как в чешую, в сверкающие стекла,
Чтоб вечно жить ласкательной весной,
Чтоб листьев зелень осенью не блекла;
Чтоб не было рассветов и ночей,
Но чистый свет, без облаков, без тени;
Чтоб не был мир ни твой, ни мой, ничей,
Но общий дар идущих поколений.
Цари стихий, владыки естества,
Последыши и баловни природы,
Начнут свершать, в веселье торжества,
Как вечный пир, ликующие годы.
Свобода, братство, равенство, все то,
О чем томимся мы, почти без веры,
К чему из нас не припадет никто, —
Те вкусят смело, полностью, сверх меры.
Разоблаченных тайн святой родник
Их упоит в бессонной жажде знанья,
И Красоты осуществленный лик
Насытит их предельные желанья.
И ляжем мы в веках как перегной,
Мы все, кто ищет, верит, страстно дышит,
И этот гимн, в былом пропетый мной,
Я знаю, мир грядущий не услышит.
Мы станем сказкой, бредом, беглым сном,
Порой встающим тягостным кошмаром.
Они придут, как мы еще идем,
За все заплатят им, — мы гибнем даром.
Но что ж! Пусть так! Клони меня, Судьба!
Дышать грядущим гордая услада!
И есть иль нет дороги сквозь гроба,
Я был! я есмь! мне вечности не надо!
У каждого своя судьба.
Не рок и не веленье бога,
А просто долгая дорога
Или короткая тропа.
Где на обочине цветы
Иль злые заросли крапивы.
Мы все в пути нетерпеливы.
Когда до счастья полверсты.
Когда до счастья только миг.
Последний штрих,
Рывок последний,
А может, только взгляд ответный
Иль новорожденного крик.
Ты верь в свою судьбу, мой друг.
Она приходит на рассвете
За чей-то стол
Иль в чьи-то сети.
Ей ждать ленивых недосуг.
А потому запомни впредь
Судьба лишь с сильными поладит.
Иначе жизни всей не хватит
Ту стометровку одолеть.
Посв. А. Курсинскому
Летит земля на крыльях духа тьмы,
Летит навстречу солнцу,
И сонный город, и наш путь, и мы,
И мы стремимся к солнцу.
Еще в душе глядят ее глаза,
Неясное виденье полуночи.
Еще звучат, как отзвук, голоса,
Гремевшие в минуту полуночи.
Но рядом с ней — забытый силуэт,
Забытый лик, магически манящий,
И новый хор из дали шлет ответ,
Невнятный гимн, магически манящий.
И мы с тобой, мой брат, мой спутник, мы
Вдыхаем гимны солнцу,
И шар земли на крыльях духа тьмы
Летит навстречу солнцу.
Память, это луч небесный
Тем, кто может вспомнить счастье,
Тем, кто может слить начало
С ожидавшимся концом,
В жизни может быть и тесной,
Но исполненной участья,
Где любовь Судьбу встречала
С вечно-радостным лицом.
Память, это совесть тёмных,
Память, это бич небесный,
Память, это окрик судный
Для не веривших в Судьбу,
Лик Владельца дней заёмных,
Вид улик в игре бесчестной,
Сон заснувших в сказке чудной
И проснувшихся — в гробу.
Я был разорван мукой страстной,
Язвим извилистой тоской,
Когда безмерный, но безгласный
Во тьме ты вырос предо мной.
Созданье канувших столетий!
Вонзая в небо две иглы,
Ты встал при тихом звездном свете
Как властелин окрестной мглы.
Моим мечтам, всегда тревожным,
Моей бессильной воле — ты
Сказал без слов о невозможном
Слияньи силы и мечты!
Меня сдавил ты, неотступный,
Всей тяжестью былых времен,
И был я, жалкий и преступный,
Твоим величьем обличен!
И вот — бродяга безымянный
На темной площади поник
Перед тобой, старик венчанный,
Как пред Изидой ученик.
Темами для будущих стихов —
Может обернуться жизнь поэта.
Вся — от торжества и до грехов,
Вся — от горькой тьмы до света.
Это только внешне о себе
Откровенно говорит поэт нам.
Речь его, по сути, о судьбе
И о буднях Родины заветной.
Время через частные черты
Снова распахнется настежь.
Все — от неожиданной беды
До чужого счастья.
У поэта нет других забот,
Как открыться людям.
Потому что в нем всегда живет
Эта схожесть судеб.