Ступни горят, в пыли дорог душа…
Скажи: где путь к невидимому граду?
— Остановись. Войди в мою ограду
И отдохни. И слушай не дыша,
Как ключ журчит, как шелестят вершины
Осокорей, звенят в воде кувшины…
Учись внимать молчанию садов,
Дыханью трав и запаху цветов.
Стояла лестница однажды у стены.
Хотя ступени все между собой равны,
Но верхняя ступень пред нижними гордилась.
Шел мимо человек, на лестницу взглянул,
Схватил ее, перевернул —
И верхняя ступень внизу уж очутилась.
Так человек иной на вышине стоит,
Гордится — и глядишь: как раз наниз слетит.
Возьмем в пример Наполеона:
Как сатана с небес, так он слетел со трона.
— Среди примет ты видел след?
— Ступня ее. Сомненья нет.
— Из праха вырежь ту ступню,
И дай ее обнять огню.
Ее лизнет язык огня,
И станет слушаться ступня.
— А что потом? А как потом?
Ступню куда мы поведем?
— Возьмешь ты бережно тот прах,
И в трех его яви цветах.
Оденешь в красный лоскуток,
И подожди, да минет срок.
Оденешь в черный, завяжи,
Ступню в том черном подержи.
И после в желтый лоскуток
Замкни, и выдержи зарок.
— А что потом? Горит ступня.
И пляшет, мучает меня.
— Потом цветную нить скрути,
К подушке ближе помести.
Ступню на занавесь повесь,
И в жаркой мысли медли весь.
Зеленый прутик отыщи,
Хлещи, семь раз ее хлещи.
При смене зорь, в полночный час,
Хлещи, хоть спи, хлещи семь раз.
И припевай: Любви ищу.
Не землю, сердце я хлещу.
— Смотри, дрожит, идет ступня,
Люби меня! Люби меня!
— Среди примет ты видел след?
— Ступня ея. Сомненья нет.
— Из праха вырежь ту ступню,
И дай ее обнять огню.
Ее лизнет язык огня,
И станет слушаться ступня.
— А что̀ потом? А как потом?
Ступню куда мы поведем?
— Возьмешь ты бережно тот прах,
И в трех его яви цветах.
Оденешь в красный лоскуток,
И подожди, да минет срок.
Оденешь в черный, завяжи,
Ступню в том черном подержи.
И после в желтый лоскуток
Замкни, и выдержи зарок.
— А что̀ потом? Горит ступня.
И пляшет, мучает меня.
— Потом цветную нить скрути,
К подушке ближе помести.
Ступню на занавесь повесь,
И в жаркой мысли медли весь.
Зеленый прутик отыщи,
Хлещи, семь раз ее хлещи.
При смене зорь, в полночный час,
Хлещи, хоть спи, хлещи семь раз.
И припевай: Любви ищу.
Не землю, сердце я хлещу.
— Смотри, дрожит, идет ступня,
Люби меня! Люби меня!
Сердце дремлет, но сердце так чутко,
Помнит всё: и блаженство, и боль.
Те лучи догорели давно ль?
Как забыть тебя, грустный малютка,
Синеглазый малютка король?
Ты, как прежде, бредёшь чрез аллею,
Неуступчив, надменен и дик;
На кудрях — золотящийся блик…
Я молчу, я смущённо не смею
Заглянуть тебе в гаснущий лик.
Я из тех, о мой горестный мальчик,
Что с рожденья не здесь и не там.
О, внемли запоздалым мольбам!
Почему ты с улыбкою пальчик
Приложил осторожно к губам?
В бесконечность ступень поманила,
Но, увы, обманула ступень:
Бесконечность окончилась в день!
Я для тени тебе изменила,
Изменила для тени мне тень.
Так приближается удар
За сладким, из-за ширмы лени,
Во всеоружьи мутных чар
Довольства и оцепененья.Стоит на мертвой точке час
Не оттого ль, что он намечен,
Что желчь моя не разлилась,
Что у меня на месте печень? Не отсыхает ли язык
У лип, не липнут листья к нёбу ль
В часы, как в лагере грозы
Полнеба топчется поодаль? И слышно: гам ученья там,
Глухой, лиловый, отдаленный.
И жарко белым облакам
Грудиться, строясь в батальоны.Весь лагерь мрака на вид
Полнеба топчется поодаль?
В чаду стоят плетни. В чаду —
Телеги, кадки и сараи.Как плат белы, забыли грызть
Подсолнухи, забыли сплюнуть,
Их всех поработила высь,
На них дохнувшая, как юность._________Гроза в воротах! на дворе!
Преображаясь и дурея,
Во тьме, в раскатах, в серебре,
Она бежит по галерее.По лестнице. И на крыльцо.
Ступень, ступень, ступень.- Повязку!
У всех пяти зеркал лицо
Грозы, с себя сорвавшей маску.
1915
БасняШел некто близ палат через господский двор,
И видит, что слуга метет в том доме сени.
Подмел — и с лестницы потом счищать стал сор,
Но только принялся не с верхней он ступени,
А с той,
Которая всех ниже.
Чиста ступень — слуга с метлой
На ту, которая к сметенной ближе:
И та чиста.
Слуга мой начал улыбаться:
«Без двух, без двух», — кричит спроста —
И ну за третью приниматься.
Подмел и ту — еще убавилось труда:
Глядь вниз — нежданная беда!
Уж чистых двух опять не видно из-под сора.
«Эх! сколько всякого накидано здесь вздора! —
Слуга сквозь зуб ворчит. — Гну спину целый час
А не спорится и с трудами,
Как будто сеют на заказ».
Пошел бедняк обратными следами
Метеное вторично подметать.
Вот вподлинну пылинки не видать,
Но только чистота не долго та продлилась,
И нижняя ступень
Опять от верхней засорилась.
Слуга стал в пень,
Устанешь поневоле,
Раз десять вниз сошел иль боле.
«Дурак! Дурак! —
Прохожий закричал тут, выйдя из терпенья. —
Да ты метешь не так.
Ну если бы какого где правленья
Желая плутни истребить,
Кто начал наперед меньших тузить:
Сперва бы сторожа, привратных и копистов,
Потом подьячий род, канцеляристов,
Потом секретарей,
А там-то бы взялся и за судей:
То скоро ли бы он завел в судах порядки?
Судью подьячим не уймешь,
Подьячего хоть в трут сожжешь,
Судья все станет грабить взятки».
Ах, мне хотелось бы немножко отдохнуть!
Я так измучился, мне в тягость все заботы,
И ждать, надеяться — нет сил и нет охоты,
Я слишком долго жил, мне хочется уснуть.
Вот видишь, я устал. Я жил еще немного,
Но слишком долго жил: Мой день длинней, чем год.
Я столько знал тоски, я столько знал невзгод,
Что бесконечною мне кажется дорога, —
Дорога прошлого. Еще одна ступень,
Еще ступень, еще… И вот слабеют силы,
И тени прошлого мне более не милы,
И ночь заманчива, и ненавистен день…
Уснуть, навек уснуть! Какое наслажденье!
И разве смерть страшна? Жизнь во сто крат страшней.
Всего несносней цепь минут, часов, и дней,
Ужасно правды ждать и видеть заблужденье,
И пыл своей души бесцельно расточать,
Жить в неизвестности мучительной и странной,
И вечно раздражать себя мечтой обманной,
Чтоб тотчас же се с насмешкой развенчать.
Но ты не сердишься? Я жалуюсь, тоскую…
Ну, нет, конечно нет… Я знаю, ты добра,
О, запоздалая, о, нежная сестра!
Дай руку мне свою… вот так… я поцелую,
Я буду целовать все пальчики твои, —
Ты знаешь, никогда мне счастье не смеялось,
И в детстве надо мной ни разу не склонялось
Родимое лицо с улыбкою любви.
Но около тебя я полон чем-то новым,
Мне кажется, что я от горя отдохнул;
Вот если бы еще немножко я уснул,
С постели я бы встал совсем-совсем здоровым…
А если я умру? Ты каждую весну
Ведь будешь приходить поплакать у могилы?
Ах, как-то странно мне… Совсем теряю силы…
Послушай, не сердись… Я… кажется… усну!
Когда было молодцу
Пора-время великая,
Честь-хвала молодецкая, —
Господь-бог миловал,
Государь-царь жаловал,
Отец-мать молодца
У себя во любве держал,
А и род-племя на молодца
Не могут насмотретися,
Суседи ближния
Почитают и жалуют,
Друзья и товарыщи
На совет сезжаются,
Совету советовать,
Крепку думушку думати
Оне про службу царскую
И про службу воинскую.
Скатилась ягодка
С са[хар]нова деревца,
Отломилась веточка
От кудрявыя от яблони,
Отстает доброй молодец
От отца, сын, от матери.
А ныне уж молодцу
Безвремянье великое:
Господь-бог прогневался,
Государь-царь гнев взложил,
Отец и мать молодца
У себя не в любве держ(а)л,
А и род-племя молодца
Не могут и видети,
Суседи ближния
Не чтут-не жалуют,
А друзья-товарыщи
На совет не сезжаются
Совету советовать,
Крепку думушку думати
Про службу царскую
И про службу воинскую.
А ныне уж молодцу
Кручина великая
И печаль немалая.
С кручины-де молодец,
Со печали великия,
Пошел доброй молодец
Он на свой конюшенной двор,
Брал доброй молодец
Он добра коня стоялова,
Наложил доброй молодец
Он уздицу тесмяную,
Седелечко черкасское,
Садился доброй молодец
На добра коня стоялова,
Поехал доброй молодец
На чужу дальну сторону.
Как бы будет молодец
У реки Смородины,
А и [в]змолится молодец:
«А и ты, мать быстра река,
Ты быстра река Смородина!
Ты скажи мне, быстра река,
Ты про броды кониныя,
Про мосточки калиновы,
Перевозы частыя!».
Провещится быстра река
Человеческим голосом,
Да и душей красной девицей:
«Я скажу те, быстра река,
Добро[й] молодец,
Я про броды кониныя,
Про мосточки калиновы,
Перевозы частыя:
Со броду конинова
Я беру по добру коню,
С перевозу частова —
По седелечку черкесскому,
Со мосточку калинова —
По удалому молодцу,
А тебе, безвремяннова молодца,
Я и так тебе пропущу».
Переехал молодец
За реку за Смородину,
Он отехал, молодец,
Как бы версту-другую,
Он своим глупым разумом,
Молодец, похваляется:
«А сказали про быстру реку Смородину:
Не протти, не проехати
Не пешему, ни конному —
Она хуже, быстра река,
Тое лужи дожжевыя!».
Скричит за молодцом
Как в сугонь быстра река Смородина
Человеческим языком,
Душей красной девицей:
«Безвремянной молодец!
Ты забыл за быстрой рекой
Два друга сердечныя,
Два востра ножа булатныя, —
На чужой дальной стороне
Оборона великая!».
Воротился молодец
За реку за Смородину,
Нельзя что не ехати
За реку за Смородину,
Не узнал доброй молодец
Тово броду конинова,
Не увидел молодец
Перевозу частова,
Не нашел доброй молодец
Он мосточку колинова.
Поехал-де молодец
Он глубокими омоты;
Он перву ступень ступил —
По черев конь утонул,
Другу ступень с(ту)пил —
По седелечко черкесское,
Третью ступень конь ступил —
Уже гривы не видити.
А и (в)змолится молодец:
«А и ты мать, быстра река,
Ты быстра река Смородина!
К чему ты меня топишь,
Безвремяннова молодца?»
Провещится быстра река
Человеческим языком,
Она душей красной девицей:
«Безвремянной молодец!
Не я тебе топлю,
Безвремяннова молодца,
Топит тебе, молодец,
Похвальба твоя, пагуба!».
Утонул доброй молодец
Во Москве-реке, Смородине.
Выплывал ево доброй конь,
На крутые береги,
Прибегал ево доброй конь
К отцу ево, к матери,
На луке на седельныя
Ерлычек написаной:
«Утонул доброй молодец
Во Москве-реке, Смородине».