Жил отважный капитан,
Он объездил много стран,
И не раз он бороздил океан.
Раз пятнадцать он тонул,
Погибал среди акул,
Но ни разу даже глазом не моргнул.
И в беде,
И в бою
Напевал он эту песенку свою:
Везде на белом свете,
Везде мечтают дети
О той стране, где мрака нет,
Где солнце ярко светит, —
О нашей милой Родине,
Где с песнями проходим мы,
Не зная горя и невзгод, —
Страны советской дети. Припев:
Мечтая, дети
Знают и верят:
О, не печалься, брат, когда на небе тучи,
Страдает и скорбит родимая страна!
Да просветят ее — бессмертны и могучи
Месропа древнего святые письмена!..
О, не горюй, когда средь вражеского стана
Погиб твой милый сын от злобных рук врагов,
И вспомни подвиги великого Вардана:
Они дадут стране героев и борцов!..
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек!
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.
От Москвы до самых до окраин,
С южных гор до северных морей
Человек проходит, как хозяин
Необъятной Родины своей.
Всюду жизнь и вольно и широко,
Я плоть, Господь… Но я не только плоть.
Прошу покоя у Тебя, Господь.Прошу покоя… Нет, совсем не льгот.
Пусть даже нищета ко мне идет.Пускай стоит у двери под окном
И держит ордер, чтоб войти в мой дом.Я не сержусь, хоть сам себе не рад.
Здесь предо мной никто не виноват.Простые люди… Кто я впрямь для них?..
Лежачий камень… Мыслящий тростник… Всех милосердий я превысил срок,
Протянутой руки схватить не смог.Зачем им знать и помнить обо мне,
Что значил я, чем жил в своей стране.В своей стране, где подвиг мой и грех.
В своей стране, что в пропасть тащит всех.Они — просты. Досуг их добр и тих.
И где им знать, что в пропасть тащат — их.Пусть будет всё, чему нельзя не быть.
Я знаю, в детстве увлекались вы
Страной, где тлеет кратера воронка,
Где от любви исходит квартеронка
И скачут всадники без головы.
Где из высокой — в рост людской — травы
Следит команч, татуирован тонко,
За играми на солнышке тигренка,
И вдруг — свистящий промельк тетивы.
Три года чума и голод
Разоряли большую страну,
И народ сказал Леонарду:
— Спаси нас, ты добр и мудр. —Старинных, заветных свитков
Все тайны знал Леонард.
В одно короткое лето
Страна была спасена.Случились распри и войны,
Когда скончался король,
Народ сказал Леонарду:
— Отныне король наш ты. —Была Леонарду знакома
Непоняты моей страной
«Стихи в ненастный день», три года
Назад написанные мной
Для просвещения народа.
В них — радость, счастье и свобода,
И жизнь, и грезы, и сирень!
Они свободны, как природа,
Мои «Стихи в ненастный день»!
Не тронута моей струной
Осталась рабская порода,
Надеждой сладостной младенчески дыша,
Когда бы верил я, что некогда душа,
От тленья убежав, уносит мысли вечны,
И память, и любовь в пучины бесконечны, —
Клянусь! давно бы я оставил этот мир:
Я сокрушил бы жизнь, уродливый кумир,
И улетел в страну свободы, наслаждений,
В страну, где смерти нет, где нет предрассуждений.
Где мысль одна плывет в небесной чистоте… Но тщетно предаюсь обманчивой мечте;
Мой ум упорствует, надежду презирает…
Рассвет. Еще не знаем ничего.
Обычные «Последние известия»…
А он уже летит через созвездия,
Земля проснется с именем его.
«Широка страна моя родная…»
Знакомый голос первых позывных,
Мы наши сводки начинали с них,
И я недаром это вспоминаю.
Не попросив подмоги ни у кого,
Сама восстав из пепла войн и праха,
Мысли поют: «Мы устали… мы стынем…»
Сплю. Но мой дух неспокоен во сне.
Дух мой несется по снежным пустыням
В дальней и жуткой стране.Дух мой с тобою в качанье вагона.
Мысли поют и поют без конца.
Дух мой в России… Ведет Антигона
Знойной пустыней слепца.Дух мой несется, к земле припадая,
Вдоль по дорогам распятой страны.
Тонкими нитями в сердце врастая,
В мире клубятся кровавые сны.Дух мой с тобою уносится… Иней
Перевод Роберта Рождественского
— Мой край огромным не зови, —
На карте он птенцом нахохлился…
Но в мире есть страна любви!
Страна любви, где ты находишься?..
— Я — здесь. Я — всюду и всегда.
Я в сердце — счастьем и страданием.
Звездой в твоих глазах, когда
Красавцы, не ездите!
Песками глуша,
Пропавшего без вести
Не скажет душа.
Напрасные поиски,
Красавцы, не лгу!
Пропавший покоится
В надежном гробу.
Во мраке ветер бушевал,
Грядой клубились тучи,
И грозно шел за валом вал,
Вдали чернели кручи.
Гребец уж выронил весло,
Изломан руль сначала,
И вот другое унесло,
Волна его умчала.
И лег пловец на дно челна,
Скрестил спокойно руки,
Синева, синева,
синева упала с неба.
Высоко над землёй
в синеву летят слова.
Я хочу о любви
говорить и тепло и нежно.
Помоги, синева,
Научи, синева.И дожди, и снега,
и озёр густые сини,
тишина и рассвет,
Как смеет быть такой поэт забыт,
Кто в русских красках столь разнообразен,
В чьих песнях обессмертен Стенька Разин
И выявлен невольниц волжских быт.
Моряна паруса судов зыбит,
До красоты в разгуле безобразен,
Плывет Степан и, чувствуя, что сглазен
Святой разбой, он гневом весь кипит…
Идут года, яснеет даль…
На месте старой груды пепла
Встает кирпич, бетон и сталь.
Живая мощь страны окрепла.Смешно сказать — с каким трудом
Я доставал стекло для рамы!
Пришла пора — и новый дом
Встает под окнами упрямо.Не по заказу богачей
Его возводят, как когда-то,
Встает он — общий и ничей,
Кирпичный красный агитатор.Эй, вы, соратники борьбы,
Сегодня мы с песней веселой
Под знаменем красным войдем
В просторную новую школу,
В наш светлый и радостный дом.
Мы — дети заводов и пашен,
И наша дорога ясна.
За детство счастливое наше
Спасибо, родная страна!
Проходит ночь. И над землей все шире
Заря встает, светла…
Не умер он: повсюду в этом мире
Живут его дела.И если верен ты его заветам —
Огням большой весны, —
В своей стране ты должен стать поэтом,
Творцом своей страны.На стройке ль ты прилаживаешь камень, —
Приладь его навек,
Чтобы твоими умными руками
Гордился человек.Растишь ли сад, где вечный голод плакал,
Израиль! Жди: глас божий грянет —
Исчезнет рабства тяжкий сон,
И пробудится и воспрянет
Возвеселившийся Сион, — И славу горного владыки
По всей вселенной известят
Твои торжественные клики
И вольных песен звучный склад,
И глас пойдет меж племенами:
‘Се богом полная страна! ‘
Его величьем над странами
Под сводом хмурых туч, спокойствием объятых,
Ненастный день темнел и ночь была близка, —
Грядой далеких гор, молочно-синеватых,
На грани мертвых вод лежали облака.Я с острова глядел на море и на тучи,
Остановясь в пути, — и горный путь, виясь
В обрыве сизых скал, белел по дикой круче,
Где шли и шли они, под ношею клонясь.И звук их бубенцов, размеренный, печальный,
Мне говорил о том, что я в стране чужой,
И душу той страны, глухой, патриархальной,
Далёкой для меня, я постигал душой.Вот так же шли они при цезарях, при Реме,
Ты спишь в земле, любимый мой отец,
Ты спишь, моя родная, непробудно.
И как без вас мне часто в жизни трудно,
Хоть много знаю близких мне сердец.
Я в мире вами. Через вас певец.
Мне ваша правда светит изумрудно.
Однажды духом слившись обоюдно,
Вы уронили звонкий дождь колец.
Имена, имена, имена…
В нашей речи звучат не случайно.
Как загадочна эта страна,
Так и имя — загадка и тайна.
В этой жизни, а может быть, в той
Под земною звездой и небесной
Охраняет любого святой,
Не для каждого, впрочем, известный.
В стране прекрасных дней, меж пышными садами,
О роза нежная! тебя давно уж нет!
Минуты прежние! златыми мотыльками
Умчались; память их точила юный цвет.Что ж Север так горит над Польшею любимой?
Зачем небесный свод так блещет там в звездах?
Иль взор твой пламенный, стремясь к стране родимой,
Огнистую стезю прожег на небесах? О полька! я умру, как ты, — один, унылый;
Да бросит горсть земли мне милая рука!
В беседах над твоей приманчивой могилой
Меня пробудит звук родного языка.И вещий будет петь красу твою младую,
СОНЕТ
Вдали от берегов Страны Обетованной,
Храня на дне души надежды бледный свет,
Я волны вопрошал, и Океан туманный
Угрюмо рокотал и говорил в ответ.
«Забудь о светлых снах. Забудь. Надежды нет.
Ты вверился мечте обманчивой и странной.
Скитайся дни, года, десятки, сотни лет, —
Ты не найдешь нигде Страны Обетованной».
Теперь октябрь не тот,
Не тот октябрь теперь.
В стране, где свищет непогода,
Ревел и выл
Октябрь, как зверь,
Октябрь семнадцатого года.
Я помню жуткий
Снежный день.
Его я видел мутным взглядом.
Не странны ли поэзовечера,
Бессмертного искусства карнавалы,
В стране, где «завтра» хуже, чем «вчера»,
Которой, может быть, не быть пора,
В стране, где за обвалами — обвалы? Но не странней ли этих вечеров
Идущие на них? Да кто вы? — дурпи,
В разгар чумы кричащие: «Пиров!»
Или и впрямь, фанатики даров
Поэзии, богини всех лазурней!.. Поэт — всегда поэт. Но вы то! Вы!
Случайные иль чающие? Кто вы?
В стране, которая — одна
Из всех звалась Господней,
Теперь меняют имена
Всяк, как ему сегодня
На ум или не-ум (потом
Решим!) взбредет. «Леонтьем
Крещеный — просит о таком —
то прозвище». — Извольте!
Сие приятное баснословие.Карамзин.
На восток от аргиппеев,
Там, в Татарии Великой,
Змей живет, краса всех змеев,
Многочудный, многоликий.
Там, без тягостных законов,
В заколдованной долине,
Жило племя исседонов,
Говорят, живет доныне.
На Макарийских островах,
Куда не смотрят наши страны,
Куда не входят Смерть и Страх,
И не доходят великаны, —
На Макарийских островах
Живут без горя человеки,
Там в изумрудных берегах
Текут пурпуровые реки.
У моря, у порта
Живёт одна девчонка —
Там моряков до чёрта
Из дальних разных стран, загадочных стран.
И все они едва ли
девчонку эту знали:
Одни не замечали —
мол, не было печали,
Ну, а другим, кто пьян,
Скорее бы — стакан.Подруга, блондинка,
Сквозь вечерний туман мне под небом стемневшим
Слышен крик журавлей всё ясней и ясней…
Сердце к ним понеслось, издалёка летевшим,
Из холодной страны, с обнаженных степей.
Вот уж близко летят и все громче рыдая,
Словно скорбную весть мне они принесли…
Из какого же вы неприветного края
Прилетели сюда на ночлег, журавли?..
Я ту знаю страну, где уж солнце без силы,
Потухшие вулканы,
В стране агав и змей,
В веках вы были рдяны,
Во дни весны своей.
Когда цари царили,
И каждый царь был царь.
Богам равнялись в силе.
То было. Было. Встарь.
Возвысил пирамиду
Теотиуакан.
Ты приходишь из страны безвестной,
Чужеземец! я — в родном краю.
Молод — ты, я — стар, так разве честно
Оскорблять святыню древнюю мою?
Я служу Перуну. В храме темном
Провожу, как жрец, свои часы,
Мою бога, на лице огромном
Золотые чищу я усы.
Я считаю десять пятилетий
С дня, как мальчиком вошел сюда, —
Мне вспомнить страшно, вспомнить стыдно
Мои безумные слова, —
Когда, качаясь серповидно,
Тень на стене была жива;
Когда клонилось к телу тело,
Уста искали влажных уст,
И грезе не было предела,
А внешний мир был странно-пуст.
Я верил, или я не верил?
Любил вполне, иль не любил?