Не верю, чтобы не было следа,
Коль не в душе, так хоть в бумажном хламе,
От нежности (как мы клялись тогда!),
От чуда, совершившегося с нами.
Есть жест, который каждому знаком -
Когда спешишь скорей закрыть альбом
Или хотя бы пропустить страницу...
Быть может также, что в столе твоем
Есть письма, адресованные в Ниццу.
Наступила зима. Песнопевец,
не сошедший с ума, не умолкший,
видит след на тропинке волчий
и, как дятел-краснодеревец,
забирается на сосну,
чтоб расширить свой кругозор,
разглядев получше узор,
оттеняющий белизну. Россыпь следов снега’
на холмах испещрила, будто
в постели красавицы утро
Из ночного рукава
Вылетает лунь-сова.
Глазом пламенным лучит
Клювом каменным стучит:
«Совы! Совы! Спит ли бор?»
«Спит!» — кричит совиный хор.
«Травы все ли полегли?»
«Нет, к ручью цвести ушли!»
«Нет ли следа у воды?»
«Человечьи там следы».
Странно: мы шли одинокой тропою,
В зелени леса терялись следы,
Шли, освещенные полной луною,
В час, порождающий страсти мечты.
Стана ее не коснулся рукою,
Губок ее поцелуем не сжег…
Всё в ней сияло такой чистотою,
Взор же был темен и дивно глубок.
Я жалкий раб царя. С восхода до заката,
Среди других рабов, свершаю тяжкий труд,
И хлеба кус гнилой — единственная плата
За слезы и за пот, за тысячи минут.Когда порой душа отчаяньем объята,
Над сгорбленной спиной свистит жестокий кнут,
И каждый новый день товарища иль брата
В могилу общую крюками волокут.Я жалкий раб царя, и жребий мой безвестен;
Как утренняя тень, исчезну без следа,
Меня с земли века сотрут, как плесень; Но не исчезнет след упорного труда,
И вечность простоит, близ озера Мерида,
Темнота впереди — подожди!
Там — стеною закаты багровые,
Встречный ветер, косые дожди
И дороги — дороги неровные.Там — чужие слова,
там — дурная молва,
Там ненужные встречи случаются,
Там сгорела, пожухла трава,
И следы не читаются
В темноте.Там проверка на прочность: бои,
И туманы, и ветры с прибоями.
Над морем — полная луна;
Подобный борозде —
След лунный бросила она,
Дробящийся в воде.
И мы плывем в лучах луны,
Внимая тишине,
Лишь весел наших чуть слышны
Удары по волне.
Куда ведет нас лунный след —
В потерянный ли рай:
(Из Роберта Бернса)
В горах мое сердце… Доныне я там.
По следу оленя лечу по скалам.
Гоню я оленя, пугаю козу.
В горах мое сердце, а сам я внизу.
Прощай, моя родина! Север, прощай, -
Отечество славы и доблести край.
По белому свету судьбою гоним,
Не ссорьтесь, влюбленные.
Жизнь коротка.
И ветры зеленые
сменит пурга.
Носите красавиц
на крепких руках.
Ни боль и ни зависть
не ждут вас впотьмах.
Не сразу ты остынул к ночи, лес!
След дня прошедшего не вдруг в тебе исчез,
И в ночь холодную еще слышна теплынь
Между твоих растительных твердынь.
Не так ли дерева́ заснувшие твои
Теплы, как мы теплы преданьями семьи,
И в холод долгий наших поздних дней
В нас действует любовь отцов и матерей?
Чуть утро настало, за́ мостом сошлись,
Чуть утро настало, стада еще не паслись.
Приехало две кареты — привезло четверых,
Уехало две кареты — троих увезло живых.
Лишь трое слыхало, как павший закричал,
Лишь трое видало, как кричавший упал.
А кто-то слышал, что он тихо шептал?
Все тихо. Все — неясно. Пустота.
Нет ничего. Все отвернулось странно.
Кругом отчетливо созрела высота.
Молчание царит, точа покровы прянно.
Слепая тишина, глухая темнота,
И ни единый след свой не откроет свиток…
Все сжало нежные влюбленные уста,
Все, — как бокал, где «днесь» кипел напиток…
И вдруг… почудились тончайшие шаги,
Полураскрытых тайн неизъяснимых шорох…
В неволе скучной увядает
Едва развитый жизни цвет,
Украдкой младость отлетает,
И след ее — печали след.
С минут бесчувственных рожденья
До нежных юношества лет
Я все не знаю наслажденья,
И счастья в томном сердце нет.
С порога жизни в отдаленье
Дорога влажною была,
Когда зима сюда пришла,
И легкий след моей любимой,
И даже рубчики калош
С земли морозной не сотрешь,
Застыло все, и все хранимо.Потом нагрянули ветра
Из ледовитых дальних стран,
С цепи сорвавшийся буран
В ворота рвался до утра.
Его и след давно простыл,
На асфальт расплавленный похожа
память ненасытная моя:
я запоминаю всех прохожих,
каждое движенье бытия…
След колес, железных и зубчатых, —
ржавый след обиды и тоски.
Рядом птичий милый отпечаток —
дочери погибшей башмачки.
Здесь друзья чредою проходили.
Всех запоминала — для чего?
Обдымленный, но избежавший казни,
Дыша боками, вышел из тайги.
Зеленой гривой* он повел шаги,
Заиндевевший. Жесткий. Медно-красный.
Угрюмо горбясь, огибает падь,
Всем телом западая меж лопаток,
Взлетает без разбега на распадок
И в чащу возвращается опять.
В полночь приехал наш Царь.
В покой он прошел. Так сказал.
Утром Царь вышел в толпу.
А мы и не знали…
Мы не успели его повидать.
Мы должны были узнать повеленья.
Но ничего, в толпе к нему подойдем
и, прикоснувшись, скажем и спросим.
Как толпа велика! Сколько улиц!
Сколько дорог и тропинок!
В чистом поде, в полночь, завывает-гудет,
Завывает—несется метелица,
Белым, снежным столбом не дорожке идет,
По следам разсыпается-стелется.
«Ну, заехал в сугроб! Видно здесь ночевать…
Ну, соврасый! Потрогивай, маленький!
Вовсе сбились с тобой… Захотелося спать,
Понабилося снегу за валенки…»
В чистом поле, в полночь, завывает-гудет,
Завывает—несется метелица,
Дорога может быть проложена
Одним — его забудут имя.
А после сколько будет хожено
И езжено по ней другими! Чем путь верней и несомненнее —
Следов тем больше остается,
И тем трудней под наслоеньями
Увидеть след первопроходца.Но пешеходная ли, санная
Или с фельдъегерскою прытью —
Дорога будет та же самая,
Меняться будут лишь событья.Она булыгою оденется,
По улице, смеясь, шаля,
Проходят бойко гимназисточки.
Их шляпок зыблются поля,
И машут нотных папок кисточки.
Болтают, шутят, не боясь,
Что их сочтут еще зелеными.
Но чья б душа не увлеклась
Коричневыми papиllon’ами.
Густой зеленый ельник у дороги,
Глубокие пушистые снега.
В них шел олень, могучий, тонконогий,
К спине откинув тяжкие рога.
Вот след его. Здесь натоптал тропинок,
Здесь елку гнул и белым зубом скреб —
И много хвойных крестиков, остинок
Осыпалось с макушки на сугроб.
Неподалеку от могил
Лежит зерцало вод,
И лебедь белая пурги
По озеру плывет.
По бесконечным городам,
По снам длиною в год
И по утраченным годам,
И по зерцалу вод.И, добегая до могил,
Молчат громады лет,
И лебедь белая пурги
Нам жить под крышею нет охоты,
Мы от дороги не ждём беды,
Уходит мирная пехота
На вечный поиск живой воды.Пускай же квакают вслед мещане,
К болоту тёплому ползя.
Они пугают и вещают,
Что за ворота ходить нельзя.Что за воротами ждёт пустыня
И жизнь шальная недорога,
Что за воротами сердце стынет
И нет домашнего пирога.Что за глоток ключевой водицы
Скучным я стал, молчаливым,
Умерли все слова.Ивы, надречные ивы,
Чуть не до горла трава,
Листьев предутренний ропот,
Сгинуло все без следа.
Где мои прежние тропы,
Где ключевая вода? Раньше, как тонкою спицей,
Солнцем пронизана глубь.
Лишь бы охота склониться,
Вот она, влага, — пригубь!
Усач. Умом, пером остер он, как француз,
Но саблею французам страшен:
Он не дает топтать врагам нежатых пашен
И, закрутив гусарский ус,
Вот потонул в густых лесах с отрядом —
И след простыл!.. То невидимкой он, то рядом,
То, вынырнув опять, следом
Идет за шумными французскими полками
И ловит их, как рыб, без невода, руками.
Его постель — земля, а лес дремучий — дом!
Я пережил и многое, и многих,
И многому изведал цену я;
Теперь влачусь в одних пределах строгих
Известного размера бытия.
Мой горизонт и сумрачен, и близок,
И с каждым днём всё ближе и темней;
Усталых дум моих полёт стал низок,
И мир души безлюдней и бедней.
Не заношусь вперёд мечтою жадной,
Надежды глас замолк — и на пути,
Поднимаются туманы
Над болотом и рекой,
И деревья-великаны
Зачарованы тоской.
Я один иду дорогой.
Притворяться надо мне.
Я — мальчишка босоногий,
В здешней вырос я стране.
Там, где вражья рать засела,
Обойду я город весь.
Померкло блюдечко во мгле,
все воском налитое…
Свеча, растаяв на столе,
не восстанавливается.
Рубанком ловких технарей
стих закудрявливается,
а прелесть пушкинских кудрей
не восстанавливается.
Перевод Наума Гребнева
Дорогая моя, мне в дорогу пора,
Я с собою добра не беру.
Оставляю весенние эти ветра,
Щебетание птиц поутру.
Оставляю тебе и сиянье луны,
И цветы в тляротинском лесу,
И далекую песню каспийской волны,
Как из Леса в Сад
Через тьму идешь,
Там следы горят.
Где дорога в Сад?
В чаще — острый взгляд,
Словно светлый нож.
Много там следов,
Где века прошли,
Много там цветов,
В этот вечер в танце карнавала
Я руки твоей коснулся вдруг.
И внезапно искра пробежала
В пальцах наших встретившихся рук.
Где потом мы были, я не знаю,
Только губы помню в тишине,
Только те слова, что, убегая,
На прощанье ты шепнула мне:
Если любишь — найди,
Когда в семье — психически-больной,
Вы не касайтесь даже стороной
Болезни тягостной и всех ее причин,
Что было поводом и в чем ее почин.
Шутил ли дед и следом шутки той
Явился внук психически-больной;
Родной отец его жил долго, был здоров,
И только передал от деда след грехов?..
Не бродить, не мять в кустах багряных
Лебеды и не искать следа.
Со снопом волос твоих овсяных
Отоснилась ты мне навсегда.
С алым соком ягоды на коже,
Нежная, красивая, была
На закат ты розовый похожа
И, как снег, лучиста и светла.
Я уеду, я уеду
по открытию воды!..
Не ищи меня по следу —
смоет беглые следы.
А за мною для начала
все мосты поразведут
и на пристанях-вокзалах
даже справок не дадут. …Вспоминай мой легкий голос
голос песенки простой,
мой послушный мягкий волос
Года и на тебе оставили свой след,
Бороться против них никто, увы, не в силе.
Не бойся — не черты. Твои черты... О, нет,
Они сейчас еще прекраснее, чем были.
Но уж одно, что ты сейчас со мною здесь
И больше никого тебе еще не надо,
И что за целый день и, вот, за вечер весь
Ни разу на часы ты не бросаешь взгляда...