Из-за окна, забытого открытым,
Произошел скандал в семье дурех,
И подавилась впопыхах бисквитом
Одна из старых теток четырех.
И барышне, ведьмообразной дылде,
Пришлось писать записку на стене,
Что, вот, знакомый доктор запретил-де
Ругаться при распахнутом окне…
А под конец записка возгласила
Проклятье воздуху, слова воздев —
Затем, что в воздухе таится сила,
Невинности лишающая дев…
Я тру
ежедневно
взморщенный лоб
в раздумье
о нашей касте,
и я не знаю:
поэт —
поп,
поп или мастер.
Вокруг меня
толпа малышей, —
едва вкусившие славы,
а во́лос
уже
отрастили до шей
и голос имеют гнусавый.
И, образ подняв,
выходят когда
на толстожурнальный амвон,
я,
каюсь,
во храме
рвусь на скандал,
и крикнуть хочется:
— Вон! —
А вызовут в суд, —
убежденно гудя,
скажу:
— Товарищ судья!
Как знамя,
башку
держу высоко,
ни дух не дрожит,
ни коленки,
хоть я и слыхал
про суровый
закон
от самого
от Крыленки.
Законы
не знают переодевания,
а без
преувеличенности,
хулиганство —
это
озорные деяния,
связанные
с неуважением к личности.
Я знаю
любого закона лютей,
что личность
уважить надо,
ведь масса —
это
много людей,
но масса баранов —
стадо.
Не зря
эту личность
рожает класс,
лелеет
до нужного часа,
и двинет,
и в сердце вложит наказ:
«Иди,
твори,
отличайся!»
Идет
и горит
докрасна́,
добела́…
Да что городить околичность!
Я,
если бы личность у них была,
влюбился б в ихнюю личность.
Но где ж их лицо?
Осмотрите в момент —
без плюсов,
без минусо́в.
Дыра!
Принудительный ассортимент
из глаз,
ушей
и носов!
Я зубы на этом деле сжевал,
я знаю, кому они копия.
В их песнях
поповская служба жива,
они —
зарифмованный опиум.
Для вас
вопрос поэзии —
нов,
но эти,
видите,
молятся.
Задача их —
выделка дьяконов
из лучших комсомольцев.
Скрывает
ученейший их богослов
в туман вдохновения радугу слов,
как чаши
скрывают
церковные.
А я
раскрываю
мое ремесло
как радость,
мастером кованную.
И я,
вскипя
с позора с того,
ругнулся
и плюнул, уйдя.
Но ругань моя —
не озорство,
а долг,
товарищ судья. —
Я сел,
разбивши
доводы глиняные.
И вот
объявляется при́говор,
так сказать,
от самого Калинина,
от самого
товарища Рыкова.
Судьей,
расцветшим розой в саду,
объявлено
тоном парадным:
— Маяковского
по суду
считать
безусловно оправданным!
Мы многое еще не сознаем,
Питомцы ленинской победы,
И песни новые
По-старому поем,
Как нас учили бабушки и деды.
Друзья! Друзья!
Какой раскол в стране,
Какая грусть в кипении веселом!
Знать, оттого так хочется и мне,
Задрав штаны,
Бежать за комсомолом.
Я уходящих в грусти не виню,
Ну, где же старикам
За юношами гнаться?
Они несжатой рожью на корню
Остались догнивать и осыпаться.
И я, я сам —
Не молодой, не старый,
Для времени навозом обречен.
Не потому ль кабацкий звон гитары
Мне навевает сладкий сон?
Гитара милая,
Звени, звени!
Сыграй, цыганка, что-нибудь такое,
Чтоб я забыл отравленные дни,
Не знавшие ни ласки, ни покоя.
Советскую я власть виню,
И потому я на нее в обиде,
Что юность светлую мою
В борьбе других я не увидел.
Что видел я?
Я видел только бой
Да вместо песен
Слышал канонаду.
Не потому ли с желтой головой
Я по планете бегал до упаду?
Но все ж я счастлив.
В сонме бурь
Неповторимые я вынес впечатленья.
Вихрь нарядил мою судьбу
В золототканое цветенье.
Я человек не новый!
Что скрывать?
Остался в прошлом я одной ногою,
Стремясь догнать стальную рать,
Скольжу и падаю другою.
Но есть иные люди.
Те
Еще несчастней и забытей,
Они, как отрубь в решете,
Средь непонятных им событий.
Я знаю их
И подсмотрел:
Глаза печальнее коровьих.
Средь человечьих мирных дел,
Как пруд, заплесневела кровь их.
Кто бросит камень в этот пруд?
Не троньте!
Будет запах смрада.
Они в самих себе умрут,
Истлеют падью листопада.
А есть другие люди,
Те, что верят,
Что тянут в будущее робкий взгляд.
Почесывая зад и перед,
Они о новой жизни говорят.
Я слушаю. Я в памяти смотрю,
О чем крестьянская судачит оголь:
«С Советской властью жить нам по нутрю…
Теперь бы ситцу… Да гвоздей немного…»
Как мало надо этим брадачам,
Чья жизнь в сплошном
Картофеле и хлебе.
Чего же я ругаюсь по ночам
На неудачный горький жребий?
Я тем завидую,
Кто жизнь провел в бою,
Кто защищал великую идею.
А я, сгубивший молодость свою,
Воспоминаний даже не имею.
Какой скандал!
Какой большой скандал!
Я очутился в узком промежутке.
Ведь я мог дать
Не то, что дал,
Что мне давалось ради шутки.
Гитара милая,
Звени, звени!
Сыграй, цыганка, что-нибудь такое,
Чтоб я забыл отравленные дни,
Не знавшие ни ласки, ни покоя.
Я знаю, грусть не утопить в вине,
Не вылечить души
Пустыней и отколом.
Знать, оттого так хочется и мне,
Задрав штаны,
Бежать за комсомолом.
Куда глаз ни кинем —
газеты
газеты полны
газеты полны именем Муссолиньим.
Для не видевших
Для не видевших рисую Муссолини; я.
Точка в точку,
Точка в точку, в линию линия.
Родители Муссолини,
Родители Муссолини, не пыжьтесь в критике!
Не похож?
Не похож? Точнейшая
Не похож? Точнейшая копия политики.
У Муссолини
У Муссолини вид
У Муссолини вид ахов. —
Голые конечности,
Голые конечности, черная рубаха;
на руках
на руках и на ногах
на руках и на ногах тыщи
кустов
кустов шерстищи;
руки
руки до пяток,
руки до пяток, метут низы.
В общем,
В общем, у Муссолини
В общем, у Муссолини вид шимпанзы.
Лица нет,
Лица нет, вместо —
Лица нет, вместо — огромный
знак погромный.
Столько ноздрей
Столько ноздрей у человека —
Столько ноздрей у человека — зря!
У Муссолини
У Муссолини всего
У Муссолини всего одна ноздря,
да и та
да и та разодрана
да и та разодрана пополам ровно
при дележе
при дележе ворованного.
Муссолини
Муссолини весь
Муссолини весь в блеске регалий.
Таким
Таким оружием
Таким оружием не сразить врага ли?!
Без шпалера,
Без шпалера, без шпаги,
Без шпалера, без шпаги, но
Без шпалера, без шпаги, но вооружен здо́рово:
на боку
на боку целый
на боку целый литр касторовый;
когда
когда плеснут
когда плеснут касторку в рот те,
не повозражаешь
не повозражаешь фашистской
не повозражаешь фашистской роте.
Чтобы всюду
Чтобы всюду Муссолини
Чтобы всюду Муссолини чувствовалось как дома —
в лапище
в лапище связка
в лапище связка отмычек и фомок.
В министерстве
В министерстве первое
В министерстве первое выступление премьера
было
было скандалом,
было скандалом, не имеющим примера.
Чешет Муссолини,
Чешет Муссолини, а не поймешь
Чешет Муссолини, а не поймешь ни бельмеса.
Хорошо —
Хорошо — нашелся
Хорошо — нашелся переводчик бесплатный.
— Т-ш-ш-ш! —
— Т-ш-ш-ш! — пронеслось,
— Т-ш-ш-ш! — пронеслось, как зефир средь леса. —
Это
Это язык
Это язык блатный! —
Пришлось,
Пришлось, чтоб точить
Пришлось, чтоб точить дипломатические лясы,
для министров
для министров открыть
для министров открыть вечерние классы.
Министры подучились,
Министры подучились, даже без труда
Министры подучились, даже без труда без особенного, —
меж министрами
меж министрами много
меж министрами много народу способного.
У фашистов
У фашистов вообще
У фашистов вообще к знанию тяга:
хоть раз
хоть раз гляньте,
с какой жаждой
с какой жаждой Муссолиниева ватага
накидывается
накидывается на «Аванти»
После
После этой
После этой работы упорной
от газеты
от газеты не остается
от газеты не остается даже кассы наборной.
Вначале
Вначале Муссолини,
Вначале Муссолини, как и всякий Азеф,
социалистничал,
социалистничал, на митингах разевая зев.
Во время
Во время пребывания
Во время пребывания в рабочей рати
изучил,
изучил, какие такие Серрати,
и нынче
и нынче может
и нынче может голыми руками
брать
брать и рассаживать
брать и рассаживать за решетки камер.
Идеал
Идеал Муссолиний —
Идеал Муссолиний — наш Петр.
Чтоб догнать его,
Чтоб догнать его, лезет из пота в пот.
Портрет Петра.
Портрет Петра. Вглядываясь в лик его,
говорит:
говорит: — Я выше,
говорит: — Я выше, как ни кинуть.
Что там
Что там дубинка
Что там дубинка у Петра
Что там дубинка у Петра у Великого!
А я
А я ношу
А я ношу целую дубину. —
Политикой не исчерпывается —
Политикой не исчерпывается — не на век же весь ее!
Муссолини
Муссолини не забывает
Муссолини не забывает и основную профессию.
Возвращаясь с погрома
Возвращаясь с погрома или с развлечений иных,
Муссолини
Муссолини не признает
Муссолини не признает ключей дверных.
Демонстрирует
Демонстрирует министрам,
Демонстрирует министрам, как можно
Демонстрирует министрам, как можно негромко
любую дверь
любую дверь взломать фомкой.
Карьере
Карьере не лет же до ста расти.
Надавят коммунисты —
Надавят коммунисты — пустишь сок.
А это
А это все же
А это все же в старости
небольшой,
небольшой, но верный кусок.
А пока
А пока на свободе
А пока на свободе резвится этакий,
жиреет,
жиреет, блестит
жиреет, блестит от жирного глянца.
А почему он
А почему он не в зверинце,
А почему он не в зверинце, не за решеткой,
А почему он не в зверинце, не за решеткой, не в клетке?
Это
Это частное дело
Это частное дело итальянцев.
Примечание.
По-моему,
По-моему, портрет
По-моему, портрет удачный выдался.
Может,
Может, не похожа
Может, не похожа какая точьца.
Говоря откровенно,
Говоря откровенно, я
Говоря откровенно, я с ним
Говоря откровенно, я с ним не виделся.
Да, собственно говоря,
Да, собственно говоря, и не очень хочется.
Хоть шкура
Хоть шкура у меня
Хоть шкура у меня и не очень пушистая,
боюсь,
боюсь, не пригляделся б
боюсь, не пригляделся б какому фашисту я.