Найдено стихов - 215.
На одной странице показано - 35.
Чтобы посмотреть как можно больше стихов из коллекции, переходите по страницам внизу экрана.
Стихи отсортированы так, что в начале Вы будете видеть более короткие стихи.
На последней странице Вы можете найти самые длинные стихи по теме.
Подумай о подземном шуме.
Мое ты сердце утиши.
Быть может, и в минутной думе
Скажусь любовью для души.Август 1902
Дальний шум фонтана,
Листьев тихий шум…
Сладок миг обмана,
Миг туманных дум.
Я молюсь кому-то,
Я дышу весной,
Веря на минуту
Красоте земной.
Волна морская — веселый шум.
Еще ль мне надо каких-то дум?
Опять ли буду умнее всех?
Ужель забуду, что думать — грех?
Мерный шум колес,
Поле, ряд берез,
Много мутных грез;
Мчимся, мчимся, мчимся…
Мерный шум и шум,
Свод небес угрюм,
Много мутных дум;
Дальше! Дальше! Дальше!
12 апреля 1896
В столицах шум, гремят витии,
Кипит словесная война,
А там, во глубине России —
Там вековая тишина.
Лишь ветер не дает покою
Вершинам придорожных ив,
И выгибаются дугою,
Целуясь с матерью-землею,
Колосья бесконечных нив…
Шум далекий водопада
Раздается через лес,
Веет тихая отрада
Из-за сумрачных небес.Только белый свод воздушный,
Только белый сон земли…
Сердце смолкнуло послушно,
Все тревоги отошли.Неподвижная отрада,
Все слилось как бы во сне…
Шум далекий водопада
Раздается в тишине.
Буря на небе вечернем
Моря сердитого шум —
Буря на море и думы,
Много мучительных дум —
Буря на море и думы,
Хор возрастающих дум —
Черная туча за тучей,
Моря сердитого шум.
Шум и ропот жизни скудной
Ненавистны мне.
Сон мой трудный, непробудный,
В мёртвой тишине,
Ты взлелеян скучным шумом
Гордых городов,
Где моим заветным думам
Нет надёжных слов.
Этот грохот торопливый
Так враждебен мне!
Долог сон мой, сон ленивый
В мёртвой тишине.
Под шум балтийских волн Самарина фон Бок
Разит без умолку. Их битву петь возьмусь ли?
Ко матушке Москве решпект во мне глубок,
Но «Lieber Augustin» мои играют гусли,
И, как ни повернусь, везде найду из ян:
Самарин — Муромец, фон Бок же — грубиян.
Писк и лай,
шум и гам,
воют мишки по углам;
шум и гам,
писк и лай,
перепуган попугай,
опечалены мартышки,
разбежались крысы, мышки...
Почему?
Не пойму...
Рассердился и ревет
бегемот.
Убийцей жизни, мысли пробужденья,
Порывов светлых, воздуха и грез —
Преступным городом — убийцей вдохновенья —
Ползу среди ударов и угроз.
Ползу без направленья, без сознанья,
Без чувств, без глаз, без слуха и без сил…
И шумом города смеется мне Молчанье
Мертвее, безнадежнее могил.
По эхам городов проносят шумы
на шепоте подошв и на громах колес,
а люди и лошади — это только грумы,
следящие линии убегающих кос.
Проносят девоньки крохотные шумики.
Ящики гула пронесет грузовоз.
Рысак прошуршит в сетчатой тунике.
Трамвай расплещет перекаты гроз.
Все на площадь сквозь туннели пассажей
плывут каналами перекрещенных дум,
где мордой перекошенный, размалеванный сажей
на царство базаров коронован шум.
С шумом на белые камни
Черные волны находят,
Мерно вставая рядами,
Пенные головы клонят.
Море ночное — из дали
Вал за валами торопит,
Белые камни — телами
Мертвых воителей кроет.
Морем упорным, полночным
Властвует дух-разрушитель.
С шумом покорным, немолчным
Волны идут на погибель.
Я — композитор: под шум колес
Железнодорожных —
То Григ, то Верди, то Берлиоз,
То песни острожных.
Я — композитор: ведь этот шум
Метрично-колесный
Рождает много певучих дум
В душе монстриозной.
Всегда в лазори, всегда в мечтах
Слагаю молитвы.
Я — композитор: в моих стихах
Чаруйные ритмы.
В шуме ветра, в детском плаче,
В тишине, в словах прощанья
«А могло бы быть иначе»
Слышу я, как обещанье.Одевает в саван нежный
Всю тщету, все неудачи
Тень надежды безнадежной
«А могло бы быть иначе».Заметает сумрак снежный
Все поля, все расстоянья.
Тень надежды безнадежной
Превращается в сиянье.Все сгоревшие поленья,
Все решенные задачи,
Все слова, все преступленья… А могло бы быть иначе.
Один среди людского шума,
Возрос под сенью чуждой я,
И гордо творческая дума
На сердце зрела у меня.
И вот прошли мои мученья,
Нашлися пылкие друзья,
Но я, лишенный вдохновенья,
Скучал судьбою бытия.
И снова муки посетили
Мою воскреснувшую грудь,
Изменой душу заразили
И не давали отдохнуть.
Я вспомнил прежние несчастья,
Но не найду в душе моей
Ни честолюбья, ни участья,
Ни слез, ни пламенных страстей.
Пусть стонет мрачный лес при шуме непогоды,
Пусть в берег бьет река мятежною волной,
С ночными звуками бушующей природы
Сливаюсь я моей истерзанной душой.
Я не один теперь — суровые страданья
Со мною делит ночь, могучий друг и брат.
В рыданиях ее — звучат мои рыданья,
В борьбе ее — мои проклятия кипят.
Перевод Наума Гребнева
Однажды утром мать меня спросила:
«Сынок, скажи мне, быть ли вновь войне?
Я нынче слезы видела во сне,
Я слышу шум, я двери затворила».
«Не бойся, мама, этот шум иль шорох
Пускай твоих не беспокоит снов:
То жабы квакают в своих гнилых озерах
И напугать хотят степных орлов».
С шумом на белые камни
Черныя волны находят,
Мерно вставая рядами,
Пенныя головы клонят.
Море ночное — из дали
Вал за валами торопит,
Белые камни — телами
Мертвых воителей кроет.
Морем упорным, полночным,
Властвует дух-разрушитель.
С шумом покорным, немолчным
Толпы идут на погибель.
Умолк шум улиц — поздно;
Чернеет неба свод,
И тучи идут грозно,
Как витязи в поход.На темные их рати
Смотрю я из окна, —
И вспомнились некстати
Другие времена, Те дни — их было мало, —
Тот мимолетный срок,
Когда я ожидала —
И слышался звонок! Та повесть без развязки!
Ужель и ныне мне
Всей этой старой сказки
Забыть нельзя вполне? Я стихла, я довольна,
Безумие прошло, —
Но все мне что-то больно
И что-то тяжело.
Шум ливня воскрешает по углам
салют мимозы, гаснущей в пыли.
И вечер делит сутки пополам,
как ножницы восьмерку на нули —
а в талии сужает циферблат,
с гитарой его сходство озарив.
У задержавшей на гитаре взгляд
пучок волос напоминает гриф.
Ее ладонь разглаживает шаль.
Волос ее коснуться или плеч —
и зазвучит окрепшая печаль;
другого ничего мне не извлечь.
Мы здесь одни. И, кроме наших глаз,
прикованных друг к другу в полутьме,
ничто уже не связывает нас
в зарешеченной наискось тюрьме.
Мне снились веселые думы,
Мне снилось, что я не один…
Под утро проснулся от шума
И треска несущихся льдин.
Я думал о сбывшемся чуде…
А там, наточив топоры,
Веселые красные люди,
Смеясь, разводили костры:
Смолили тяжелые челны…
Река, распевая, несла
И синие льдины, и волны,
И тонкий обломок весла…
Пьяна от веселого шума.
Душа небывалым полна.
Со мною — весенняя дума,
Я знаю, что Ты не одна…11 марта 1903
Когда в приморском городке,
средь ночи пасмурной, со скуки
окно откроешь, вдалеке
прольются шепчущие звуки.Прислушайся и различи
шум моря, дышащий на сушу,
оберегающий в ночи
ему внимающую душу.Весь день невнятен шум морской,
но вот проходит день незваный,
позванивая, как пустой
стакан на полочке стеклянной.И вновь в бессонной тишине
открой окно свое пошире,
и с морем ты наедине
в огромном и спокойном мире.Не моря шум — в тиши ночной
иное слышно мне гуденье:
шум тихий родины моей,
ее дыханье и биенье.В нем все оттенки голосов
мне милых, прерванных так скоро,
и пенье пушкинских1 стихов,
и ропот памятного бора.Отдохновенье, счастье в нем,
благословенье над изгнаньем.
Но тихий шум не слышен нам
за суетой и дребезжаньем.Зато в полночной тишине
внимает долго слух неспящий
стране родной, ее шумящей,
её бессмертной глубине.
В который раз меня приветил
Уютный древний Липин Бор,
Где только ветер, снежный ветер
Заводит с хвоей вечный спор.
Какое русское селенье!
Я долго слушал сосен шум,
И вот явилось просветленье
Моих простых вечерних дум.
Сижу в гостинице районной,
Курю, читаю, печь топлю,
Наверно, будет ночь бессонной,
Я так порой не спать люблю!
Да как же спать, когда из мрака
Мне будто слышен глас веков,
И свет соседнего барака
Еще горит во мгле снегов.
Пусть завтра будет путь морозен,
Пусть буду, может быть, угрюм,
Я не просплю сказанье сосен,
Старинных сосен долгий шум…
Ночь. Не слышно городского шума.
В небесах звезда — и от нее,
Будто искра, заронилась дума
Тайно в сердце грустное мое.И светла, прозрачна дума эта,
Будто милых взоров меткий взгляд;
Глубь души полна родного света,
И давнишней гостье опыт рад.Тихо всё, покойно, как и прежде;
Но рукой незримой снят покров
Темной грусти. Вере и надежде
Грудь раскрыла, может быть, любовь? Что ж такое? Близкая утрата?
Или радость? — Нет, не об яснишь, —
Но оно так пламенно, так свято,
Что за жизнь творца благодаришь.
Льются в сердце слезы,
Льется хмурый дождь.
Скорбные угрозы
Шепчут тихо слезы.
Сладок шум дождя,
Льющегося в крышу;
Слушает грустя
Сердце шум дождя.
Горю нет причины:
Кто б мне изменил?
В сердце нет кручины,
Горю нет причины.
Хуже нет — грустить
И о чем — не ведать,
Не любить, не мстить,
День и ночь грустить.
Ни движенья нет, ни шуму
В этом царстве тишины;
Поэтическую думу
Здесь лелеют жизни сны.
Дни и ночи беззаботны,
И прозрачны ночь и день.
Все — как призрак мимолетный,
Молча все скользит, как тень.
Но в роскошной неге юга
Всюду чуешь скрытый гнев;
И сердито друг на друга
Дуются орел и лев.
Не дошло еще до драки:
Тишина перед грозой;
Но по небу ходят мраки
Над напуганной землей.
Под шум и звон однообразный,
Под городскую суету
Я ухожу, душою праздный,
В метель, во мрак и в пустоту.
Я обрываю нить сознанья
И забываю, что и как…
Кругом — снега, трамваи, зданья,
А впереди — огни и мрак.
Что? , если я, завороженный,
Сознанья оборвавший нить,
Вернусь домой уничиженный, —
Ты можешь ли меня простить?
Ты, знающая дальней цели
Путеводительный маяк,
Простишь ли мне мои метели,
Мой бред, поэзию и мрак?
Иль можешь лучше: не прощая,
Будить мои колокола,
Чтобы распутица ночная
От родины не увела? 2 февраля 1909
Возьмите «Фофанова» в руки
И с ним идите в вешний сад.
Томленье ваше, скуку, муки
Его напевы исцелят.
Себя самих не понимая,
Вы вдруг заискритесь, как Мумм.
Под «Майский шум» поэта мая
И под зеленый майский шум,
Пропев неряшливые строки,
Где упоителен шаблон,
Поймете сумерек намеки
И все, чем так чарует он.
Не будьте ж к мигу близоруки, —
Весна и солнце отблестят!
Берите «Фофанова» в руки
И с ним бегите в вешний сад!
Не в первый раз мы наблюдаем это:
В толпе опять безумный шум возник,
И вот она, под емля буйный крик,
Заносит руку на кумир поэта.
Но неизменен в новых бурях света
Его спокойный и прекрасный лик;
На вопль детей он не дает ответа,
Задумчив и божественно велик.
И тот же шум вокруг твоих созданий
В толпе, забывшей гром рукоплесканий,
С каким она лелеяла «На дне».
И так же образы любимой драмы,
Бессмертные, величественно-прямы,
Стоят над нами в ясной вышине.
Лес шумит невнятным, ровным шумом…
Лепет листьев клонит в сон и лень…
Петухи в далекой караулке
Распевают про весенний день.
Лес шумит невнятным, тихим шумом…
Хорошо и беззаботно мне
На траве, среди берез зеленых,
В тихой и безвестной стороне!
Так привык я к горю и заботам,
Что мне странен этот ясный день,
Точно должен упрекнуть себя я
И за эту радость, и за лень.
Но укор в улыбке замирает…
Лес шумит, дрожит узор теней…
Убегает светлый лепет листьев,
Тихий лепет светлых детских дней!
Шумят задумчивые липы.
Закат, сквозь частокол стволов,
Обводит на песке аллеи
Сиянием следы шагов.
Порой мучительные скрипы
Врываются в покорный шум…
И дали неба все синее,
И синий, дальний лес— угрюм.
О, царствуй, вечер, час раздумий;
Струись, журчи в душе, родник…
Иду вперед померкшим садом
И знаю — рядом мой двойник.
Иду вперед, в покорном шуме,
Порою слышу скорбный скрип…
И мой двойник безмолвный — рядом
Скользит вдоль потемневших лип.
В твоих висках немолчные прибои
И жуткий шум в настраженных ушах.
Незримые вторгаются гобои
В твою мечту о солнечных ночах.
О, солнце ночи! Вечная бездённость!
И полуявь. И сказка наяву.
Опалово-лазорная томленность.
Молочный блеск оголубил листву…
О, существа без крови и без плоти!
О, голоса кого-то, но ничьи…
Наструненные выплески в болоте
И судорожно-страстные ручьи.
Ты влажнеешь. Ты присталишь обои:
Сто паучков возникло в их цветах…
Угрозные в висках твоих прибои,
И страшен алый шум в твоих ушах…
Знакомый слуху шорох…Пушкин.
Знакомый шум зардевшихся вершин
Смешался с привходящим, незнакомым,
Отдельным звуком, — словно водоемом
Промчался ветр, неся зачатье льдин.
Враждебный слуху шорох. Знак один,
Что новое пришло. Конец истомам,
Что замыкались молнией и громом.
От серых облак пал налет седин.
Тот малый звук, разлуку сердцу спевший,
Не человечий, нет, не птичий свист,
В шуршаньи ускользающ и сквозист.
Прощальный шорох, первый пожелтевший,
Дожегший жизнь и павший наземь лист,
В паденьи поцелуем всех задевший.
Еще не молкнет шум житейский
И легкая клубится пыль,
Но золотой Адмиралтейский
Уже окрашен розой шпиль, И в воздухе все та же роза:
Гранит, листва и облака, —
Как от веселого мороза
Зарозовевшая щека.Но тени выступили резче,
Но волны глуше в берег бьют.
Послушай: медленно и веще
Куранты дряхлые поют.Прислушайся к сирены вою
И к сердцу своему в груди;
Над Петербургом и Невою
В холодный сумрак погляди! Да, плещут царственные воды,
И сердце понимает вновь:
Мой Петербург — моя свобода,
Моя последняя любовь.Мое единственное счастье
Адмиралтейство, ночь, тоска
И угасающие снасти,
И над Невою — облака.