Ты все молчишь, как вечер в октябре,
Но плещется душа, как море — в штиле.
Мы в инее, в лиловом серебре.
И я ли — я теперь? и ты — о, ты ли?
Как море в штиле, плещется душа:
Совсем слегка, вся в бирюзе умилий…
Как хороша ты! как ты хороша.
Ты мне желанна, как морю — буря,
Тебе я дорог, как буре — штиль.
Нас любит море… И, каламбуря
С пурпурным небом: «как морю — буря,
Она желанна», — на сотни миль
Рокочут волны, хребты пурпуря
Зарей вечерней: «как морю — буря…
…Как буре — штиль…»
Вращалась ночь. Была тяжка она.
Над палубой давила парусину.
И шесть часов сопровождала нас луна,
Похожая на ломтик апельсина.На всех морях был капитанский штиль,
На всех широтах ветры не дышали.
Висел фонарь на мачте и шутил,
Завертываясь дымной шалью.Но в компасном бреду скитался пароход,
И, улыбаясь, женщина спала на юте,
Вся в красной кисее, как солнечный восход,
Как песня древняя о мировом уюте.
Свод небесный взорам истомленным
Кажется расплавленным стеклом,
И повис под небом раскаленным
Парус наш подстреленным крылом.
Тяжкий сон окутывает тело,
Дух живой — у скорби злой в плену,
Но дыханье вихря налетело,
Всколыхнув дремотную волну.
Новых бурь чудесный провозвестник —
Испуская возглас боевой,
Над волной пронесся буревестник,
И проснулся спящий рулевой.
Видит он: лучи зарницы блещут
И затишью отошел черед,
Развернулся парус, и трепещет,
И волна уносит нас вперед!
Из ГейнеМоре дремлет… Солнце стрелы
С высоты свергает в воду.
И корабль в дрожащих искрах
Гонит хвост зеленых борозд.У руля на брюхе боцман
Спит и всхрапывает тихо.
Весь в смоле, у мачты юнга,
Скорчась, чинит старый парус.Сквозь запачканные щеки
Краска вспыхнула, гримаса
Рот свела, и полон скорби
Взгляд очей — больших и нежных.Капитан над ним склонился,
Рвет и мечет, и бушует:
«Вор и жулик! Из бочонка
Ты, злодей, стянул селедку!»Море дремлет… Из пучины
Рыбка-умница всплывает,
Греет голову на солнце
И хвостом игриво плещет.Но из воздуха, как камень,
Чайка падает на рыбку —
И с добычей легкой в клюве
Вновь в лазурь взмывает чайка.
Недавно, странник кругосветный,
Ты много, много мне чудес
Представил в грамотке приветной
Из-под тропических небес.
Всё отразилось под размахом
Разумно-ловкого пера:
Со всею прелестью и страхом
Блестящих волн морских игра,
Все переломы, перегибы,
И краска пышных облаков,
И птичий взлет летучей рыбы,
И быт пролетный моряков,
Востока пурпур и заката
И звезд брильянтовая пыль,
Живое веянье пассата
И всемертвящий знойный штиль.
За эти очерки в отплату
Хотел бы я, свой кончив путь
И возвратясь теперь, собрату
Представить также что-нибудь.
Оставив невскую столицу,
Я тоже съездил за границу,
Но, тронув море лишь слегка,
Я, как медведь гиперборейской,
Чужой средь сферы европейской,
На всё смотрел издалека.
Я видел старые громады
Альпийских гор во весь их рост,
В странах заоблачных каскады,
И Сен-Готард, и Чертов мост.
Кому же новость — эти горы?
Я видел их картинный строй,
Уступы, выступы, упоры;
Чрез целый горизонт порой,
Игрой всех красок теша взоры,
Тянулись в блеске их узоры —
Казалось, в небе пир горой…
Но что сказать о них? Спокойны
Подъяты в ужас высоты;
В венце снегов, они достойны
Благоговейной немоты.
К сравненьям мысли простираю…
Но что мне взять в подобье им
Пред тем, кто, бурями носим,
Ходил в морях от края к краю?
Я соблазняюсь и дерзаю
Прибегнуть к образам морским:
Гора с горой в размерах споря
И снежной пенясь белизной,
Вдали являлась предо мной
В твердыню сжавшегося моря
Окаменелою волной,
Как будто, ярой мощи полны,
Всплеснулись к небу эти волны,
И, поглощая прах и пыль,
Сквозь тучи хлынув в высь лазури,
Оцепенели чада бури,
И вдруг сковал их вечный штиль,
И, не успев упасть, нависли
В пространстве, — над скалой скала
И над горой гора, как мысли,
Как тени божьего чела.