Скандинавския саги, железныя саги,
Вы обрызганы пеной шумящих морей,
И мерцают в вас слезы, и капли той влаги,
Что гореньями красными мучит людей,
Пробегая в их жилах скорей, все скорей,
Навевая им жажду открытий сокровищ,
Прогоняя их вдаль от родимых домов,
Научая сердца не бояться чудовищ,
Подучая их жечь всякий дом, каждый кров,
Говоря им, что нет им иного закона,
Чем движенье волны, устремленье ветров,
И качанье ладьи, рокового дракона,—
Черный дуб, что познал острие топоров,—
Сага Эйрика, сага Сигурда, Ниаля,
Бормотание Норн, через клекоты в речь,
Кругозвучность морей, что ликует, печаля,
Предрешенный пожар, и решающий меч.
Скандинавские саги, железные саги,
Вы обрызганы пеной шумящих морей,
И мерцают в вас слезы, и капли той влаги,
Что гореньями красными мучит людей,
Пробегая в их жилах скорей, все скорей,
Навевая им жажду открытий сокровищ,
Прогоняя их вдаль от родимых домов,
Научая сердца не бояться чудовищ,
Подучая их жечь всякий дом, каждый кров,
Говоря им, что нет им иного закона,
Чем движенье волны, устремленье ветров,
И качанье ладьи, рокового дракона, —
Черный дуб, что познал острие топоров, —
Сага Эйрика, сага Сигурда, Ниаля,
Бормотание Норн, через клекоты в речь,
Кругозвучность морей, что ликует, печаля,
Предрешенный пожар, и решающий меч.
В какой-то дальней рейнской саге
Печальный юноша-герой
Сжигает позднею порой
Письмо на розовой бумаге.
И я, как рыцарь (без пера,
Увы, без шлема и без шпаги!),
Письмо на розовой бумаге
На канделябре сжег вчера.
Его в поход умчали флаги,
Фанфары смех и боя пыл,
И он, счастливый, позабыл
Письмо на розовой бумаге.
Оно погибло на огне,
Но шелестит при каждом шаге,
Письмо на розовой бумаге
Уж не на мне оно, — во мне!
Пусть забывает в дальней саге
Печальный рыцарь грусть свою, —
Ах, я в груди его таю,
Письмо на розовой бумаге!
Ты в древних сагах был предсказан,
Последний викинг, вождь-герой!
Мечтой веков миропомазан
За Север на смертельный бой!
Ты принял беспощадный вызов,
Поверив в помощь тайных сил,
Свой подвиг, сана не унизив,
Как Рыцарь Полюса свершил.
И пусть, обманут зовом славы,
Ты дерзко жребии метал,
Пусть на пустых полях Полтавы
Судьбу столетий проиграл, —
Но сны заветные народа
В тебе свой образ обрели,
Сны духовидца, морехода,
Завоевателя земли!
Стоишь ты, призрак древней саги,
В своей столице над толпой
И вдохновенным взмахом шпаги,
Как прежде, манишь за собой.
Мне, гостю с вражьего Востока,
Склониться пред тобой дозволь,
Игрок безумный в кости Рока,
Венчанный Полюсом король!
Ты меня на рассвете разбудишь,
проводить необутая выйдешь.
Ты меня никогда не забудешь.
Ты меня никогда не увидишь.
Заслонивши тебя от простуды,
я подумаю: «Боже всевышний!
Я тебя никогда не забуду.
Я тебя никогда не увижу».
Эту воду в мурашках запруды,
это Адмиралтейство и Биржу
я уже никогда не забуду
и уже никогда не увижу.
Не мигают, слезятся от ветра
безнадежные карие вишни.
Возвращаться — плохая примета.
Я тебя никогда не увижу.
Даже если на землю вернемся
мы вторично, согласно Гафизу,
мы, конечно, с тобой разминемся.
Я тебя никогда не увижу.
И окажется так минимальным
наше непониманье с тобою
перед будущим непониманьем
двух живых с пустотой неживою.
И качнется бессмысленной высью
пара фраз, залетевших отсюда:
«Я тебя никогда не забуду.
Я тебя никогда не увижу».
Черту змеиной единя чертой,
Течет ручей, чья чудотворна влага.
В нем боги пьют. В нем мудрость и отвага.
Огонь, венчанный с свежею водой.
Напиток вдохновенный и святой,
Из недр земли исторгнутая брага.
На берегу сидит и грезит Сага,
Пьет с Одином из чаши золотой.
Ручей втекает в пенистое Море,
Туда плывет, весь вырезной, дракон,
Корабль-костер, в лазоревом просторе.
Там мертвый Бальдер. Умер, умер он.
И волны вторят в долгом разговоре:—
Бог Солнца, Бальдер, будет возрожден.
Она сидит, задумавшись глубоко,
Сестра богинь, чей дар священный—речь.
С ней рядом Один. Опершись на меч,
Вперяет в даль единственное око.
Дремотна Сага. Все решенья Рока
Ей ведомы. Исход и ход всех сеч.
Весь обиход людей, разлук и встреч,
Все бережет она в размерах срока.
Из пряжи снов немую нить продлив,
Завяжет в страшном узелок из дремы.
Сплетет из слов высокия хоромы.
Взирает Один строг и молчалив.
И вдруг с плаща в разсказ уронит громы,
Чтоб был конец и грозен и красив.