Какой-то человек ко Стряпчему бежит:
«Мне триста, — говорит, — рублей принадлежит».
Что делать надобно тяжбою, как он чает?
А Стряпчий отвечает:
«Совет мой тот:
Поди и отнеси дьяку рублей пятьсот».
Готовь,
рабочий молодой,
себя к военной встрече.
И на воде
и под водой —
зажми
буржуя
крепче.
Для нас
прикрыт
банкирский шкаф —
и рубль
не подзаймёте.
Сидят
на золотых мешках
Антантовские тети.
Пугая
вражьи корабли,
гудком
разиньте глотку,
на комсомольские рубли
мы
выстроим подлодку.
Гони буржуй
на рыбий пир —
у океана в яме.
Корабль
буржуевый
топи
рабочими рублями!
1.
Советская власть заменила разверстку налогом.
2.
Раздумывает крестьянин:
«Мало это выйдет
или много?..»
3.
Чтоб в этом
ты
разобраться мог,
прикинь
советский и царский налог.
4.
Если сумму теперешних налогов
на деньги перевесть,
цена ей
350 миллионов золотых рублей.
5.
Этот налог
на всех жителей разложите,
и получится:
4 рубля золотом
платит каждый житель.
6.
А царское правительство,
не беспокоясь нимало,
12 рублей с каждого налогов взимало.
7.
На одной водке
мужичишкам
приходилось платить 6 с лишком.
8.
Ясно:
то,
что теперь
на народ наложено,
без особых трудов платить можно.
А мы землю наняли, наняли,
Ой, дид ладо! Наняли, наняли.
А мы землю парили, парили.*
А мы просо сеяли, сеяли.
А мы просо пололи, пололи.
А мы просо валили, валили.
А мы просо вытравим, вытравим.
А чем-то вам вытравить, вытравить?
А мы коней запустим, запустим.
А мы коней выловим, выловим.
А мы коней выкупим, выкупим.
А чем-то вам выкупить, выкупить?
А мы дадим сто рублей, сто рублей.
Не надо нам сто рублей, сто рублей.
А мы дадим тысячу, тысячу.
Не надо нам тысячи, тысячи.
А мы дадим девицу, девицу...
1.
Нынче новым способом с разрухой боремся.
2.
Оправдали себя мероприятия новые или не оправдали?
3.
Вот что они Московскому Совету дали:
4.
за патенты с 15 августа по 10 сентября — 1 000 000 000 рублей,
5.
за помещение арендную плату — 250 миллионов рублей,
6.
за трамвай — 2 000 000 000,
7.
с почты и телеграфа — 1 000 000 000, —
8.
всего 4 300 000 00
0.
9.
Ясно вот…1
0.
Раньше на хозяйство только расход, 1
1.
а теперь оно1
2.
само себя окупить должно.
Жизнь осыпается пачками
рублей; на осеннем свете
в небе, как флаг над скачками,
облако высинил ветер… Разве ж не бог мне вас дал?
Что ж он, надевши время,
воздух вокруг загваздал
грязью призов и премий! Он мне всю жизнь глаза ест,
дав в непосильный дар ту,
кто, как звонок на заезд,
с ним меня гонит к старту. Я обгоню в вагоне,
скрыться рванусь под крышу,
грохот его погони
уши зажму и услышу. Слышу его как в рупор,
спину сгибая круто,
рубль зажимая в руку
самоубийцы Брута.
«За признание Врангель отдал, согласно опубликованному договору, всю Россию французским империалистам».
(Из газет.)
1.
Пришел к Мильерану Врангель.
«Хочешь, — говорит, — храм Христа спасителя
продается за рупь за двадцать?»
2.
На рубле удалось сторговаться.
3.
Рупь небольшая монета —
пропил и нету!
4.
Пропил и пришел опять.
«Кремль, — говорит, — купить не хотите ли рублей за пять?»
5.
Ну, думает Мильеран, Кремль — вещь редкостная,
один в мире.
Дал четыре.
6.
Четыре рубля больше, чем рупь,
нализался Врангель — живой труп.
7.
Встал с похмелья, денег ни копья, с пересохшим ртом.
Пришел к Мильерану: «За двести рублей всю Россию продаю гуртом».
8.
«Это можно!
Бери всё что есть — 176 руб<лей> 40 коп<еек> и кошелек порожний».
9.
Рад Мильеран до обалденья.
Едет в свои владенья.1
0.
Встретил на границе красноармейца.
«Кремль, — говорит, — у вас имеется?»1
1.
«Как же, есть».
«Тогда потрудитесь меня в Кремль провесть:
я его купил, он теперь мой».1
2.
«Проводить — проводим, да не в Кремль, а домой».1
3.
Смысл ясен: чтоб не вышло глупо,
без хозяина не делай покупок.
Шум и гам в кабаке,
Люд честной гуляет;
Расходился бедняк,
Пляшет, припевает: «Эй, вы, — ну, полно спать!
Пей вино со мною!
Так и быть, уж тряхну
Для друзей мошною! Денег, что ль, с нами нет?..
По рублю на брата!
У меня сто рублей
Каждая заплата! Не беречь же их стать —
Наживёшь заботу;
Надавали мне их
За мою работу. Проживём — наживём:
Мышь башку не съела;
А кудрями тряхнём —
Подавай лишь дела! А помрём — не возьмём
Ничего с собою;
И без денег дадут
Хату под землёю. Эх, ты, — ну, становись
На ребро, копейка!
Прочь поди, берегись
Ты, судьба-злодейка! Иль постой! погоди!
Выпьем-ка со мною!
Говорят, у тебя
Счастье-то слугою. Может быть, молодцу
Ты и улыбнёшься;
А не то прочь ступай, —
Слез ты не дождёшься!»
Люди говорили морю: "До свиданья",
Чтоб приехать вновь они могли -
В воду медь бросали, загадав желанья, -
Я ж бросал тяжелые рубли.
Может, это глупо, может быть — не нужно, -
Мне не жаль их — я ведь не Гобсек.
Ну, а вдруг найдет их совершенно чуждый
По мировоззренью человек!
Он нырнет, отыщет, радоваться будет,
Удивляться первых пять минут, -
После злиться будет: "Вот ведь, — скажет, — люди!
Видно, денег куры не клюют".
Будет долго мыслить головою бычьей:
"Пятаки — понятно — это медь.
Ишь — рубли кидают, — завели обычай!
Вот бы, гаду, в рожу посмотреть!"
Что ж, гляди, товарищ! На, гляди, любуйся!
Только не дождешься, чтоб сказал -
Что я здесь оставил, как хочу вернуться,
И тем более — что я загадал!
Когда тебе придется туго,
Найдешь и сто рублей и друга.
Себя найти куда трудней,
Чем друга или сто рублей.
Ты вывернешься наизнанку,
Себя обшаришь спозаранку,
В одно смешаешь явь и сны,
Увидишь мир со стороны.
И все и всех найдешь в порядке.
А ты — как ряженый на святки —
Играешь в прятки сам с собой,
С твоим искусством и судьбой.
В чужом костюме ходит Гамлет
И кое-что про что-то мямлит, —
Он хочет Моиси играть,
А не врагов отца карать.
Из миллиона вероятий
Тебе одно придется кстати,
Но не дается, как назло
Твое заветное число.
Загородил полнеба гений,
Не по тебе его ступени,
Но даже под его стопой
Ты должен стать самим собой.
Найдешь и у пророка слово,
Но слово лучше у немого,
И ярче краска у слепца,
Когда отыскан угол зренья
И ты при вспышке озаренья
Собой угадан до конца.
По воде, на колёсах, в седле, меж горбов и в вагоне,
Утром, днём, по ночам, вечерами, в погоду и без,
Кто за делом большим, кто за крупной добычей — в погони
Отправляемся мы, судьбам наперекор, всем советам вразрез.И наши щёки жгут пощёчинами ветры,
Горбы на спины нам наваливает снег…
Но впереди — рубли длиною в километры
И крупные дела величиною в век.За окном и за нашими душами света не стало,
И вне наших касаний повсюду исчезло тепло.
На земле дуют ветры, за окнами похолодало,
Всё, что грело, светило, теперь в темноту утекло.И вот нас бьют в лицо пощёчинами ветры,
И жены от обид не поднимают век,
Но впереди — рубли длиною в километры,
И крупные дела величиною в век.Как чужую гримасу, надел я чужую одежду,
Или в шкуру чужую на время я вдруг перелез?
До и после, в течение, вместо, во время и между
Поступаю с тех пор просьбам наперекор и советам вразрез.Мне щёки обожгли пощёчины и ветры,
Я взламываю лёд, плыву в пролив Певек!
Ах, где же вы, рубли длиною в километры?..
Всё вместо них дела величиною в век.
Снова печь барахлит — тут рублей не жалей…
«Сделай, парень, а то околею!»
Он в ответ: «У меня этих самых рублей —
Я тебе ими бампер обклею».Все заначки с зарплат
В горле узком у вас,
У меня же — «фиат! ,
А по-русскому — ВАЗ.Экономя, купил за рубли
«Жигулёнок», «Жигуль», «Жигули».Кандидатскую я защитил без помех —
Всех порадовал темой отменной:
«Об этническом сходстве и равенстве всех
Разномастных существ во Вселенной».
____________________«Так чего же тебе? Хочешь — «Марльборо», «Кент»?»
Он не принял и этого дара:
«У меня, — говорит, — постоянный клиент —
Он бармен из валютного бара».Не в диковинку «Кент»? Разберёмся, браток.
Не по вкусу коньяк и икорка? —
Я снимаю штаны и стою без порток:
«На-ка джинсы — вчера из Нью-Йорка».Он ручонки простёр —
Я брючата отдал.
До чего ж я хитёр:
Угадал, угадал! Ах, не зря я купил за рубли
«Жигулёнок», «Жигуль», «Жигули».Но вернул мне штаны всемогущий блондин,
Бросил в рожу мне, крикнув вдогонку:
«Мне вчера за починку мигалки один
Дал мышиного цвета дублёнку!»Я мерзавец, я хам,
Стыд меня загрызёт!
Сам дублёнку отдам,
Если брат привезёт!.. Ах, зачем я купил за рубли
«Жигулёнок», «Жигуль», «Жигули»? Я на жалость его да на совесть беру,
К человечности тоже взывая:
Мол, замёрзну в пути, простужусь и умру,
И задавит меня грузовая.Этот ВАЗ, «Жигули», этот в прошлом «фиат»
Я с моста Бородинского скину! —
Государственной премии лауреат
Предлагал мне за лом половину.Подхожу скособочась,
Встаю супротив,
Предлагаю: «А хочешь
В кооператив?»Ведь не зря я купил за рубли
«Жигулёнок», «Жигуль», «Жигули»!«У меня, — говорит, — две квартиры уже,
Разменяли на Марьину Рощу,
Три машины стоят у меня в гараже:
На меня, на жену да на тёщу».«Друг! Что надо тебе? Я в афёры нырну!
Я по-новой дойду до Берлина!..»
Вдруг сказал он: «Устрой-ка мою… не жену
Отдыхать в санаторий Совмина!»Что мне делать? Шатаюсь,
Сползаю в кювет.
Всё — иду, нанимаюсь
В Верховный Совет… Эх, зазря я купил за рубли
«Жигулёнок», «Жигуль», «Жигули»…
Сидят три девы-стеклодувши
с шестами, полыми внутри.
Их выдуваемые души
горят, как бычьи пузыри.Душа имеет форму шара,
имеет форму самовара.
Душа — абстракт. Но в смысле формы
она дает любую фору! Марине бы опохмелиться,
но на губах ее горит
душа пунцовая, как птица,
которая не улетит! Нинель ушла от моториста.
Душа высвобождает грудь,
вся в предвкушенье материнства,
чтоб накормить или вздохнуть.Уста Фаины из всех алгебр
с трудом две буквы назовут,
но с уст ее абстрактный ангел
отряхивает изумруд! Дай дуну в дудку, постараюсь.
Дай гостю душу показать.
Моя душа не состоялась,
из формы вырвалась опять.В век Скайлэба и Байконура
смешна кустарность ремесла.
О чем, Марина, ты вздохнула?
И красный ландыш родился.Уходят люди и эпохи,
но на прилавках хрусталя
стоят их крохотные вздохи
по три рубля, по два рубля… О чем, Марина, ты вздохнула?
Не знаю. Тело упорхнуло.
Душа, плененная в стекле,
стенает на моем столе.
Пляшут зайцы на лужайке,
Пляшут мошки на лозе.
Хочешь разума в хозяйстве —
Не женись на егозе! Вся-то в лентах, вся-то в блестках,
Всему свету госпожа!
Мне крестьяночку подайте,
Что как булочка свежа! Мама, во мгновенье ока
Сшей мне с напуском штаны!
Чтобы, как у герра Шмидта,
Были икры в них стройны! Как на всех зубами лязгал —
Не приласкан был ни разу.
Прекратил собачий лязг —
Нет отбою мне от ласк! Рвал им косы, рвал им юбки —
Все девчонки дули губки.
Обуздал свой норов-груб —
Нет отбою мне от губ! Хочешь в старости почета —
Раньше старших не садись!
Хочешь красного потомства —
С красной девицей сходись! За свекровьиной кроватью
— Точно ближе не могли! —
Преогромный куль с рублями —
Сплю и вижу те рубли.А за тестевой конторкой —
До чего сердца грубы —
Преогромная дубина.
Для чего в лесах — дубы?!
1-я партия: А мы чищу чистили, чистили,
Ой дид ладу, чистили, чистили.
2-я: А мы пашню пахали, пахали,
Ой дид ладо, пахали, пахали,
1-я: А мы просо сеяли, сеяли,
2-я: А мы просо вытопчем, вытопчем.
1-я: А чем же вы вытопчите, вытопчите?
2-я: А мы коней выпустим, выпустим.
1-я: А мы коней выловим, выловим.
2-я: На что же вы выловите, выловите?
1-я: На шелковые повода, повода.
2-я: А мы коней выкупим, выкупим.
1-я: А чем же вам выкупить, выкупить?
2-я: А мы дадим сто рублей, сто рублей.
1-я: А мы дадим ты сячу, тысячу.
2-я: Не надо нам ты сячу, тысячу.
1-я: А что же вам надобно, надобно?
2-я: Нам надобно девицу, девицу.
1-я: А мы дадим девицу, девицу!
1.
А мы просо сеяли, сеяли;
Ой дид, ладо, сеяли, сеяли!
2.
А мы просо вытопчем, вытопчем;
Ой дид, ладо, вытопчем, вытопчем!
1.
А чем же вам вытоптать, вытоптать?
Ой дид, ладо, вытоптать, вытоптать?
2.
А мы коней выпустим, выпустим;
Ой дид, ладо, выпустим, выпустим!
1.
А мы коней переймем, переймем;
Ой дид, ладо, переймем, переймем!
2.
А чем же вам перенять, перенять?
Ой дид, ладо, перенять, перенять!
1.
А шелковым поводом, поводом;
Ой дид, ладо, поводом, поводом!
2.
А мы коней выкупим, выкупим;
Ой дид, ладо, выкупим, выкупим!
1.
А чем же вам выкупить, выкупить?
Ой дид, ладо, выкупить, выкупить!
2.
А мы дадим сто рублей, сто рублей;
Ой дид, ладо, сто рублей, сто рублей!
1.
Не надо нам тысячи, тысячи;
Ой дид, ладо, тысячи, тысячи!
2.
А что же вам надобно, надобно?
Ой дид, ладо, надобно, надобно!
1.
Надобно нам девицу, девицу;
Ой дид, ладо, девицу, девицу!
1.
В нашем полке убыло, убыло;
Ой дид, ладо, убыло, убыло!
2.
В нашем полке прибыло, прибыло;
Ой дид, ладо, прибыло, прибыло!
Девчину пытает казак у плетня:
«Когда ж ты, Оксана, полюбишь меня?
Я саблей добуду для крали своей
И светлых цехинов, и звонких рублей!»
Девчина в ответ, заплетая косу:
«Про то мне ворожка гадала в лесу.
Пророчит она: мне полюбится тот,
Кто матери сердце мне в дар принесет.
Не надо цехинов, не надо рублей,
Дай сердце мне матери старой твоей.
Я пепел его настою на хмелю,
Настоя напьюсь — и тебя полюблю!»
Казак с того дня замолчал, захмурел,
Борща не хлебал, саламаты не ел.
Клинком разрубил он у матери грудь
И с ношей заветной отправился в путь:
Он сердце ее на цветном рушнике
Коханой приносит в косматой руке.
В пути у него помутилось в глазах,
Всходя на крылечко, споткнулся казак.
И матери сердце, упав на порог,
Спросило его: «Не ушибся, сынок?»
Я — прислуга со всеми удобствами —
Получаю пятнадцать рублей,
Не ворую, не пью и не злобствую
И самой инженерши честней.
Дело в том, что жена инженерская
Норовит обсчитать муженька.
Я над нею труню (я, ведь, дерзкая!)
И словесно даю ей пинка.
Но со мною она хладнокровная, —
Сквозь пять пальцев глядит на меня:
Я ношу бильедушки любовные.
От нее, а потом — для нее.
Что касается мужа господского —
Очень добр господин инженер:
«Не люблю, — говорить, — ультра-скотского
Вот, супруги своей — например»:
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В результатах мы скоро поладили, —
Вот уж месяц, как муж и жена.
Получаю конфекты, материи
И филипповские пирожки,
И — на зависть кухарки Гликерии,
Господина Надсона стишки.
Я давно рассчитала и взвесила,
Что удобная должность, ей-ей:
Тут и сытно, и сладко, и весело,
Да вдобавок пятнадцать рублей!
Всего один мотив
Доносит с корабля;
Один аккредитив —
На двадцать два рубля.А жить ещё две недели,
Работы — на восемь лет,
Но я докажу на деле,
На что способен аскет! Дежурная по этажу
Грозилась мне на днях —
В гостиницу вхожу
В час ночи, на руках.А жить ещё две недели,
Работы — на восемь лет,
Но я докажу на деле,
На что способен скелет! В столовой номер два
Всегда стоит кефир;
И мыслей полна голова,
И все — про загробный мир.А жить ещё две недели,
Работ — на восемь лет,
Но я докажу на деле,
На что способен скелет! Одну в кафе позвал —
Увы, романа нет;
Поел и убежал,
Как будто в туалет.А жить ещё две недели,
Работы — на восемь лет,
Но я докажу на деле,
На что способен аскет! А пляжи все полны
Пленительнейших вдов,
Но стыдно снять штаны —
Ведь я здесь с холодов.А жить еще две недели,
Работы — на восемь лет,
Но я докажу на деле,
На что способен аскет! О проклятый Афон! —
Влюбился, словно тля,
Беру последний фонд —
Все двадцать два рубля.Пленительна, стройна,
Все деньги на проезд,
Наверное, она
Сегодня же проест.А жить ещё две недели,
Работ — на восемь лет,
Но я докажу на деле,
На что способен… скелет!
Я стою у высоких дверей,
Я слежу за работой твоей.
Ты устал. На лице твоем пот,
Словно капелька жира, течет.
Стой! Ты рано, дружок, поднялся.
Поработай еще полчаса! К четырем в предвечернюю мглу
Магазин задремал на углу.
В ресторане пятнадцать минут
Ты блуждал по равнине Меню, —
Там, в широкой ее полутьме,
Протекает ручей Консоме, Там в пещере незримо живет
Молчаливая тварь — Антрекот;
Прислонившись к его голове,
Тихо дремлет салат Оливье…
Ты раздумывал долго. Потом
Ты прицелился длинным рублем. Я стоял у дверей, недвижим,
Я следил за обедом твоим,
Этот счет за бифштекс и компот
Записал я в походный блокнот,
И швейцар, ливреей звеня,
С подозреньем взглянул на меня.А потом, когда стало темно,
Мери Пикфорд зажгла полотно.
Ты сидел недвижимо — и вдруг
Обернулся, скрывая испуг, —
Ты услышал, как рядом с тобой
Я дожевывал хлеб с ветчиной… Две кровати легли в полумгле,
Два ликера стоят на столе,
Пьяной женщины крашеный рот
Твои мокрые губы зовет.
Ты дрожащей рукою с нее
Осторожно снимаешь белье.Я спокойно смотрел… Все равно
Ты оплатишь мне счет за вино,
И за женщину двадцать рублей
Обозначено в книжке моей…
Этот день, этот час недалек:
Ты ответишь по счету, дружок!.. Два ликера стоят на столе,
Две кровати легли в полумгле.
Молчаливо проходит луна.
Неподвижно стоит тишина.
В ней — усталость ночных сторожей,
В ней — бессонница наших ночей.
Не первый стих
и все про то же.
И стих,
и случаи похожи.
Как вверх
из Везувия
в смерденьи и жжении
лава
извергается в грозе —
так же точно
огнедышащие опровержения
лавятся
на поля газет.
Опровергатель
всегда
подыщет повод.
Ведром
возражения лей.
Впечатано:
«Суд
осудил Попова
за кражу
трехсот рублей».
И краска
еще не просохла,
а он
пещрит
статейные мили:
«Опровергаю
и возмущен
злостным
искажением фамилии.
Избавьте
от рецензентов-клопов.
Такие нападки —
пло́ски.
Фамилия
моя
совсем не Попов,
а раз и навсегда —
Поповский.
Перестарались
газетные вра́ли.
Где
п-р-а-в-д-а
в их волчьем вое?!
В семействе
у нас
никогда не крали,
и я —
не крал,
а присвоил.
Хроникеры
анекдотами
забавляются, блея,
а факты
в воздухе висят.
Никогда
не крал
трехсот рублей я,
а присвоил
триста пятьдесят.
Массам
требуется
серьезное чтение,
а не плоские
по́лосы и полоски…
Примите
уверение
в совершенном почтении.
С гражданским приветом
Поповский».
Граждане,
бросьте
опровержения воло́чь!
В газеты
впились, как кле́щи.
Не опровергнешь
ни день,
ни ночь,
ни прочие
очевидные вещи.
Сидит милка
на крыльце,
тихо
ждет
сниженья цен
да в грустях
в окно коси́тся
на узор
рублевых ситцев.
А у кооператива
канцелярия —
на диво.
У него
какой-то центр
составляет
списки цен.
Крысы канцелярские
перышками ляскают,
и, зубами клацая,
пишет
калькуляция.
Вперили
очков тарелки
в сонмы цифр,
больших
и мелких.
Расставляют
цифры в ряд,
строки
цифрами пещрят.
Две копейки нам,
а им
мы
нулечек округлим.
Вольной мысли
нет уздечки!
Мало ль что —
пожары,
ливень…
На усушки
и утечки
набавляем
восемь гривен.
Дети рады,
папа рад —
окупился аппарат.
Чтоб в подробность не вдаваться,
до рубля
накинем двадцать.
Но —
не дорожимся так;
с суммы
скинули пятак.
Так как
мы
и множить можем,
сумму
вчетверо помножим.
Дальше —
дело ясненькое:
набавляем
красненькую.
Потрудившись
год,
как вол,
объявил,
умен и зорок:
рубль и сорок —
итого
получается два сорок.
— Где ж два сорок? —
спросишь вра́ля.
Ткнет
рукою
в дробь: смотри!
— Пиво брали?
— Нет, не брали.
— Ах, не брали?!
Значит — три. —
Цены ситцев,
цены ниток
в центрах
плавают, как рыбы.
Черт их знает,
что в убыток!
Черт их знает,
что им в прибыль!
А результат один:
цена
копеечного ростика
из центров
прибывает к нам
с большим
пушистым хвостиком.
А в деревне
на крыльце
милка
ждет
сниженья цен.
Забрать бы
калькуляции
да дальше
прогуляться им!
В нашем хозяйстве —
дыра за дырой.
Трат масса,
расходов рой.
Поэтому
мы
у своей страны
берем взаймы.
Конечно,
дураков нету
даром
отдавать
свою монету.
Заем
поэтому
так пущен,
что всем доход —
и берущим
и дающим.
Ясно,
как репа на блюде, —
доход обоюден.
Встань утром
и, не смущаемый ленью,
беги
к ближайшему
банковскому отделению!
Не желая
посторонним отвлекаться,
требуй сразу
— подать облигаций!
Разумеется,
требуй
двадцатипятирублевые.
А нет четвертного —
дело плевое!
Такие ж облигации,
точка в точку,
за пять рублей,
да и то в рассрочку!
Выпадет счастье —
участвуешь в выигрыше
в пятой части.
А если
не будешь молоть Емелю
и купишь
не позднее чем к 1-му апрелю,
тогда —
от восторга немеет стих —
рассрочка
от четырех месяцев
и до шести.
А также
(случай единственный в мире!)
четвертные
продаются
по 24,
а пятерка —
по 4 и 8 гривен.
Словом:
доходов — ливень!
Этот заем
такого рода,
что доступен
для всего трудового народа.
Сидишь себе
и не дуешь в ус.
На каждый рубль —
гривенник плюс.
А повезет,
и вместо денежного поста —
выигрываешь
тысяч до полуста.
А тиражей —
масса,
надоедают аж:
в год до четырех.
За тиражом тираж!
А в общем,
сердце радостью облей, —
разыгрывается
до семнадцати миллионов рублей.
На меня обижаются:
— Что ты,
в найме?
Только и пишешь,
что о выигрышном займе! —
Речь моя
кротка и тиха:
— На хорошую вещь —
не жалко стиха. —
Грядущие годы
покрыты тьмой.
Одно несомненно: на 27-й
(и то, что известно,
про то и поём)
— выгоднейшая вещь
10% заем!
Голос из провинции
Денег нет — перед деньгами.
Народная пословицаМежду тем как в глуши
В преферанс на гроши
Мы палим, беззаботно ремизясь, Из столиц каждый час
Весть доходит до нас
Про какой-то финансовый кризис.Эх! вольно ж, господа,
Вам туда и сюда
Необдуманно деньги транжирить.Надо жить поскромней,
Коли нет ни рублей,
Ни уменья доходы расширить.А то роскошь у вас,
Говорят, завелась,
Непонятная даже рассудку.Не играйте, молю,
В ералаш по рублю,
Это первое: вредно желудку.Во-вторых, но — увы!..
Рассердились уж вы:
«Ты советовать нам начинаешь?»Что ж? я буду молчать.
Но ведь так продолжать —
Так, пожалуй, своих не узнаешь! Каждый графом живет:
Дай квартиру в пятьсот,
Дай камин и от Тура кушетку.Одевает жену
Так, что только — ну, ну!
И публично содержит лоретку! Сам же чуть не банкрут…
Что ж мудреного тут,
Если вы и совсем разоритесь? Вам Прутков говорит:
«Мудрый в корень глядит»,
Так смотрите на нас — и учитесь! Ведь у нас в городах,
Ведь у нас в деревнях
Деньги были всегда не обильны.А о кризисе дум
Не вспадало на ум —
Сохранял, сохраняет всесильный! Целый год наш уезд
Всё готовое ест:
Натащат, навезут мужичонки.На наряды жене
Да на выпивку мне
Только вот бы и нужны деньжонки.Что ж? добуду кой-как…
А что беден бедняк,
Так ведь был не богаче и прежде.Что поднимет мужик
Среди улицы крик,
Непростительный даже в невежде: «Я-де сено привез
Да и отдал весь воз
За размен трехрублевой бумажки! Лишь бы соли достать,
А то стал я хворать
И цинга появилась у Глашки», —Так за эту бы речь
Мужичонку посечь
Да с такой бы еще прибауткой: «Было что разменять,
А ты смел рассуждать —
Важный барин, с своею Глашуткой!»Ну и дело с концом…
Больше, меньше рублем —
Велика ли потеря на лаже? А для тех, у кого
Вовсе нет ничего,
Так совсем нечувствительно даже…
Лезьте в глаза, влетайте в уши слова вот этих лозунгов и частушекЗнай
о счастии своем.
Не сиди, как лодырь.
Мчи
купить себе
заем
нынешнего года.
Пользу
в нынешнем году
торопитесь взвесить.
Деньги
вам
процент дадут
ровно рубль
на десять.
Зря копейку не пропей-ка.
— Что с ней делать? — спро́сите.
В облигации
копейка
в непрерывном росте.
Про заем
несется гул,
он-де
к общей выгоде,
выиграв
себе
деньгу,
вы
хозяйство двигаете.
Выше,
звонче голос лей,
в небе
надо
высечь:
выигрыш
от ста рублей
до
полсотни тысяч.
Чуть наступят тиражи —
не волнуйся,
не дрожи.
Говорил
про наш тираж
с человеком
сведущим:
ра́з не взял —
не падай в раж,
выиграешь
в следующем.
Тыщу выиграл
и рад,
от восторга млею.
Ходят фининспектора,
обложить не смеют.
По заводам
лети,
песенная строчка:
если
купит коллектив,
то ему
рассрочка.
Как рассрочили
платеж
на четыре месяца —
по семье
пошел галдеж:
все
с восторга бесятся.
Шестьдесят копеек есть,
дальше
дело знаемо:
в коллектив спешите внесть
в счет
покупки займа.
Чтоб потом не плакать
год,
не расстроить нервы вам,
покупайте
с массой льгот
до
апреля первого.
В одиночку
и вдвоем
мчи
сквозь грязь
и лужицы.
Это —
лучший заем
для советских служащих.
Пойте,
в тыщу уст оря,
радостно и пылко,
что заем
для кустаря —
прибыль
и копилка.
Лучших займов
в мире нет.
Не касаясь прочего,
он
рассчитан
по цене
на карман рабочего.
Знай
о счастии своем.
Не сиди, как лодырь.
Мчи
купить себе
заем
нынешнего года.
Пользу
в нынешнем году
торопитесь взвесить.
Деньги
вам
процент дадут
ровно рубль
на десять.
Зря копейку не пропей-ка.
— Что с ней делать? — спро́сите.
В облигации
копейка
в непрерывном росте.
Про заем
несется гул,
он-де
к общей выгоде,
выиграв
себе
деньгу,
вы
хозяйство двигаете.
Выше,
звонче голос лей,
в небе
надо
высечь:
выигрыш
от ста рублей
до
полсотни тысяч.
Чуть наступят тиражи —
не волнуйся,
не дрожи.
Говорил
про наш тираж
с человеком
сведущим:
ра́з не взял —
не падай в раж,
выиграешь
в следующем.
Тыщу выиграл
и рад,
от восторга млею.
Ходят фининспектора,
обложить не смеют.
По заводам
лети,
песенная строчка:
если
купит коллектив,
то ему
рассрочка.
Как рассрочили
платеж
на четыре месяца —
по семье
пошел галдеж:
все
с восторга бесятся.
Шестьдесят копеек есть,
дальше
дело знаемо:
в коллектив спешите внесть
в счет
покупки займа.
Чтоб потом не плакать
год,
не расстроить нервы вам,
покупайте
с массой льгот
до
апреля первого.
В одиночку
и вдвоем
мчи
сквозь грязь
и лужицы.
Это —
лучший заем
для советских служащих.
Пойте,
в тыщу уст оря,
радостно и пылко,
что заем
для кустаря —
прибыль
и копилка.
Лучших займов
в мире нет.
Не касаясь прочего,
он
рассчитан
по цене
на карман рабочего.
1927 г.
Мы без этих машин — словно птицы без крыл, -
Пуще зелья нас приворожила
Пара сот лошадиных сил
И, должно быть, нечистая сила.
Нас обходит на трассе легко мелкота -
Нам обгоны, конечно, обидны, -
Но на них мы смотрим свысока — суета
У подножия нашей кабины.
И нам, трехосным,
Тяжелым на подъем
И в переносном
Смысле и в прямом,
Обычно надо позарез,
И вечно времени в обрез, -
Оно понятно — это дальний рейс.
В этих рейсах сиденье — то стол, то лежак,
А напарник приходится братом.
Просыпаемся на виражах -
На том свете почти правым скатом.
Говорят, все конечные пункты Земли
Нам маячат большими деньгами,
Говорят, километры длиною в рубли
Расстилаются следом за нами.
Не часто с душем
Конечный этот пункт, -
Моторы глушим -
Плашмя на грунт.
Пусть говорят — мы за рулем
За длинным гонимся рублем, -
Да, это тоже! Только суть не в нем.
На равнинах поем, на подъемах ревем, -
Шоферов нам еще, шоферов нам!
Потому что, кто только за длинным рублем,
Тот сойдет на участке неровном.
Полным баком клянусь, если он не пробит, -
Тех, кто сядет на нашу галеру,
Приведем мы и в божеский вид,
И, конечно, в шоферскую веру!
Земля нам пухом,
Когда на ней лежим
Полдня под брюхом -
Что-то ворожим.
Мы не шагаем по росе -
Все наши оси, тонны все
В дугу сгибают мокрое шоссе.
На колесах наш дом, стол и кров — за рулем, -
Это надо учитывать в сметах.
Мы друг с другом расчеты ведем
Крепким сном в придорожных кюветах.
Чехарда длинных дней — то лучей, то теней…
А в ночные часы перехода
Перед нами бежит без сигнальных огней
Шоферская лихая свобода.
Сиди и грейся -
Болтает, как в седле…
Без дальних рейсов
Нет жизни на Земле!
Кто на себе поставил крест,
Кто сел за руль, как под арест, -
Тот не способен на далекий рейс.
Надо уничтожить болезни!
Средств у республики нет — трат много.
Поэтому в 1922 году в пользу голодающих
все облагаются специальным налогом.
Налогом облагается все трудоспособное население:
Все мужчины от 17 до 60
и все женщины от 17 до 55 лет.
Никому исключений нет. Смотрите — вот сколько с кого налогу идет: Если рабочий или служащий получает ставку до 9 разряда —
50 коп. золотом должны платить такие служащие и рабочие.
Прочие,
получающие свыше 9 разряда,
такие могут
платить 1 рубль налогу.
Крестьянин, не пользующийся наемным трудом,
1 рубль должен внесть,
и 1 р. 50 коп. тот, у кого наемные рабочие есть.
Остальные граждане —
каждый
тоже
полтора рубля внесть должен.Следующих граждан освобождает от налога декрет:
Во-первых, красноармейцев и милиционеров —
у этих заработков нет.
Во-вторых, учащихся в государственных учреждениях не касается налог.
Учащемуся платить не из чего — надо, чтобы доучиться мог.
Лица, пользующиеся социальным обеспечением, освобождаются тоже.
Кому государство помогает — тот платить не может.
Если на попечении женщины нетрудоспособный или она имеет до 14 лет детей, —
налог не платить ей.
(Разумеется, если сами хозяйство ведут,
если нет ни нянек, ни горничных тут.)
Если домашняя хозяйка
обслуживает семью в пять человек или более пяти,
с нее налог не будет идти.
В голодающих местностях освобождается каждый крестьянин
(если в 21-м году он
от хлебофуражного налога освобожден),
с такого брать нечего, —
чтоб он прожить мог,
для этого и вводится теперешний налог.
Рабочие и крестьяне, не пользующиеся наемным трудом,
если у них семья большая или неработоспособных полный дом,
могут подать ходатайство.
Если нетрудоспособных много,
то свыше трех
на каждого ребенка до 14 лет и на каждого нетрудоспособного
45 к. скидывается налога.
Голод не терпит.
Весь налог должен быть отдан
не позднее 31 мая 1922 года.
Чтобы голодный прокормиться мог,
надо точно внесть в срок.Кто срок пропустит — наказать надо.
С тех за каждый просроченный полный или неполный месяц
взыскивается 100% месячного оклада.
А кто до 30 июля налог не сдаст,
думая, что с него взятки гладки,
тот
тройной налог внесет
в принудительном порядке.
(ПОЧТИ ГИМН)
Ты, который трудишься, сапоги ли чистишь,
бухгалтер или бухгалтерова помощница,
ты, чье лицо от дел и тощищи
помятое и зеленое, как трешница.
Портной, например. Чего ты ради
эти брюки принес к примерке?
У тебя совершенно нету дядей,
а если есть, то небогатый, не мрет и не в Америке.
Говорю тебе я, начитанный и умный:
ни Пушкин, ни Щепкин, ни Врубель
ни строчке, ни позе, ни краске надуманной
не верили — а верили в рубль.
Живешь утюжить и ножницами раниться.
Уже сединою бороду пе́ревил,
а видел ты когда-нибудь, как померанец
растет себе и растет на дереве?
Потеете и трудитесь, трудитесь и потеете,
вытелятся и вытянутся какие-то дети,
будут потеть, как потели эти.
А я вчера, не насилуемый никем,
просто,
снял в "железку" по шестой руке
три тысячи двести — со́ ста.
Ничего, если, приложивши палец ко рту,
зубоскалят, будто помог тем,
что у меня такой-то и такой-то туз
мягко помечен ногтем.
Игроческие очи из ночи
блестели, как два рубля,
я разгружал кого-то, как настойчивый рабочий
разгружает трюм корабля.
Слава тому, кто первый нашел,
как без труда и хитрости,
чистоплотно и хорошо
карманы ближнему вывернуть и вытрясти!
И когда говорят мне, что труд, и еще, и еще
будто хрен натирают на заржавленной терке
я ласково спрашиваю, взяв за плечо:
«А вы прикупаете к пятерке?»
В день, когда мы, поддержкой земли заручась,
По высокой воде, по соленой, своей,
Выйдем в точно назначенный час, -
Море станет укачивать нас,
Словно мать непутевых детей.
Волны будут работать — и в поте лица
Корабельные наши бока иссекут,
Терпеливо машины начнут месяца
Составлять из ритмичных секунд.
А кругом — только водная гладь, — благодать!
И на долгие мили кругом — ни души!..
Оттого морякам тяжело привыкать
Засыпать после качки в уютной тиши.
Наши будни — без праздников, без выходных, -
В море нам и без отдыха хватит помех.
Мы подруг забываем своих:
Им — до нас, нам подчас не до них, -
Да простят они нам этот грех!
Нет, неправда! Вздыхаем о них у кормы
И во сне имена повторяем тайком.
Здесь совсем не за юбкой гоняемся мы,
Не за счастьем, а за косяком.
А кругом — только водная гладь, — благодать!
Ни заборов, ни стен — хоть паши, хоть пляши!..
Оттого морякам тяжело привыкать
Засыпать после качки в уютной тиши.
Говорят, что плывем мы за длинным рублем, -
Кстати, длинных рублей просто так не добыть, -
Но мы в море — за морем плывем,
И еще — за единственным днем,
О котором потом не забыть.
А когда из другой, непохожей весны
Мы к родному причалу придем прямиком, -
Растворятся морские ворота страны
Перед каждым своим моряком.
В море — водная гладь, да еще — благодать!
И вестей — никаких, сколько нам ни пиши…
Оттого морякам тяжело привыкать
Засыпать после качки в уютной тиши.
И опять уплываем, с землей обручась -
С этой самою верной невестой своей, -
Чтоб вернуться в назначенный час,
Как бы там ни баюкало нас
Море — мать непутевых детей.
Вот маяк нам забыл подморгнуть с высоты,
Только пялит глаза — ошалел, обалдел:
Он увидел, что судно встает на винты,
Обороты врубив на предел.
А на пирсе стоять — все равно благодать, -
И качаться на суше, и петь от души.
Нам, вернувшимся, не привыкать привыкать
После громких штормов к долгожданной тиши!
Денег нет - перед деньгами.
Народная пословица
Между тем как в глуши
В преферанс на гроши
Мы палим, беззаботно ремизясь,
Из столиц каждый час
Весть доходит до нас
Про какой-то финансовый кризис.
Эх! вольно ж, господа,
Вам туда и сюда
Необдуманно деньги транжирить.
Надо жить поскромней,
Коли нет ни рублей,
Ни уменья доходы расширить.
А то роскошь у вас,
Говорят, завелась,
Непонятная даже рассудку.
Не играйте, молю,
В ералаш по рублю,
Это первое: вредно желудку.
Во-вторых, но — увы!..
Рассердились уж вы:
«Ты советовать нам начинаешь?»
Что ж? я буду молчать.
Но ведь так продолжать —
Так, пожалуй, своих не узнаешь!
Каждый графом живет:
Дай квартиру в пятьсот,
Дай камин и от Тура кушетку.
Одевает жену
Так, что только — ну, ну!
И публично содержит лоретку!
Сам же чуть не банкрут…
Что ж мудреного тут,
Если вы и совсем разоритесь?
Вам Прутков говорит:
«Мудрый в корень глядит»,
Так смотрите на нас — и учитесь!
Ведь у нас в городах,
Ведь у нас в деревнях
Деньги были всегда не обильны.
А о кризисе дум
Не вспадало на ум —
Сохранял, сохраняет всесильный!
Целый год наш уезд
Все готовое ест:
Натащат, навезут мужичонки.
На наряды жене
Да на выпивку мне
Только вот бы и нужны деньжонки.
Что ж? добуду кой-как…
А что беден бедняк,
Так ведь был не богаче и прежде.
Что поднимет мужик
Среди улицы крик,
Непростительный даже в невежде:
«Я-де сено привез
Да и отдал весь воз
За размен трехрублевой бумажки!
Лишь бы соли достать,
А то стал я хворать
И цинга появилась у Глашки»,—
Так за эту бы речь
Мужичонку посечь
Да с такой бы еще прибауткой:
«Было что разменять,
А ты смел рассуждать —
Важный барин, с своею Глашуткой!»
Ну и дело с концом…
Больше, меньше рублем —
Велика ли потеря на лаже?
А для тех, у кого
Вовсе нет ничего,
Так совсем нечувствительно даже…
Весеннее солнце дробится в глазах,
В канавы ныряет и зайчиком пляшет.
На Трубную выйдешь — и громом в ушах
Огонь соловьиный тебя ошарашит…
Куда как приятны прогулки весной:
Бредешь по садам, пробегаешь базаром!..
Два солнца навстречу: одно над землей,
Другое — расчищенным вдрызг самоваром.
И птица поет. В коленкоровой мгле
Скрывается гром соловьиного лада…
Под клеткою солнце кипит на столе —
Меж чашек и острых кусков рафинада…
Любовь к соловьям — специальность моя,
В различных коленах я толк понимаю:
За лешевой дудкой — вразброд стукотня,
Кукушкина песня и дробь рассыпная…
Ко мне продавец:
«Покупаете? Вот.
Как птица моя на базаре поет!
Червонец — не деньги! Берите! И дома,
В покое, засвищет она по-иному…»
От солнца, от света звенит голова…
Я с клеткой в руках дожидаюсь трамвая.
Крестами и звездами тлеет Москва,
Церквами и флагами окружает!
Нас двое!
Бродяга и ты — соловей,
Глазастая птица, предвестница лета,
С тобою купил я за десять рублей —
Черемуху, полночь и лирику Фета!
Весеннее солнце дробится в глазах.
По стеклам течет и в канавы ныряет.
Нас двое.
Кругом в зеркалах и звонках
На гору с горы пролетают трамваи.
Нас двое…
А нашего номера нет…
Земля рассолодела. Полдень допет.
Зеленою смушкой покрылся кустарник.
Нас двое…
Нам некуда нынче пойти;
Трава горячее, и воздух угарней —
Весеннее солнце стоит на пути.
Куда нам пойти? Наша воля горька!
Где ты запоешь?
Где я рифмой раскинусь?
Наш рокот, наш посвист
Распродан с лотка...
Как хочешь —
Распивочно или на вынос?
Мы пойманы оба,
Мы оба — в сетях!
Твой свист подмосковный не грянет в кустах,
Не дрогнут от грома холмы и озера…
Ты выслушан,
Взвешен,
Расценен в рублях…
Греми же в зеленых кусках коленкора,
Как я громыхаю в газетных листах!..
Мы хорошо знакомы с совзнаками,
со всякими лимонами,
со всякими лимонами, лимардами всякими.
Как было?
Пала кобыла.
У женки
поизносились одежонки.
Пришел на конный
Пришел на конный и стал торговаться.
Кони
Кони идут
Кони идут миллиардов по двадцать.
Как быть?
Как быть? Пошел крестьянин
Как быть? Пошел крестьянин совзнаки копить.
Денег накопил —
Денег накопил — неописуемо!
Хоть сиди на них:
Хоть сиди на них: целая уйма!
Сложил совзнаки в наибольшую из торб
и пошел,
и пошел, взваливши торбу на горб.
Пришел к торговцу:
Пришел к торговцу: — Коня гони!
Торговец в ответ:
Торговец в ответ: — Подорожали кони!
Копил пока —
конь
конь вздорожал
конь вздорожал миллиардов до сорока. —
Не купить ему
Не купить ему ни коня, ни ситца.
Одно остается —
Одно остается — стоять да коситься.
Сорок набрал мужик на конягу.
А конь
А конь уже
А конь уже стоит сотнягу.
Пришел с сотней, —
Пришел с сотней, — а конь двести.
— Заплатите, мол,
— Заплатите, мол, и на лошадь лезьте! —
И ушел крестьянин
И ушел крестьянин не солоно хлебавши,
неся
неся на спине
неся на спине совзнак упавший.
Обяснять надо ли?
Горе в том,
Горе в том, что совзнаки падали.
Теперь
Теперь разносись по деревне гул!
У нас
У нас пустили
У нас пустили твердую деньгу́.
Про эти деньги
Про эти деньги и обяснять нечего.
Все, что надо
Все, что надо для удобства человечьего.
Трешница как трешница,
Трешница как трешница, серебро как серебро.
Хочешь — позванивай
Хочешь — позванивай хочешь — ставь на ребро.
Теперь —
Теперь — что серебро,
Теперь — что серебро, что казначейский билет —
одинаково обеспечены:
одинаково обеспечены: разницы нет.
Пока
Пока до любого рынка дойдешь —
твои рубли
твои рубли не падут
твои рубли не падут ни на грош.
А места занимают
А места занимают меньше точки.
Донесешь
Донесешь богатство
Донесешь богатство в одном платочке.
Не спеша
Не спеша приторговал себе коня,
купил и поехал,
купил и поехал, домой гоня.
На оставшуюся
На оставшуюся от размена
На оставшуюся от размена лишку —
ситцу купил
ситцу купил и взял подмышку.
Теперь
Теперь возможно,
Теперь возможно, если надобность есть,
весь приход-расход
весь приход-расход заранее свесть.
1924
Кащей не в шутку захворал,
Пять дней уж с сундука не сходит;
Не ест, не пьет и глаз почти не сводит;
Пришло невмочь, за лекарем послал.
Явился врач, ему лекарство прописал:
«Сейчас же, - говорит, - пошлите вы в аптеку».
- «А много ль денег дать велите человеку?»
- «Не знаю, право, что возьмут...
Ну, дайте двадцать пять, вам сдачи принесут»,
- «Что ж делать? Так и быть! Сейчас пошлю Ванюшку.
Иван, приподними ты у меня подушку;
Возьми, вот пять алтын!
Вот гривна!.. Кажется, дал лишний грош один.
Постой-ка: раз, два, три, четыре, пять - ну, верно!
Скорей с рецептом ты беги,
Да не зайди в кабак. Куда как это скверно!..
Не грязно на дворе, так скинь ты сапоги».
Разинул лекарь рот, как будто видел чудо;
Не верил он своим глазам, ушам.
«Вы поняли меня, - сказал он, - очень худо;
Пошлите двадцать пять рублей...» - «Не дам, не дам!
Как двадцать пять рублей! О, Господи мой, Боже!
Во сне ли я иль наяву?»
- «Здоровье ведь всего дороже».
- «Как двадцать пять рублей! За что?» - «Да за траву,
Микстуру, капли и пилюли».
- «Да полно, оживу ли
От этих я лекарств? Ведь я едва дышу;
За что же двадцать пять рублей терять напрасно!»
- «Хотя вы и больны опасно,
Не бойтесь: я еще кой-что вам пропишу
И, так сказать, из мертвых воскрешу,
Лишь только вы ко мне доверенность имейте
И денег не жалейте.
Я за свои труды полушки не хочу:
Вы бедный человек, без платы вас лечу,
А даром получать лекарство невозможно.
Вам подкреплять себя хорошей пищей должно;
Для супа рябчиков или цыплят купить,
И лучшее вино с водой отварной пить.
Возьмите вы себе рейнвейну иль лафиту,
Хоть в пять рублей...» - «Совсем нет аппетиту!»
- «Придет. Пошлите ж двадцать пять...
Коль денег нет у вас, пожалуй, я достану».
- «Отец мой, за тебя молиться Богу стану».
- «Я вам служить сердечно рад.
Вот этот сундучок отдайте мне в заклад».
- «Да разве на полу больному мне валяться?»
- «Нет, я пришлю кровать:
На ней покойнее вам будет почивать.
Давайте-ка сундук, извольте приподняться.
Ты за извозчиком сходи теперь, Иван!»
- «Куда? Останься здесь, болван!..
Помилуйте!» - «Ну, выбирайте:
Лечитесь или умирайте».
- «Уж лучше так умру; оставьте вы меня».
- «Прощайте; не прожить вам дня.
Отца духовного позвать вы прикажите
И гроб получше закажите.
Уж не ударьте в грязь лицом,
Распорядите все перед своим концом,
Чтоб после не было ни споров, ни тревоги.
В шесть лошадей возьмите дроги,
Покров богатый, балдахин...»
- «Не беспокойтесь, я не знатный господин;
Не для того копил всю жизнь свою именье,
Чтобы на мотовство пошло, на погребенье!
Могу я обойтись без этих пустяков».
- «Есть у меня собранье черепов,
Но нету черепа скупого;
Продайте мне свой труп, купить его готов;
Не сыщете купца другого».
- «Когда не шутите, то я себя продам».
- «Серьезно говорю». – «А много ли дадите?»
- «Ну, двадцать пять рублей я дам».
- «Нет, мало!» - «Сколько же хотите?»
- «По крайней мере сто». – «Как можно?
Пятьдесят».
- «Прибавьте». – «Шестьдесят
И ни копейки боле.
Поверьте, что другой вас даром не возьмет.
Простите!» - «Быть по вашей воле:
Давайте по рукам, да деньги наперед!»
Мне б хотелось
про Октябрь сказать,
не в колокол названивая,
не словами,
украшающими
тепленький уют, —
дать бы
революции
такие же названия,
как любимым
в первый день дают!
Но разве
уместно
слово такое?
Но разве
настали
дни для покоя?
Кто галоши приобрел,
кто зонтик;
радуется обыватель:
«Небо голубо̀…»
Нет,
в такую ерунду
не расказёньте
боевую
революцию — любовь.
* * *
В сотне улиц
сегодня
на вас,
на меня
упадут огнем знамена̀.
Будут глотки греметь,
за кордоны катя
огневые слова про Октябрь.
* * *
Белой гвардии
для меня
белей
имя мертвое: юбилей.
Юбилей — это пепел,
песок и дым;
юбилей —
это радость седым;
юбилей —
это край
кладбищенских ям;
это речи
и фимиам;
остановка предсмертная,
вздохи,
елей —
вот что лезет
из букв
«ю-б-и-л-е-й».
А для нас
юбилей —
ремонт в пути,
постоял —
и дальше гуди.
Остановка для вас,
для вас
юбилей —
а для нас
подсчет рублей.
Сбереженный рубль —
сбереженный заряд,
поражающий вражеский ряд.
Остановка для вас,
для вас
юбилей —
а для нас —
это сплавы лей.
Разобьет
врага
электрический ход
лучше пушек
и лучше пехот.
Юбилей!
А для нас —
подсчет работ,
перемеренный литрами пот.
Знаем:
в графиках
довоенных норм
коммунизма одежда и корм.
Не горюй, товарищ,
что бой измельчал:
— Глаз на мелочь! —
приказ Ильича.
Надо
в каждой пылинке
будить уметь
большевистского пафоса медь.
* * *
Зорче глаз крестьянина и рабочего,
и минуту
не будь рассеянней!
Будет:
под ногами
заколеблется почва
почище японских землетрясений.
Молчит
перед боем,
топки глуша,
Англия бастующих шахт.
Пусть
китайский язык
мудрен и велик. —
знает каждый и так,
что Кантон
тот же бой ведет,
что в Октябрь вели
наш
рязанский
Иван да Антон.
И в сердце Союза
война.
И даже
киты батарей
и полки́.
Воры
с дураками
засели в блинда̀жи
растрат
и волокит.
И каждая вывеска:
— рабкооп —
коммунизма тяжелый окоп.
Война в отчетах,
в газетных листах —
рассчитывай,
режь и крои́.
Не наша ли кровь
продолжает хлестать
из красных чернил РКИ?!
И как ни тушили огонь —
нас трое!
Мы
трое
охапки в огонь кидаем:
растет революция
в огнях Волховстроя,
в молчании Лондона,
в пулях Китая.
Нам
девятый Октябрь —
не покой,
не причал.
Сквозь десятки таких девяти
мозг живой,
живая мысль Ильича,
нас
к последней победе веди!